Столетняя война

– Внизу будет темно, – предупредил старик, – а у меня нет фонаря, так что ступай осторожно.

В тусклом свете, падавшем сверху на ступени, они спустились вниз, и, когда Томас добрался до нижней, Планшар поднял руку.

– Подожди там, – сказал он, – сейчас я кое-что тебе принесу. Там, в сокровищнице, ты ничего не разглядишь, слишком темно.

Ожидая, Томас озирался по сторонам, и, когда его глаза привыкли к мраку, он разглядел восемь сводчатых ниш, а когда понял, что это не просто крипта, а набитый костями склеп, в ужасе отшатнулся. Под сводами громоздились белеющие кости, таращились пустыми глазницами черепа. Лишь в восточном углу пространство под аркой оставалось полупустым, оно, видимо, предназначалось для тех братьев, что ныне служили в церкви и молились сейчас наверху. То было подземелье мертвых, преддверие Небес.

Томас услышал звук поворачивающегося ключа, потом снова послышались шаги аббата, и Планшар протянул ему деревянную шкатулку.

– Поднеси ее к свету, – сказал он, – и посмотри. Граф пытался украсть ее у меня, но, когда его привезли к нам в лихорадке, я снова забрал ее себе. Можешь рассмотреть?

Томас поднес шкатулку к слабому свету, который проникал сквозь лестничный проем, и увидел, что она очень старая, высохшая и некогда была окрашена изнутри и снаружи. Ему сразу бросились в глаза полустертые, но так хорошо знакомые слова. Слова, преследовавшие его с тех пор, как умер его отец.

«Calix meus inebrians».

– Говорят, – аббат забрал шкатулку у Томаса, – что ее нашли в часовне замка, принадлежавшего семейству Вексиев, она лежала на алтаре в драгоценной раке. Но когда ее обнаружили, она была пуста, Томас. Понимаешь? Пуста.

– Она была пуста, – повторил за ним Томас.

– Кажется, – сказал Планшар, – я знаю, что привело тебя, отпрыска рода Вексиев, в Астарак. Но здесь нет того, что ты ищешь. Ничего нет, Томас. Шкатулка была пуста.

Он положил шкатулку в сундук, запер массивную крышку и повел Томаса назад, наверх в церковь. Надежно заперев дверь сокровищницы, аббат жестом предложил англичанину присесть с ним на каменном уступе, проходившем по периметру пустого нефа.

– В шкатулке ничего не было, – настойчиво повторил аббат, – хотя ты, несомненно, думаешь, что прежде в ней что-то лежало. Как я догадываюсь, ты прибыл за той вещью, которая в ней хранилась.

Томас кивнул. Некоторое время он молча смотрел на двух послушников, подметавших широкие каменные плиты церковного пола шуршащими, жесткими буковыми вениками, а потом добавил:

– А еще я пришел, чтобы найти убийцу. Человека, который убил моего отца.

– Ты знаешь, кто это сделал?

– Мой кузен. Ги Вексий. Мне говорили, что он называет себя графом де Астарак.

– И ты думаешь, что он здесь? – с удивлением спросил Планшар. – Я никогда не слышал о таком человеке.

– Я думаю, он явится, как только узнает, что я здесь, – сказал Томас.

– И ты убьешь его?

– Допрошу его, – ответил Томас. – Я хочу узнать у него, почему он решил, что мой отец владел Граалем.

– А твой отец и вправду владел им?

– Не знаю, – откровенно признался Томас. – Мне кажется, сам он в это верил. Хотя временами у него случались приступы безумия.

– Безумия?

В голосе спрашивающего звучало искреннее сочувствие.

– Он не служил смиренно Богу, – пояснил Томас, – но сражался с ним. Не молился, а спорил, требовал, рыдал и кричал. Вообще он обо всем судил здраво, только с Богом выходила какая-то путаница.

– А у тебя? – спросил Планшар.

– Я лучник, – сказал Томас. – А для этого нужен ясный взгляд.

– А не кажется тебе, – спросил Планшар, – что твой отец открыл дверь к Богу и был ослеплен, тогда как ты держишь дверь закрытой?

– Может быть, и так, – ответил Томас, словно защищаясь.

– Итак, Томас, чего же ты надеешься достичь, обретя Грааль?

– Мира, – сказал Томас. – И справедливости.

Он сказал не то, что думал на самом деле, но зато это ставило точку в их разговоре.

– Солдат, который стремится к миру! – весело удивился Планшар. – Ты полон противоречий. Ты сжигаешь, убиваешь и грабишь, чтобы установить мир.

Планшар предупредительным жестом выставил раскрытую ладонь, не давая Томасу возразить.

– Должен сказать тебе, Томас, что, по-моему, лучше будет, если Грааль не найдут. Если бы я нечаянно на него наткнулся, то закинул бы его поглубже в море, туда, где обитают чудовища, и никому не обмолвился бы о своей находке. Но если его найдет кто-нибудь другой, то Грааль может стать просто очередным трофеем в нескончаемых войнах, которые ведут между собой честолюбцы. Короли будут сражаться за него, люди вроде тебя будут за него умирать, церкви – наживать на нем богатства, но никакого мира не наступит. Хотя почем мне знать, может быть, ты и прав. Может быть, Грааль ознаменует собой наступление века изобилия и всеобщего мира? Я молюсь, чтобы так оно и было. Однако обретение тернового венца не принесло таких благ, а почему Грааль должен обладать большим могуществом, чем шипы, терзавшие чело нашего Господа? В наших храмах, во Фландрии и в Англии, хранятся сосуды с Христовой кровью, однако они не приносят мира. Разве Грааль драгоценнее Его крови?

– Некоторые люди считают так, – неуверенно промолвил Томас.

– И эти люди будут убивать как звери, чтобы завладеть им, – сказал Планшар. – Они будут убивать, являя не больше жалости, чем волк, терзающий агнца, а ты говоришь мне, что Грааль принесет мир! – Аббат вздохнул. – Впрочем, может быть, ты и прав. Может быть, пришла пора найти Грааль. Мы нуждаемся в чуде.

– Чтобы воцарился мир?

Планшар покачал головой. Некоторое время он молчал, лишь смотрел на двух подметальщиков, и лицо его сделалось очень серьезным и невыразимо печальным.

– Я не рассказывал об этом никому, Томас, – заговорил он наконец, прервав затянувшееся молчание, – и тебе лучше тоже держать язык за зубами. Со временем, конечно, это узнают все, но зачем сеять в душах страх, если поделать ничего все равно нельзя? Так вот, не так давно я получил письмо из Ломбардии, от братьев одной из наших обителей, и знаю, что скоро в мире грядут такие перемены, что он неузнаваемо изменится.

– Из-за Грааля?

– Если бы! Нет, из-за заразы, идущей с востока. Из-за страшного морового поветрия, расползающегося, как дым, и губящего всякого, кого оно коснется. Это чума, Томас, которая ниспослана, чтобы перепахать людской род.

Планшар устремил взгляд перед собой, где в косом солнечном луче плясали пылинки.

– Такое поветрие должно быть делом рук дьявола, – продолжил аббат, осенив себя крестным знамением, – и дело это ужасно. Мой брат аббат сообщает, что в некоторых городах Умбрии умерло не менее половины населения, и он советует мне запереть ворота и не впускать путников. Но как я могу сделать это? Мы здесь, чтобы помогать людям, а не отгораживать их от Бога.

Он поднял глаза к потолочным балкам, словно ища там помощи свыше.