Столица

Монтэгю был в затруднении, не зная, о чем полагается говорить с хористкой, когда ведешь ее ужинать в ресторан. Потом брат рассказал ему, что Тудльс была замужем за агентом по продаже земельных участков в маленьком городишке штата Оклахома, но,, не выдержав тамошней чинности и скуки, сбежала от мужа с труппой странствующих актеров. Сейчас Тудльс довольно успешно справлялась со своей партией в музыкальной комедии, которую Монтэгю видел у миссис Лэйн, а между делом завоевала сердце одного молодого смазливого виноторговца. Она призналась Монтэгю, что ей очень хотелось бы, чтобы тот увидел ее сегодня с ними в ресторане,— его давно пора немножко помучить ревностью.

«Великий старый путь»—так прозвали нью-йоркцы эту часть Бродвея; первое место здесь занимал громадный сверкающий огнями отель; драгоценный мрамор и бронза украшали; его великолепно расписанные стены и потолки. В этот час все многочисленные залы ресторана были до отказа переполнены ужинающими, в воздухе стоял смех, звон посуды и звуки музыки сразу нескольких оркестров, героически, выводивших свои мелодии среди оглушительного гама. Пока Оливер, найдя свободный столик, заказывал замороженные яйца-пашот и заливных перепелок, Монтэгю смотрел на царившее вокруг него веселье и слушал болтовню бывшей швеи с Ривингтон-стрита.

Она «досталась» брату благодаря тому, что Оливер, как он сказал, купил, ей самостоятельную роль в какой-то пьесе. Монтэгю припомнились оргии, о которых ему рассказывали на «мальчишнике», и он понял, что тут он находится у самых истоков питающего эти оргии буйного разгула. Соседний столик занял молодой еврей, про которого Тудльс сообщила, что он сын и наследник крупного торговца готовым платьем. Этот молодой человек содержал нескольких любовниц, говорила Тудльс, а его vis-a-vis, царственного вида особа,— это хористка, участвующая в «Девушках из Мандалая». Немножко подальше сидел юноша с лицом херувима и манерами принца крови; унаследовав миллион, он бросил школу и уже успел стяжать себе славу в Тендерлойне. Девушка в зеленом, которая ужинает с ним,— известная Вайолет Файн; она играет натурщицу в новой, недавно нашумевшей пьесе. Ее фотография во всю страницу была помещена в воскресном приложении к боевой газетке, которую все здесь читают, заметила Розали.

— Почему ты ни разу не устроил мне этого? — спросила она Оливера.

— Может быть, еще и устрою! — смеясь, ответил он.— Во сколько это обойдется?

И, узнав, что такой чести можно удостоиться всего за полторы тысячи долларов, добавил:

— Сделаю непременно, если будешь паинькой! Личико Розали в тот же миг прояснилось, и в ее обращении с Оливером не осталось и тени обиды.

После коктейлей из шампанского между ними завязался интимный разговор, а Монтэгю обратился к Тудльс, рассчитывая узнать от нее подробнее, какими средствами представители второго поколения завоевывают благосклонность актрис.

Хористка получает от десяти до двадцати долларов в неделю, сказала Тудльс, а этого едва хватает на то, чтобы одеться. Работа не обеспечивает ей постоянного заработка: на репетиции уходят недели, а между тем если пьеса проваливается, то она не получает ничего. Собачья жизнь! Независимости и Достатка можно добиться, только попав на содержание кого-либо из богатых мужчин, посещающих театры и гоняющихся за актрисами. Они посылают им записочки и бросают букеты, в которые вложены визитные карточки, а иногда—деньги. Миллионеры — любители сцены, и вообще люди богемы имеют на премьерах постоянные места в первых рядах; они держат открытые счета у цветочников, каретников и кондитеров и предоставляют carte blanche десяткам девушек, уступающих их притязаниям. Случается, что они входят в соглашение с директором труппы, и тогда девушка, которая дает им отпор, рискует остаться без роли. Иногда эти богачи даже финансируют целые спектакли, чтобы дать своей фаворитке возможность блеснуть. Сообщив все это Монтэгю, Тудльс присоединилась к беседе Оливера сего приятельницей, а Монтэгю откинулся на спинку стула и занялся наблюдениями над тем, что делается вокруг. Рядом с ним за длинным столом, заставленным ведрами с замороженным шампанским и бесконечно сменяющимися фантастического вида кушаньями, сидело человек двенадцать; он видел красные от возбуждения лица и лихорадочно сверкающие глаза пирующих, слышал их громкий смех. Весь этот шум покрывали звуки оркестра, однообразно-назойливые, как рев бури в горах; музыка была дикая, хаотическая и вызывала непередаваемое ощущение тоски и какого-то нервного зуда. Сообразив, что точно такой же безудержный кутеж идет и в тысяче других ресторанов, нетрудно было прийти к выводу, что здесь поток расточительства, пожалуй, превосходит все происходящее в высшем обществе.

