Столп огненный

Сейчас было самое безопасное время для прогулки по городу: воры и карманники по утрам предпочитали спать, за работу они принимались днем и по вечерам, когда люди от выпитого вина лишались бдительности.

Барни замедлил шаг, приближаясь к дому семейства Руис. Это внушительное кирпичное здание свежей постройки имело четыре больших окна на втором, главном этаже. Позже, когда солнце станет припекать, эти окна прикроют решетчатыми ставнями и толстяк сеньор Педро Руис устроится, изнемогая от жары, подле одного из них, точно лягушка в тростнике, и станет наблюдать за прохожими на улице. В этот ранний час сеньор Руис наверняка спит, ставни подняты, а окна распахнуты, и холодный утренний воздух проникает внутрь.

Задрав голову, Барни углядел ту, кого и рассчитывал увидеть – Херониму, семнадцатилетнюю дочку сеньора Руиса. Юноша пошел еще медленнее, любуясь девушкой, ее светлой кожей, густой волной иссиня-черных волос, искристыми и манящими карими глазами под черными как смоль бровями. Херонима улыбнулась ему и скромно помахала рукой.

Хорошо воспитанным девушкам не полагалось выглядывать в окна, тем более махать проходящим мимо парням, так что Херониму ждут неприятности, если кто-либо из родичей ее заметит. Однако она вполне осознанно выходила к окну каждое утро, и Барни прекрасно понимал, что только так она может с ним кокетничать. Ее постоянство немало его радовало.

Миновав дом Руисов, он остановился, ухмыльнулся – и пошел обратно, спиной вперед. Споткнулся, чуть не упал, состроил обиженную гримасу. Херонима захихикала, прикрывая ладошкой свои алые губы.

Барни отнюдь не собирался жениться на Херониме. В двадцать лет он не ощущал себя созревшим для брака, да и не испытывал уверенности в том, что эта девушка – именно та, единственная. Но ему отчаянно хотелось свести с нею близкое знакомство, ласкать украдкой, когда никто не видит, и срывать поцелуи с ее губ. Увы, в Испании за девицами следили куда строже, чем дома, в Англии, и, посылая красотке воздушный поцелуй, Барни не знал, суждено ли ему когда-нибудь поцеловать Херониму по-настоящему.

Девушка повернула голову, будто кто-то в доме окликнул ее по имени, и мгновение спустя исчезла. Барни с неохотой пошел прочь.

Дом Карлоса находился неподалеку, и мысли Барни перепрыгнули с любви на завтрак с прытью, которая заставила слегка устыдиться его самого.

В стене имелась широкая арка, ведущая во двор, где находилась мастерская. Повсюду громоздились кучи железной руды, угля и известняка, разделенные грубо сколоченными деревянными перегородками. В углу дремал привязанный вол, а посреди двора высилась печь.

Африканский раб Карлоса, Эбрима Дабо, разводил пламя для первой утренней плавки, его черный лоб блестел от пота. Барни доводилось встречать африканцев в Англии, особенно в портовых городах вроде Кума, но те были свободными людьми, и английские законы не предусматривали непременного рабства. В Испании дело обстояло иначе, в Севилье обитали тысячи рабов, и Барни подсчитал на досуге, что их раз в десять больше, чем коренного населения. Среди рабов были арабы, выходцы из Северной Африки, немногочисленные американские индейцы и те, кого, подобно Эбриме, вывезли из Западной Африки. У Барни был врожденный дар к языкам, а потому он сумел выучить несколько фраз на языке мандинка. Так, он слышал и запомнил, как Эбрима приветствует других: «Ай би ньядди?», это означало «Как поживаете?».

Карлос Крус стоял спиной к арке, изучая недавно сложенную из кирпичей печь. Он слыхивал о других печах, в которых воздух подавался снизу, а железная руда и известняк засыпались сверху. Никто из них троих – ни мастер, ни раб, ни Барни – не видел ничего подобного своими глазами, однако они решили попробовать построить что-нибудь этакое, в свободное от работы время.

Барни заговорил с Карлосом по-испански:

– Сегодня на реке не нашлось и крупицы руды.

Карлос, все мысли которого явно были о новой печи, поскреб густую черную бороду.

– Нужно понять, как заставить вола раздувать мехи.

Барни нахмурился.

– Не то чтобы я разбирался, но, по-моему, от любого животного будет толк, если у тебя достаточно колес.

Эбрима услышал их разговор.

– Двое мехов, – сказал он. – Одни дуют внутрь, другие наружу.

– Хорошая мысль, – согласился Карлос.

Место для готовки тоже было во дворе, чуть ближе к дому, чем печь, и бабка Карлоса возилась там с котелком.

– Мойте руки, мужчины! – позвала она. – Все готово.

Барни, внучатый племянник, называл эту старушку тетушкой Бетси, хотя вся Севилья знала ее как Элису. Она была милой и добродушной, но красавицей ее не назвал бы никто. На лице сразу бросался в глаза громадный нос крючком. Широким плечам соответствовали крупные ладони и большие ступни. Тетушки исполнилось шестьдесят пять, но и в этом почтенном возрасте она сохранила живость и свойственную более молодым округлость фигуры. Барни припомнилось, как говаривала другая его бабушка, в Кингсбридже: «В молодости моя сестрица Бетси была сущей занозой, вот почему ее отправили в Испанию».

Сейчас было почти невозможно вообразить, чтобы тетушка Бетси творила что-нибудь этакое. Она вела себя весьма осмотрительно и мудро. Так, она предостерегла Барни насчет того, что Херонима Руис тщательно блюдет свои интересы и наверняка выйдет замуж за того, кто окажется намного богаче англичанина.

Бетси воспитывала Карлоса с тех пор, как умерла родами его мать. Отец же Карлоса умер совсем недавно, за несколько дней до приезда Барни. В итоге дом как бы поделили надвое: мужчины обитали с одной стороны арки, а Бетси, владелица дома, занимала другую половину.

Стол накрыли тоже во дворе. Тут было принято есть на открытом воздухе, если только не становилось вдруг слишком уж холодно. Мужчины принялись поглощать яйца с луком и пшеничный хлеб, запивая еду слабым местным вином. Они были сильными мужчинами, занимались тяжелым трудом и потому ели обильно.

Эбрима завтракал вместе со всеми. В богатых семействах рабов обычно к хозяйскому столу не допускали, однако Карлос был мастеровым, зарабатывал на жизнь собственными руками, а Эбрима трудился с ним бок о бок. Впрочем, раб держался скромно, как и подобало, и никто не подумал бы, что он ровня остальным.

Барни продолжал восхищаться технической сметкой Эбримы и его предложением насчет мехов.

– Ты столько знаешь о литье, – сказал он, обращаясь к рабу. – Тебя научил отец Карлоса?

– Нет, мой отец был мастером по железу.

– Ого! – Карлос изумился. – Мне и в голову не приходило, что африканцы плавят железо.

– А как, по-твоему, мы делаем мечи для войн?

– Ну да… И как же ты стал рабом?

– Мы воевали с соседями. Меня взяли в плен. Там, откуда я родом, пленников обыкновенно обращают в рабство. Рабы трудятся на полях победителей. Но мой хозяин умер, а его вдова продала меня работорговцу-арабу… Потом было много всего, но в конце концов я осел в Севилье.