Столичный миф

Солнце к вечеру скрылось за соснами. Тень от дома росла и росла. На верхней ступеньке крыльца сидел Леха и смотрел на редкие и пушистые облака.

Двумя ступеньками ниже, привалясь спиной к точеным столбикам перил, сидел и курил Макс. Максим был моложе Лехи на три года, тощ и белобрыс, в своей семье считался подающим надежды лингвистом, но ничем путным пока не занимался, потому что до женщин был очень злой. Он жил по соседству от Лехи, на этой же линии, через два дома.

Спроси Леху, о чем он думал сейчас — Леха бы сказал, что решает, нанять ему хохлов переложить фундаментные столбики под верандой, или хрен с ним, вдруг они осенью сами встанут на место. Леха бы умолчал, что он размышляет, не пойти ли ему через железную дорогу на ту сторону поселка, не дачную, где, по слухам, у Катерины сегодня «весь свинарник» собирается «как жахнуть». На самом деле Леха бы соврал. Он ни о чем таком не думал. Он не думал ни о чем вообще. Он смотрел, как в последних на сегодня лучах в светло-голубом небе купается алмазное зернышко самолета, он чувствовал, как воздух пахнет сырой землей и готовыми лопнуть почками, и пребывал в сладком забытьи, что иногда дарит нам текущая вода, живой огонь, небо и Бог.

— Лех. — Макс стряхнул пепел на крыжовник. — Мне Голос с неба был.

— Да? — Леха почесал коленку через выцветшие джинсы.

— Помнишь, месяц назад у тебя на веранде ночью сидели? — Макс затянулся, потом кивнул головой назад, где в открытой двери сквозняк полоскал занавеску. — Выхожу я с утра, а мне с неба: «Здравствуй, Максим. Как поживаешь?» Я говорю, нормально поживаю. И спать пошел.

Леха вспомнил, как это было: неподвижный ледяной воздух бодрит после табачного дыма. На веранде запотели стекла. Иней на земле. А солнце еще за горизонтом, но уже играют его лучи в сосновых верхушках. После той ночной пьянки народ отчего-то разбредался поодиночке.

Леха снова почесал коленку:

— Тетя Люка потом мне говорит: «Что это Максим такой суровый? С утра встаю, окно открываю, смотрю, он от тебя уходит. Я ему — здравствуй, Максим. А он чего-то под нос буркнул, даже не оглянулся, не поздоровался».

— Да? Тетя Злюка, говоришь?

— Ага. Я вот думаю, не выпить ли нам сегодня?

— В легкую?

— Конечно. У тебя «Ява» на ходу?

— С утра заводил.

— Давай в Одинцово за водкой сгоняем?

— Давай.

Их неспешный шаг, которым они пересекли сначала участок, а потом улицу, учащался сам собой. По гулкому, как пустая бочка, мостику спустились к калитке почти бегом. И скоро вдвоем выкатывали из сарая старенький мотоцикл.

Леха на ощупь повернул краник под бензобаком, закинул ногу, дернул стартер. Со второго раза движок завелся. Погазовал, погазовал.

Через орешник по тропке — в лес. Из утоптанной в асфальт земли торчат корни, не разгонишься — с дороги выбросят. Потом пять минут вдоль высокого зеленого забора дачи генерала Паулюса. Немца давно нет, и был-то он ведь не генералом, а маршалом — но название прижилось. Потом через ручей. Снова километр по лесу. И по бетонке, что ведет вдоль увитой колючкой стены военного завода. А там уже Одинцово.

Есть еще путь — по Можайскому шоссе. Там часто несутся на бешеной скорости черные машины со спецсигналами, на хорошем мотоцикле можно идти с ними наперегонки.

И конечно, до Одинцово можно доехать на электричке. Десять минут. Но Леха так никогда не делал.