Говорят, что если поставить в ряд все отели Нью-Йорка, то они покроют расстояние до Лондона; в течение дня в них обслуживаются сотни тысяч народу — несметные толпы, стекающиеся сюда со всех концов света в поисках удовольствий и дразнящих впечатлений. Здесь можно встретить туристов и провинциалов из сорока пяти штатов, хозяев ранчо из Техаса, королей лесопромышленников из Мэйна и владельцев рудников из Невады. У себя на родине им приходится считаться со своей репутацией, а может быть, и с семьей; но, окунувшись в водоворот Тендерлойна, они уже оказываются скрытыми от всех глаз. Они являются сюда с туго набитыми кошельками; отели и рестораны, игорные дома, притоны, публичные дома — все к их услугам! Конкуренция по этой части приняла за последнее время столь острый характер, что было, например, мужское ателье и был банк, работавшие круглый год без перерыва, кроме воскресений.

Всюду под ногами раскинуты были сети разврата. Метрдотель гостиницы, в которой вы останавливались, «поставлял в то же время для ближайшей «забегаловки» охотников выпить; местный сыщик «нащупывал» посетителей для игорного дома. Красивая женщина, улыбавшаяся вам в кегельбане «Павлин», была так называемая «мадам» — содержательница дома терпимости; молодой человек с приятным лицом, вступавший с вами в разговор у стойки бара, выискивал очередную жертву для помещавшейся рядом конторы ростовщика. Однажды в ресторане— таком же караван-сарае, как этот,— Монтэгю три раза кряду недодали сдачи, и он познакомился таким образом еще с одним видом грабежа. Он был поражен количеством кишевших вокруг него лакеев в ливреях, которым за каждую ничтожную услугу он должен был Давать на чай. Но он не обратил внимания, что мальчики в туалетных комнатах и гардеробных почему-то ни слова не говорят по-английски; он не знал, что их каждый вечер обыскивают и все у них отбирают и что за эту привилегию нанимающий их грек платит отелю пятнадцать тысяч в год.

Специализация в торговле пороком продвинулась настолько, что некоторые публичные дома работали исключительно по телефонным вызовам, доставляя женщин в кебах по любым адресам; кроме того, функционировали первоклассные дома свиданий, где гостям предоставлялись роскошные апартаменты и услуги лакеев и горничных. В этом мире разврата полностью признавалась современная доктрина о равноправии полов; для женщин были открыты особые игорные дома, клубы и курильни опиума; некоторые бары обслуживали только особ женского пола. В «оранжевой комнате» одного из больших отелей можно было видеть состоятельных женщин всех рангов и положений, просматривающих карты вин, изящно переплетенные в кожу с золотым тиснением. В одной лишь этой комнате спиртных напитков продавалось на сумму свыше десяти тысяч долларов, и отель ежегодно выплачивал Дэвонам ренту в размере миллиона долларов. У тех же Дэвонов неподалеку были негритянские кабачки, где в поздние часы ночи пьянствовали богато одетые белые женщины.

