Столетов

«Замыкающий «проводник» существенно необходим, но роль его иная, чем думали прежде. Проводник нужен как гаситель электромагнитной энергии: без него установилось бы электростатическое состояние; своим присутствием он не дает осуществиться такому равновесию; постоянно поглощая энергию и перерабатывая ее в другую форму, проводник вызывает новую деятельность источника (батареи) и поддерживает тот постоянный наплыв электромагнитной энергии, который мы называем «током». С другой стороны, верно то, что «проводник», так сказать, направляет и собирает пути энергии, которая преимущественно скользит вдоль его поверхности, и в этом смысле он отчасти оправдывает свое традиционное имя. Роль проволоки несколько напоминает фитиль горящей лампы: фитиль необходим, но горячий запас, запас химической энергии — не в нем, а около него; становясь местом разрушения горючего вещества, светильня втягивает новое на смену и поддерживает непрерывный и постепенный переход химической энергии в тепловую».

Рассказывая о физических явлениях, Столетов далек от плоского популяризаторства разносчиков науки, проповедников убогих истин, вульгаризаторов, принижающих науку, кропающих книжечки «для народа», написанные на отвратительном псевдонародном языке.

В своих популярных лекциях Столетов вводит слушателей в философию науки, раскрывает перед ними вопросы научного мировоззрения, озаряет глубокими обобщениями опытные данные, говорит в полный голос о высоких проблемах науки.

Рассказав, например, о сущности спектрального анализа, он продолжает:

«Такова сущность одного из величайших открытий нашего века. Знаменитый опыт Ньютона стал исходной точкой целой новой науки, с объемом, столь же всемирным,как и наука о всемирном тяготении. Ревнивые опасения Гёте за природу, истязаемую «ухищренными» опытами и затемняемую математическими фикциями, еще раз остались напрасными: природа дала ясный ответ и стала еще изумительнее. Из всех орудий «пытки» призма Ньютона, это орудие посягательства на «единство вечного света»… была особенно ненавистна поэту; против нее он ратовал всю жизнь. Ныне, в руках одного из достойных преемников Ньютона, призма вознаграждает нас за одно«раздробленное» единство, указывая на другое.Факты, открытые спектроскопом, не служат ли твердой опорой для одного из самых смелых синтезов нашего времени? Не говорят ли они красноречивее, чем что-либо, с тех пор, как открыто всемирное тяготение, не говорят ли они о вещественном единстве и общем происхождении видимой нами вселенной?»

Популяризируя науку, Столетов отстаивает передовую материалистическую науку. С необыкновенным мастерством он борется с мистицизмом в науке, наглядно и глубоко вскрывая корни возникновения суеверий, идеалистических представлений.

«Уже на этих первых ступенях философской мысли мы видим, какое глубокое впечатление на ум человека, — пишет Столетов в «Очерке развития наших сведений о газах», — производила эта незримая, неосязаемая, подвижная «сфера паров», представляющая как бы переход от телесного к невещественному, сверхчувственному. С этих пор или даже раньше примесь воздушногов понятии о духовном,примесь духовногов понятии о воздушномстали как бы неизбежны, неискоренимы».

«Привычка спиритуализовать неодушевленную природу, — продолжает он, — населять ее невещественными деятелями ни к чему не обращалась так упорно, как к телам воздухообразным, особенно в их необычных проявлениях. У Пифагора, у неоплатоников воздух наполнен душами и демонами. В воздухообразных выделениях гниющих тел некоторые философы видели самые души умерших. Единобожие не вытеснило вполне этих стремлений. Злой дух назван в новом завете «князем власти воздушныя». Атмосфера осталась областью духов по преимуществу; здесь, на этой как бы нейтральной почве между миром чувств и миром абстракции, они продолжают селиться с особенной цепкостью».

