Столыпин
Шрифт:
История предоставила Гучкову возможность расчета. 2 марта 1917 года он вместе с В. В. Шульгиным принял отречение Николая П. В дневнике царя об этом написано: «2 марта. Четверг. Утром пришел Рузский и прочел мне длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что министерство из членов Государственной Думы будет бессильно что-либо сделать, ибо с ним борется эсдековская партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку Алексееву и всем Главнокомандующим. В 12 с половиной часов пришли ответы. Для спасения России и удержания армии на фронте я решился на этот шаг. Я согласился, и из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин,
Как бы там ни было, начиная с 1910 года Гучков становится врагом Николая. Именно ему принадлежит первенство в обвинительных речах против Распутина с думской трибуны. («Хочется говорить, хочется кричать, что церковь в опасности и в опасности государство… Какими путями этот человек достиг центральной позиции, захватив такое влияние, перед которым склоняются высшие носители государственной и церковной власти?»)
Конечно, было бы упрощением связывать все это с немилостью царя. Не только Гучков переходил в оппозицию. Столыпин, как мы уже знаем, тоже не всегда оказывался удобным.
Депутат Думы В. В. Шульгин увидел наметившуюся причину торможения в доминировании в политической элите «людей, гораздо более крепкоголовых, чем саратовские мужики, людей, хотя и высокообразованных, но тупо не понимавших величия совершавшегося на их глазах и не ценивших самоотверженного подвига Столыпина».
Революция раздавлена, террористы больше не грозят, экономика на подъеме – для чего, спрашивается, напрягать волю и ум? Далеко не все удавалось и Столыпину. Например, С. И. Тимашев, министр торговли и промышленности в его кабинете, в воспоминаниях отмечает: «Намерение Столыпина… выдвинуть в первую очередь экономические вопросы осталось неосуществленным, хотя время для этого было чрезвычайно благоприятным. Наступило успокоение, политический горизонт казался безоблачным, иностранные капиталы прибывали, во всех отраслях хозяйственной деятельности страны наблюдалось большое оживление и приходится очень сожалеть, что это хорошее время было упущено. Председатель Совета был главным образом занят осуществлением предпринятой им крупной землеустроительной реформы».
Упрек Реформатору?
Бесспорно. Даже больше чем упрек.
Однако нет ли в словах Тимашева преувеличения? В октябре 1910 года журнал «Промышленность и торговля» печатает статью с многозначительным названием «Наши противоречия». Что это за противоречия?
«Ныне наблюдается у нас несомненный избыток свободных капиталов. Они стараются проникнуть всюду, лишь бы не в отечественную промышленность. Такое печальное и крайне опасное явление объяснимо лишь тем гнетом и преследованием, которым подвергается у нас всякая инициатива и самодеятельность как со стороны правительства, так и со стороны русской периодической печати. У нас господствует еще панический страх перед тем, как бы кто не заработал».
Поскольку газеты правительство не контролировало и панический страх перед предпринимательством оно не порождало, то, по-видимому, надо упрекать не кабинет. Тем более в том же журнале прямо говорилось, что «проект росписи государственных доходов и расходов на 1911 год дает блестящую картину наших финансов. Задача оздоровления русских финансов превосходно закончена».Следовательно, надо искать причину противоречий в чем-то другом, не в фигуре человека, выступившего против «развращающего начала казенного социализма». Но в одном журнал прав: страна общинного равенства, «нация без потребностей», как определяли русских иностранные предприниматели, не могла принять темпов происходивших перемен.
Община – это не только крестьяне, не выпускающие своего соседа отделиться на хутор или в «отруб». Это еще и вековая традиция, национальный характер, особенности народной психологии.
Не успел Столыпин выровнять баланс интересов в деревне, как накопленный в сельском хозяйстве капитал застучал кулаками русских промышленников в двери правительственного
кабинета.Здесь же и Гучков.
А рядом и государь император. И миллионы его подданных.
Поэтому упрек Столыпину – это, скорее всего, упрек всей России в том, что она не успевает…
Тут, впрочем, вспомним Эдмона Тэри и профессора Аугагена, сделавших выводы, что очень даже быстро Россия успевает!
Успевала настолько, что за десятилетие 1904–1913 годов прирост промышленного производства был 88 %.
На эту силу опирались притязания русских деловых людей типа Гучкова. Они требовали большего, чем давала им реальность, и в конце концов дошли до 2 марта 1917 года.
Что дальше, напомнить?
Временное правительство. Гучков – военный министр, Милюков – министр иностранных дел.
Затем керенщина, попытка генералов остановить развал страны (мятеж Корнилова, дискредитация армии).
Октябрьский переворот.
Милюков в эмиграции писал: «При режимах царском и буржуазном насилие власти концентрировалось лишь в определенных областях: в политической, религиозной, национальной, отчасти хозяйственной. Вся же необъятная сфера удовлетворения человеческих потребностей, сфера индивидуальной жизни „обывателя“ находилась вне плоскости государственно-вооруженного воздействия. Теперь же у нас, когда все области и личной, и хозяйственной, и общественной жизни перешли в руки и под надзор государственной власти, а власть эта построена исключительно на террористических началах, – угнетение сверху и безответная запуганность снизу распространились сами собою на все сферы жизни советского подданного…»
Как спорил Милюков со Столыпиным, как страстно боролся с мерами правительства, направленными против террористов, как сотоварищ Милюкова по кадетской партии Родичев бросил «столыпинские галстуки» – вспоминал ли об этом Милюков в Париже, обличая красный террор? А то, что хотел устанавливать гильотины?
«Столыпин заплатил жизнью за то, что он раздавил революцию, и, главным образом, за то, что он указал путь для эволюции. Нашел выход, объяснил, что надо делать…»Это слова В. В. Шульгина.
Эволюция или революция?
Что такое Россия? Что такое русские? Что такое «русский сфинкс»?
Вот вопросы, которые стоят перед каждым поколением и которые встали и перед Реформатором.
Попробуем представить ход его мыслей, использовав для этого работы его младшего современника, писателя русской эмиграции Ивана Солоневича.
«Я, конечно, русский империалист. Как и почти все остальные русские люди. Когда я в первый раз публично признался в этой национальной слабости, сконфузился даже кое-кто из читателей тогдашнего „Голоса России“: ах, как же так, ах, нельзя же так, ах, на нас обидятся все остальные… Люди, вероятно, предполагали, что величайшую империю мира можно было построить без, так сказать, „империалистических“ черт характера, и что существование этой империи можно как-то скрыть от взоров завистливых иностранцев. Кроме того, русская интеллигенция была настроена против русского империализма, но не против всех остальных.
В гимназиях и университетах мы изучали историю Римской империи. На образцах Сцевол, Сципионов, Цицеронов и Цезарей воспитывались целые поколения современного культурного человечества. Мы привыкли думать, что Римская империя была великим братом, – и эта мысль была правильной мыслью. Потом – более или менее на наших глазах стала строиться Британская империя, и мы, при всяких там подозрениях по адресу «коварного Альбиона», относились весьма почтительно, чтобы не сказать сочувственно, к государственной мудрости британцев. Мы, к сожалению, «своею собственной рукой» помогли построить Германскую империю и нам во всех наших гимназиях и университетах тыкали в нос: Гегелей, Клаузевицев, Круппов, – германскую философию, германскую стратегию и, паче всего, германскую организацию. В начале прошлого века очень много русских образованных людей сочувствовали и наполеоновской империи…