Столица феодоритов

Образчик средневековой относительно зажиточной усадьбы сохранился в балке Пхе-Йолга, неподалеку от Мангупа и Эски-Кермена. Продолговатый водораздел, делящий балку на два рукава, заканчивается крутолобой обомшелой скалой. Две высеченные в ней смежные искусственные пещеры служили нижним этажом постройки, которая возводилась из камня, добытого при выдалбливании пещер. План ее угадывается по следам вырубленной «постели» для кладок, еще заметным на выветрившейся поверхности скалы.

Глубокие гнезда от балок и стропил на скалах под склонами оврага, остатки каменных строений, выемки камня на краях обрывов говорят о том, что центральная постройка — вероятнее всего, жилище самого хозяина — была окружена помещениями для челяди и хозяйственными строениями, хлевами, конюшнями, сараями. Следы тарапана и заросли одичалого винограда свидетельствуют о винодельческой отрасли этого хозяйства.

Если допустить, что личное владение такого средневекового хозяина не выходило за пределы балки, то площадь его составляла, по всей вероятности, 10–12 гектаров земли, пригодной для земледелия. Это обеспечивало прокормление, по крайней мере, 20 человек. Но угодья того же хозяина могли быть и вне усадьбы, там, где и теперь пахотные поля, кстати, местами усеянные средневековой керамикой. Кроме того, был еще и скот.

Судя по габаритам многочисленных прискальных навесов и стойл на территории той же усадьбы, в довольно большом стаде, принадлежавшем ее владельцу, изобиловал мелкий рогатый скот. Кстати, прямо от усадьбы отлого поднималась к югу удобная дорога, следы которой до сих пор сохранились в лесных зарослях. Дорога эта ("иол") ведет, что называется, никуда — к обрывам скал между Эски-Керменом и Биюк-Каралезом (Красный Мак). Чисто хозяйственное, скотопрогонное назначение дороги не вызывает сомнений — она шла от населенного места к пастбищу.

Жизненный уровень такого землевладельца средней руки был ненамного выше, чем тех хлебопашцев-общинников, которые приходились ему младшими родичами или в чем-то экономически зависели от него. Дальнейшее обогащение, перерастание его в тимариота — помещика-феодала само по себе могло тянуться долго. Однако в VIII–X вв. в Таврике с непостижимой быстротой появляется целый ряд куда более крупных и по своему времени высокоорганизованных хозяйств возле как бы невесть откуда взявшихся монастырей и замков вполне феодального типа — с оборонительными стенами, донжонами, большими храмами и многочисленными постройками. Таковы Качи-Кальон — монастырь на реке Каче, сосед Мангупа Сюйренская крепость на Бельбеке и связанный с нею пещерный монастырь, замок Сарджик на реке Черной, немало других и, наконец, сам Мангуп.

Рассматривая многие из них с фортификационной и технической стороны, увидим (хотя бы на примере того же Мангупа), что в кладке их стен и башен не менее чем два строительных периода, которые резко различаются рядом хорошо заметных признаков. Например, в более ранних известковый строительный раствор розоватый, с примесью цемянки, в поздних же кладках — серый, приготовленный на чистой извести. Кроме того, ранние стены Мангупа (около VI в.) были сложены из правильно отесанных квадров, [10] а более поздние, либо из бута, либо из относительно крупных камней с прямоугольной и гладкой лицевой стороной, но с других сторон грубо околотых, часто в виде тупых, неправильной формы клиньев, утопленных в забутовке.

10

Квадры — каменные блоки, прямоугольные в сечении.

Остатки стен раннего Мангупа, Каламиты, Сюйренской крепости, Баклы и некоторых других укреплений можно сопоставить с раннесредневековыми стенами и башнями Херсона. Нетрудно заметить значительное сходство между ними в техническом и фортификационном отношении. Правда, стены Баклы и Каламиты сооружены как будто бы раньше мангупских, а Сюйренской крепости и прочих — несколько позже, однако все эти укрепления в целом почти синхронны, и их выделяют в особую группу свойственные им признаки византийского зодчества. Все они, если не впервые созданы, то перестроены и усилены в период расцвета Византийской империи и ее максимального влияния в Таврике, т. е. в VI–VIII вв. В те времена, когда византийский Херсон еще главенствовал над Таврикой и ее, так называемыми климатами (большими укрепленными поселениями горных районов), крепости, что стояли на путях к Херсону из диких степей и варварских предгорий полуострова, очевидно, могли играть для него роль предмостных укреплений. Вполне возможно, что сооружались или усиливались они при содействии византийских военачальников и даже руками херсонских каменщиков. Наибольший размах этого военного строительства приходился, по-видимому, на VIII–IX вв. — время учреждения в Таврике Херсонской фемы [11] (позже — фемы климатов), призванной подкрепить ставшую шаткой политическую и хозяйственную византинизацию полуострова. Вполне вероятно, что в период устройства фемы ближайшие к Херсону укрепления составляли как бы его свиту.

11

Нечто вроде генерал губернаторства.