А результат всегда один. Плешка. Там жизнь не спит круглые сутки, всегда найдется что выпить и чем закусить. А если не хватит водки, то шустрые продавцы в своих тихих гаражах разольют по вымытым прозрачным бутылкам еще. И народ водку выпьет, и следов не останется, и дым в голове развеется на следующее утро — последняя улика.

Леха включил скорость, чуть отпустил сцепление. Поджал тормоз. Держит. И вдруг заглушил движок.

— Знаешь, — сказал он чуть виновато, — мне трезвому страшно. Поехали на машине, а?

На обратном пути старенький Максов белый «жигуль» летел, как ракета. Очень уж ребятам не терпелось. Они так и не доехали до дома. Остановились на обочине за шлагбаумом у переезда, уже почти въехав в поселок. Разложили на помятом капоте припасы и принялись выпивать и закусывать.

Душный ветер принес им сумрак. Густая летняя синь осела по краю небес. Редкие прогуливающиеся перед сном дачники здоровались; кое-кто из молодежи присоединялся. Но не надолго: у всех на этот вечер были какие-то планы.

Леха стоял у левого колеса, Макс у правого. Об радиатор облокотилась миниатюрная девушка Светка. Они сдвинули стаканы, где на три пальца был налит коньяк. Опрокинули, скривились.

— Я говорил, не надо покупать коньяк в Одинцово, — переведя дух, едва слышно сказал Леха.

— Не все ж вам водку жрать, — мягким голоском ответила Светка. Она развернула шоколадку и поломала плитку на много мелких кусков. Отправила самый большой в рот.

— Да. Но за водкой поедем потом, — резюмировал Макс. Особенно тепло посмотрел на Светку. Она была ровесница Лехи. Много лет назад именно эта лошадка в первый раз отвезла его в рай. Что и позже неоднократно проделывала самым исправным образом. Но последние времена все больше разводят их в разные стороны. Порознь. С возрастом мы все становимся порознь. А жаль. В молодой поросли, что наводнила округу, душевности мало. На секс они смотрят, как на полезный для души и тела спорт. Их шепот «Я люблю тебя» на сбившемся дыхании чаще всего значит «Мне нравится с тобою трахаться». Ничего больше. Ничего сверх. «Вот мы, в наше время…» — думал Макс, глядя вдоль дороги. А было ему двадцать пять лет.

Леха кашлянул и разлил коричневую жидкость снова.

— За перспективы, — сказал Макс, счищая шкурку с кусочка колбаски.

— За радужные перспективы! — добавил Леха, поднимая стакан.

Светка коротким движением перебросила коньяк в себя. Брр, не иначе, как в Одинцово ракетное топливо разливать начали… Отчего-то обернулась назад. Дорога подымалась в гору. Желтые круги домашнего света клали на нее фонари, один за другим. Слева в темноте полулиства слилась в темную стену. Справа сосны, между ними дома, поодаль друг от друга. Кое-где в окнах горит свет. Своим чуть раскосым глазом Светка разглядела тонкую фигурку метрах в тридцати:

— Ребят, я вас сейчас с такой девчонкой познакомлю! Маш, привет! Давай сюда… Маш, это же я!

Девушка медленно шла в их сторону.

— Маш, познакомься, это вот Леха, это Максим…

Макс церемонно кивнул — рот у него был набит колбасой. Не открывая дверь, он просунул руку через опущенное стекло и залез в бардачок. Достал серый алюминиевый стаканчик.

Обычно, отправляясь в лес, они прихватывали посуду из дому. Но отчего-то она все время билась. Тогда дед Максима выдал ему походный комплект из алюминия. Но и он продержался не долго: несмотря на все ухищрения, стаканчики терялись один за одним. Сегодня с утра Макс пошел в лес, первый раз в этом году. И надо же, увидел под кустом свой стакан. Старый соратник за зиму ничуть не потемнел. Помыть его Макс помыл, ну а дальше, что ж, водка простерилизует.