Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

Времени у меня было выше крыши, поэтому я не спеша побрел в поселок, обдумывая, как и где мне отобедать. Готовить в чужой квартире, в чужой посуде не очень хотелось, а с общепитом в поселке было хреновенько. В «Мутный глаз» не тянуло, а «Офицерское собрание» работало только вечером. По семейным знакомым идти было уже стыдно. Поэтому перекусить пришлось все же дома, чайком с бутербродиками. Часик повалялся перед телевизором и отправился назад, предварительно затарившись в магазине очередной бутылкой «Асланова». На самом деле выбор алкоголя на тот момент в магазинах был феерический. «Распутин», подмигивающий и не мигающий, «Екатерина», «Асланов», «Россия», «Орлянка» и еще огромное количество водок, название которых и запомнить-то невозможно было, на Большой земле я потом таких и не видел, А уж про спирт «Royal» и сотни разновидностей поддельного ликера «Амаретто» и говорить нечего. Как говорил Горбачев, нам повезло, что мы живем в трудное, но веселое время.

Как истинный джентльмен я постучался в Скамейкино обиталище ровно в назначенное время. Из-за двери что-то неразборчиво крикнули, и я, посчитав эти звуки за предложение войти, открыл дверь. За столом сидели двое: Скамейкин и молодой розовощекий лейтенант с краснопросветными погонами. На столе стояли необнаруженные мною чашки и ненайденный мною чайник.

— О, Пашок! Заходи, садись! — Юрец сделал картинный жест рукой, приглашая присесть. Садиться, правда, было некуда. Поэтому я, перешагивая через разбросанное трубное хозяйство, приблизился к столу, чтобы поздороваться с лейтенантом.

— Павел, — представился я.

— А… А… А-а-антон-н-н. — Лейтенант был очень сильно навеселе. От двери это было не так заметно, как вблизи. А юношеская розовощекость при ближайшем рассмотрении носила черты явно алкогольного происхождения.

— Давай еще по чашечке, Антошка, — Юрец пододвинул кружки и начал наливать в них из чайника. Чай оказался подозрительно прозрачным. Хитрец Скамейкин умудрился засунуть пол-литровую бутылку водки в высокий электрочайник и потчевал уже начинающего икать летеху.

— Вот я и говорю, Антоша, заслуженные офицеры, не побоюсь этого слова, герои-подводники, отдавшие, как и я, лучшие годы и здоровье флоту, вынуждены унижаться, выпрашивая свои кровно заслуженные деньги! Ты меня еще понимаешь?

Антоша утвердительно кивнул. Говорить он, кажется, уже разучился.

— Видишь Борисыча? Знаешь, сколько он походов сделал? — Юрец подмигнул мне и приложил палец к губам, предлагая помолчать.

— Знаешь? — Лейтенанту, после последней выпитой кружки даже головой мотать стало тяжело. Он просто промычал что-то нечленораздельное. Надо отметить, что во время этого монолога Юрца «чаепитие» не прекращалось ни на миг. Как только у Антоши пустела кружка, заботливый Юрец сразу ее наполнял.

— Борисыч тридцать автономок отходил! Тридцать!

Мне стало стыдно. Это было уже слишком, но игру Скамейкина я просек сразу и только многозначительно покачал головой, придав лицу суровое выражение. Лейтенант с видимым усилием поднял голову и совершенно бессмысленным взглядом уставился на меня.

— Помочь Борисычу надо! Очень надо, Антоша! У него там, в Крыму, детки малые по лавкам плачут, а отец, настоящий офицер, тут с протянутой рукой по штабам побирается.

Упоминание о детях что-то нарушило в умственном хозяйстве лейтенанта, и он, поднапрягшись, выдавил из себя фразу:

— Детки. Надо помогать. А то плачут. Памперсы.

— Вот-вот! Правильно! Памперсы купить не на что! — подхватил его мысль Юрец. — Так поможешь?

