Столик в стиле бидермейер

Скоро закончу. И розовый зверь отправится к своей маленькой хозяйке, а остальные – в магазин. Получу денежки, куплю себе обнову, деревенские бабульки точно решат, что у меня хахаль завелся.

Накануне я засиделась за работой допоздна. Даже не знаю, во сколько легла. А утром меня разбудил тети Нюрин муж, которому приспичило спозаранок заняться ремонтом двигателя. Двигатель этот ревел как незнамо что и не давал мне спать.

Я поднялась, с трудом соображая. Надела купальник и пошла к пристани. Спустилась по полуразрушенным ступенькам, ласточкой сиганула с настила… и тут только поняла, в каком месте оказалась. Впервые со дня смерти Карины я нарушила табу и прыгнула в воду в том самом месте, где нашли ее мертвое тело. От ужаса и отвращения у меня перехватило дыхание. Напрасно я твердила себе, что вода давным-давно утекла, что все тут промыто дождями… Не помогало. Деревянный настил маячил всего в нескольких метрах. Мне были хорошо видны почерневшие, опутанные скользкой тиной сваи и подгнившие снизу доски. Я даже подумать не могла о том, чтобы вернуться и снова влезть на него. Это было страшное место, здесь убили, и убили жестоко…

Я поплыла прочь от берега. Там, за крошечным мысом, должен быть еще один пляжик, где можно выбраться на берег. Никогда в жизни мне не было так страшно. Даже когда в детстве мальчишки заперли меня в темном сарае, даже когда мне швырнули лягушку за шиворот, даже когда мы с Надей обнаружили мертвую Карину. Тогда я почти не думала о себе – беспокоилась о Наде. А теперь… Я была готова поверить во все местные легенды, во всех этих призраков. Я работала руками и ногами, каждую минуту ожидая, что страшный мертвец схватит меня за ногу. Карина или Анастасия? Уже почти у самого берега я коснулась каких-то осклизлых водорослей и чуть не захлебнулась от страха. Выбравшись на берег, я чувствовала себя более измученной, уставшей больше, чем после соревновательного заплыва с Пашей. Скорчившись на грязном песке, я зарыдала. С реки дул неприятный ветерок, было холодно. Теперь мне придется идти в мокром купальнике через деревню. Может, Варя поможет?

Я умылась речной водой и вскарабкалась вверх по тропинке. В магазине никого не было, незамеченной я проскользнула в библиотеку.

– Варя! Вы мне не поможете?

Увидев меня, Варя не заулыбалась, как прежде, а сурово отвернулась.

– Чего это вы в библиотеку в таком виде? – недружелюбно произнесла она.

Как незнакомой! Я виновато посмотрела на пол: с купальника продолжала капать вода. Может, она злится из-за фоток? Но ведь она еще не знает, что Анна Федоровна не разрешила фотографировать столик.

– Так случайно вышло! Я глупость сделала, прыгнула в воду с той лестницы, где убили… А потом испугалась. Доплыла сюда и вот теперь без вещей… Решила какой-нибудь халатик попросить.

Она критически посмотрела на меня, зашла за стеллажи и вернулась со старым ситцевым халатом. Наверное, она его надевала, когда мыла здесь полы.

Я поблагодарила ее и натянула халат. До дома дойду. Главное, прикрывал мои толстые ляжки.

– Ты только за халатом приходила? – неожиданно резко спросила Варвара. – Все? Ну так чеши теперь домой.

– Да… – пролепетала я, не понимая, что происходит. – Варя, что такое?

– Это ты на Митьку-алкаша донесла? – спросила она после недолгой паузы. – Как же тебе не стыдно! Зачем я тебе только рассказала…

– Но это он, точно… – растерялась я. – Сама слышала, как он угрожал. Около магазина. Они жутко ругались. Да и ты мне говорила, что он жену бил.

– Я сказала, что они часто дрались, – отрезала Варя. – А это разные вещи. Лариска-курва сама была не сахар…

– А так на Надю думали… – попыталась я оправдаться.