Сравнивая небольшую группу этих, по существу византийских, крепостей с современными им укреплениями «глубинной» Таврики — в гористых верховьях рек Черной, Бельбека, Качи, Альмы, Салгира, на Южном берегу, мы увидим разительный контраст между теми и другими. Укрепления второй, более многочисленной группы, как правило, мельче, слабее и примитивнее построены. В фортификационном же и техническом отношении даже крупнейшие из них, как, например, Эски-Кермен, сохраняют оригинальные и самобытные черты, которые, быть может, идут от местных таврских и скифских оборонительных сооружений. В них можно наблюдать не только пережитки общинно-родовых военных и технических традиций, но в ряде случаев и преемственность в прямом смысле слова: по археологическим данным, многие из средневековых укреплений Таврики стоят на основаниях древних укрепленных убежищ.

Исключения не составил и Мангуп, где тоже найдены следы обитания поздних тавров. Однако ими не было положено здесь ни одного камня. Это укрепление в своем первоначальном виде (VI–VIII вв.) — продукт довольно высокой для того времени строительной техники.

Хозяева больших укреплений, главенствующих над целыми районами Таврики, разумеется, были важными — по местной мерке — персонами. По-видимому, они ощущали себя хозяевами или, по крайней мере, неограниченными распорядителями территорий, как бы вверенных их попечению неизбежным и естественным ходом вещей. Себя и друг друга хозяева эти именовали «господами» (domini) — на средневеково-латинский манер, или «дука» — по-гречески «владетель», "предводитель". Византийское звание «дука», известное по ряду крымских легенд, приставало, очевидно, к тем из них, чья военная деятельность в Таврике была наиболее активной. Некоторые из них, вероятно, стали со временем византийскими служащими — топархами (правителями) территорий, прилегавших к Херсону и входивших в "фему климатов".

Среди немногих письменных источников, прямо повествующих о крымских делах, имеется такой, как "Житие святого Иоанна Готского"⁸, епископа приморской и горной Таврики. Иоанн — вполне реальное историческое лицо, видный церковно-политический деятель своего времени. Его «житие», написанное, как полагают специалисты, в X в., рассказывает о людях и событиях 70-х годов VIII столетия — о восстании местного населения против хазар. В нем, хотя и бегло, но с достаточной определенностью, показана политическая роль одного из таких "господ"⁹.

Господин Дороса

К сожалению, нам придется оставить в стороне увлекательнейшее исследование столь романтического памятника, как это «Житие». Ему посвятили не одну страницу крупнейшие историки-византологи, им и ныне продолжают заниматься ученые, в том числе советские¹⁰.

Ограничимся кратким пересказом его содержания. В 80-х годах VIII в. епископ Готской епархии «преподобный» Иоанн, формально подчиненный патриарху константинопольскому, был занят не столько духовными и мирскими делами своей епархии, сколько внешней политикой. Архипастырь сей весьма энергично вмешивался во все, что происходило не только в Таврике, но и далеко за ее пределами. Ярый иконопочитатель, сподвижник старой ханжи и жестокой интриганки императрицы Ирины, возглавлявшей в империи эту политическую и церковную партию, Иоанн играл активную роль в борьбе против иконоборческого правительства. Боролся епископ, в сущности, за независимость от государства церковных и монастырских владений, за ту феодально-теократическую систему социального устройства, которую проповедовала православная церковь. Вокруг него, надо полагать, группировались в Таврике (в первую очередь в Поморье, где жил он сам) беженцы-иконопочитатели — монахи и миряне различных рангов и социального положения. Рядом с героем «Жития» предстает и фигура некоего, в источнике безымянного, но явно стоявшего с епископом наравне «господина» Дороса — важного укрепленного и населенного пункта, захваченного хазарами около 787 г.

В VIII–IX вв. православные иконопочитательские монастыри, как грибы, начинаются высыпать по всей Таврике. Под их не только идейным, но и социально-экономическим влиянием византийско-феодальные порядки постепенно берут верх над и без того близкими к разложению общинно-родовыми отношениями коренного населения Крыма. Среди социальных его верхов укореняются византийские титулы, звания, должности, вероятно, внедряемые администрацией Херсона. Однако в целом влияние последнего в тот момент явно идет на убыль. «Житие» Иоанна Готского ни словом не упоминает о Херсоне, но зато много говорит о хазарах и целиком посвящено связанному с ними главному эпизоду жизни архипастыря. В источнике этом выпукло освещены взаимоотношения возглавленной Иоанном местной иконопочитательской группировки с хазарами.

Сложные отношения между Византийской империей и Хазарским каганатом, с одной стороны обострялись торговым и политическим соперничеством, еще недавно приводившим к прямым вооруженным столкновениям, а с другой — смягчались союзничеством в борьбе с общим врагом — арабами. Этим и объясняется тогдашнее своего рода «двоевластие» в Таврике: существует какая-то, пусть в это время и слабая, византийская администрация, а рядом (в самом Херсоне) — хазарское наместничество, власть вполне реальная, ибо почти весь полуостров — в хазарских руках.