В этом кипящем котле стяжательства существовало много своеобразных способов наживать деньги и попадалось много странных, неожиданных человеческих типов. Раз как-то в «обществе» Монтэгю показали даму, которая прежде подвизалась в цирке в качестве «татуированной женщины»; другая в прошлом была сообщницей шайки шулеров, промышлявшей на океанских пароходах; а еще однa — судомойкой, перемывавшей некогда миски в лагере рудокопов. Владелец крупнейшего столичного отеля когда-то успешно занимался кражами со взломом, а хозяин одного универсального магазина начал свою карьеру со скупки краденого. В любой компании ресторанных кутил нашлись бы самые удивительные персонажи: мультимиллионер, торгующий гнилым вареньем; столь же богатый аптекарь, придумавший успокоительный сироп с примесью опиума для грудных младенцев; старый джентльмен, мастер выпить, растративший бешеные деньги, предназначенные управлениями железных дорог для подкупа политических деятелей; красавец шофер, бежавший с богатой наследницей. Когда-то один известный ученый изобрел новый вид нижнего белья, намереваясь принести его в дар человечеству, а тут жуировал субъект, перехвативший его изобретение и заграбаставший на нем миллионы! Здесь можно было увидеть и спирита-медиума, который выкачал целое состояние из карманов впавшего в детство престарелого промышленника; здесь же был и владелец популярной газеты, где по доллару за строчку печатались объявления о любовных свиданиях; был фабрикант сигар, чья самодовольная физиономия красовалась на всех уличных афишах; этот начал с добычи олова и, чтобы избежать уплаты пошлины, отливал сырье в форму статуй и ввозил его в качестве произведений искусства!

Но, как ни ужасны и ни грязны были источники, из которых возникли все эти состояния, они были не грязнее и не ужасней тех удовольствий, на которые тратились. Миссис Виви Паттон намекала Монтэгю на некий клуб «Декамерон», члены которого, собираясь друг у друга, соревновались в выдумывании непристойных историй; а Стрэскона рассказывал ему про кружок утонченных леди и джентльменов, которые устраивали изысканные вечера и, нарядившись в старинные костюмы, изображали прославившихся своей порочностью исторических лиц, воспроизводя придворные забавы и оргии минувших эпох. Много слухов ходило о «ночах Клеопатры» на борту яхт в Нью-Порте. На Уолл-стрите все знали одного профессионального биржевого игрока, который в прежние времена владел приисками на Западе; когда его бывшие клиенты приезжали в Нью-Йорк, он нанимал вместительный автобус и, прихватив ящики с шампанским и нескольких' проституток, ночи напролет гонялся как угорелый по окрестностям города. Сейчас этот человек квартировал в шикарнейшем отеле города; в его апартаментах происходили состязания в боксе на приз, петушиные бои и пробуждающие кровожадные инстинкты безобразные потасовки, участники которых, лягая друг друга, старались содрать у противника кожу с голени; иногда он затевал так называемое «королевское побоище»: к потолку подвешивали бриллиантовую булавку для галстука, и полдюжины негров, без всяких ограничительных правил борьбы, вступали в ожесточенную драку между собой за этот соблазнительный приз.

Но, как бы добросовестно мы ни описывали нравы столицы, читатель не получит о них полного понятия, если хотя бы отчасти не представит себе ту степень распространения, какую получили в обществе новоизобретенные отвратительные виды порока. Не будет преувеличением сказать, что среди состоятельных классов самые гнусные его формы свирепствовали, как поветрие. Десять лет назад от них гадливо отворачивались даже убежденные развратники, а теперь последняя проститутка принимала их как неизбежное условие своего ремесла. Не было такой ступени общества, на которую бы они не проникли,— высшие государственные деятели отдавали им дань, они заправляли судьбой состояний и событиями общественной жизни. В Вашингтоне был аккредитован посол, незаконная дочь которого усердно обучала людей высшего света изощренным приемам разврата до тех пор, пока не разразился такой скандал, что посла пришлось отозвать. Некоторые извращения были столь пагубны по своим последствиям, что здоровье их жертв разрушалось очень быстро, и врачи, научившиеся распознавать симптомы, с ужасом обнаруживали их появление в кругу своих друзей.