– Надьке твоей ничего бы не было, – резонно возразила Варвара. – Ежу понятно, что не под силу ей забить человека насмерть. Чушь полнейшая. Да и денег у нее на адвоката хватит. А Митьку точно заметут.

– А если бы не замели? – разозлилась я. – Что, у него радужные перспективы?

Варя растерялась.

– Да. Перспектив никаких, – согласилась она, – и так и так сопьется через пару лет, помрет где-нибудь в канаве. Идеальная кандидатура на роль козла отпущения. Наверное, именно для этого такие, как он, и существуют. Кроме матери, никому его жалко не будет. Все только вздохнут с облегчением. Но уж извини, я, дура, книжек глупых поначиталась. По-другому сужу. Не мог Митька ее убить. Покричать – да, поорать. Кулаками помахать… Если бы он ее один раз ударил, я бы еще поверила. Но вот так, жестоко… Никогда.

– Извини, Варя… – от растерянности я обратилась к ней на ты, – я правда не хотела. Я думала только о том, как Наде помочь.

Она махнула рукой и вдохнула – что, мол, передо мной-то извиняться.

– Эй, погоди, – окликнула меня Варя у дверей. – На вот, посмотри, что я нашла.

Варя взяла со стола листок и протянула мне. На всякий случай я вытерла руку о халат и взяла бумагу. Репродукция, простой карандашный рисунок, но скомпонован так, что производил впечатление большой картины. Изображена лестница с балюстрадой, зеркало выше человеческого роста и толпа гостей. Спиной к зрителю стояли двое – высокая молодая женщина и смуглый курчавый мужчина. Он вполоборота смотрел и на зрителя. Или на молодого эффектного блондина в офицерском мундире? Вон он, в толпе на заднем плане.

У меня подкосились ноги, я присела на табурет. Совпадения быть не могло.

– Что это?

– Художник Н. Б. Ульянов. – Варя раскрыла тетрадь и прочла: – «Одна тысяча восемьсот пятый – одна тысяча девятьсот сорок девятый. Советский живописец и график. Заслуженный деятель искусств, член-корреспондент Академии художеств СССР». Это эскиз. Картина называется «Поэт с супругой на придворном балу». Написана она в одна тысяча девятьсот тридцать седьмом году и хранится в Санкт-Петербурге, в Государственном музее.

– Варя! – ахнула я. – Но это же в точности…

– Да, – подтвердила она. – Все так, как в твоем письме. Только картина создана спустя сто лет после смерти Поэта. Значит, не с натуры.

– Но не может же быть, чтобы он так все угадал? Этот художник?

– Конечно, не может, – улыбнулась Варя. – А вот тот, кто писал это письмо, картину вполне мог видеть. Поэтому, я думаю, это все-таки подделка, Кать.

– А как же Трубецкой? – спросила я. – Он же ясно написал: «Поэт не ревновал Жоржа к своей жене…»

– Дался тебе этот Трубецкой! Ты внимательно прочти его заметки: «тут есть недоразумение». Это же явный галлицизм! Он по-русски с трудом изъяснялся. Вполне мог перепутать.

– Но я не только у него встречала эту фразу… Еще кто-то говорил… – настаивала я.

– Надо проверить. – Варя подняла указательный палец. – Возможно, тогда считалось именно так правильным. Русский язык изменился. Или вообще оригинал был по-французски, а переводчик безграмотный оказался.

– Спасибо тебе, Варя. Знаешь, хотя Анна Федоровна не хочет фотографировать столик и вообще все афишировать, но после того, как ты нашла этот рисунок, она наверняка разрешит. Думаю, даже будет очень рада. Она и так все время твердит, что документ поддельный. А тут – такое доказательство.

Варя снова нахмурилась:

– Ничего-то ты не поняла! Ну при чем здесь столик? Ты лучше про Митьку узнай. Нюра говорила, у тебя там что-то со следователем.

– С каким следователем? – обомлела я.