С великолепным юмором он рассказывает о суевериях в представлениях о газах:

«Если воды источника периодически вспенивались от углекислого газа — это ангел возмущал их. Если какой-нибудь несчастный спускался в яму и задыхался от мефитического воздуха — это было делом скрытого демона. Если факел рудокопа производил взрыв — этот взрыв приписывался злому духу, стерегущему сокровище и разгневанному тем, что потревожили его уединение… Испорченный воздух стоячих болот олицетворялся в виде отвратительных демонов; взрывчатые газы рудников принимали форму бледнолицых злых карликов, с ушами, висящими до плеч, и в одежде серого цвета».

Пропаганда науки была у Столетова пропагандой материалистического мировоззрения.

В литературном наследстве Столетова большое место занимают его труды, посвященные описанию жизни и деятельности корифеев науки.

Великий ученый, он, как никто, умел ярко показать творческие дерзания других деятелей своей любимой науки. Читая лекции Столетова, можно воочию представить себе ход мысли гигантов науки, о которых он рассказывал слушателям.

Показать движение мысли, ввести слушателей в творческую лабораторию ученого — все это Александр Григорьевич Столетов умел делать с непревзойденным мастерством.

В серии своих очерков, посвященных выдающимся деятелям науки, Столетов с необыкновенной выразительностью и выпуклостью вылепил и образ человека эпохи Возрождения Леонардо да Винчи и образы Ньютона и своих современников — Софьи Ковалевской, Авенариуса, Колли, Кирхгофа и Гельмгольца.

Любовь к родному слову, великолепный литературный стиль, отличающий произведения Столетова, дают полное право говорить о том, что они смело выдерживают соперничество с лучшими произведениями научно-художественной литературы.

Вот как пишет Столетов в своей статье о знаменитом физике Исааке Ньютоне:

«В своем медленном ходе наука не теряет из вида обобщения и синтеза. Другим путем и в ином смысле она ищет той же цельности воззрения. Камень за камнем слагается ее здание — и желанный синтез постепенно зреет если не в душе отдельного лица, то в ряду веков и поколений…

Напоминать ли подробнее, как скромный опыт Ньютона разросся в целую науку о спектре; как виденное им радужное изображение, в 1 фут с небольшим длиной, фотографируется ныне полосой в десяток саженей длины, с десятками тысяч линий и подробностей, — составляет целый атлас, который так же относится к своему прототипу, как звездные карты наших дней к небу Гиппарха и Птолемея? Напоминать ли, как изучение спектра солнца и других светил уже посвятило нас во многие секреты небесной химии, и однакож, по словам авторитетного астрофизика Жансена, есть лишь начало труда, обещающего бесконечные горизонты в будущем? Следя за этими успехами науки о спектре, мы видим, как малый ручей становится мощной рекой, река — морским течением, и оно несет нас по тому океану неизведанного, о котором мечтал умирающий мыслитель».

Зачастую Столетов сопровождал свои лекции опытами. И здесь он был верен себе. Не какие-нибудь архаичные опыты демонстрировал он аудитории, — Столетов показывал слушателям то, что вошло в науку и технику буквально только вчера. С поистине газетной стремительностью Александр Григорьевич откликался на события, происходившие в мире науки и техники. Так было, когда Столетов показывал публике фонограф Эдисона, подробно рассказывая об этом новом тогда приборе; так было, когда он целый цикл лекций посвятил рассказам о цветной фотографии. Когда Герц открыл электромагнитные волны, ставшие основой радио, Александр Григорьевич уже через несколько месяцев демонстрировал московской публике опыты с этими замечательными незримыми волнами.

К своим публичным выступлениям Столетов готовился с особой тщательностью. «Никогда не забуду, — писал К. А. Тимирязев, — как… он распекал меня, как школьника, за один неудавшийся в моем сообщении опыт. Тщетно представлял я себе в оправдание, что неудача произошла оттого, что во время перерыва сдвинут был прибор, а я это заметил, когда было уже поздно. Он только строго повторял: «Перед публикой не может быть удач или неудач. Понимаете — не может быть».

Сохранившаяся стенограмма одного из выступлений Столетова в Политехническом музее показывает, с каким великолепным, уверенным мастерством вводил ученый слушателей в сущность показываемых опытов.