Лейтенант Антоша попытался встать со стула. Его немного занесло, но заботливый Скамейкин нежно попридержал его за талию и аккуратно повел к двери.

— Вп… Впе. Вперед! — лейтенантом, видимо, серьезно овладела мысль о помощи детям, не удивлюсь даже, что в мировом масштабе, и вел его к этой помощи не кто иной, как капитан-лейтенант запаса Скамейкин. Вел уверенно и зная куда. Я за ними не пошел, а, послушавшись жеста Юрца, остался в каморке.

Через десять минут Скамейкин вернулся и извлек из нагрудного кармана пачку банкнот. Выглядел он на удивление трезво.

— Считай, я в этого красноперого целую бутылку влил. Слабак. Легко ломается. Сам-то я только язык полоскал.

Я пересчитал. Все было в порядке. Я протянул Скамейкину его долю.

— Спасибо, Юрец. Я на самом деле и не рассчитывал.

— Паша, у этих козлов тыловских, оказывается, денег сейчас в кассе столько, что можно всем все долги заплатить! Только вот начальник тыла приказал не давать, а тянуть время. Прикидываешь? Они вас снова кинуть хотят. Благо Антошка этот на халявку выпить не дурак!

Юрец спрятал деньги.

— Эх. Вся работа сегодня, кажется, по одному месту. Может, в поселок и по пивку?

Я засмеялся и вытащил из портфеля своего «Асланова».

— Можно и не по пивку! Кажется, теперь ни я ничего флоту не должен, ни он мне. С твоей помощью.

Бутылку мы приговорили в оригинальном месте. Зайдя по дороге на камбуз к небезызвестному мичману Сулейману попрощаться, я получил от него походный туесок в дорожку с сырокопченой колбасой, сыром, балыком и еще всякой всячиной. Покуда я обменивался любезностями со старым азербайджанцем, Скамейкин спер пару стаканов, и мы устроили пикник, забравшись на сопку, напротив финчасти, с которой хорошо было видно всю бухту с кораблями. Потом в поселке Скамейкин угощал меня пивом, потом мы пошли куда-то еще. Но проснулся я в Никитосовской квартире раздетым и с аккуратно сложенной формой. Так как все деньги были при мне, то вчера накануне вечером мы, скорее всего, прогуляли Скамейкину долю. Больше я его не видел. Говорят, он потом уволился из тыла, уехал куда-то под Питер, развелся, снова женился, ну и, как всегда, во всем проявлял свой неугомонный характер.

Мне в это же утро, наверное, потому, что был с бодуна, посчастливилось взять билет на московский вечерний поезд. В обед я сдал свою квартиру ЖЭКу, оплатил каждую дырочку от гвоздей в стенах, оперативно собрался и уехал из Гаджиево. Как мне казалось, навсегда. Но все же мне довелось еще раз побывать в своем поселке. Это случилось через несколько лет, и это уже совсем другая история. Вот так и закончилась без малого годовая эпопея моего увольнения в запас. И я до сих пор не знаю, специально или нет государство так унижает тех, кто честно служил ему не один год. Очень хочется верить, что не специально.

Братство по оружию

Меня питают достоинства моих товарищей, достоинства, о которых они и сами не ведают, и не по скромности, а просто потому, что им на это наплевать.

Антуан де Сент-Экзюпери

Не секрет, что один переезд равен двум пожарам. Это только на первый взгляд и в первый раз мы думаем: ну сколько там в этой квартире вещей? Так, тряпки в сумку, и пошел. Дилетантское мнение. А на самом-то деле.

Вернувшись из своего последнего флотского отпуска, я, как и положено воспитанному и дисциплинированному офицеру, сразу же прошелся по друзьям, вечером проставился в связи с окончанием отпуска, узнав попутно все новости, и на утро, выглаженный и выбритый, прибыл в экипаж.

«Каменный крейсер» был полупуст. Мой экипаж числился ушедшим в отпуск уже дней десять, но добрая треть экипажа до сих пор ошивалась в базе. Командиру временно доверили рулить штабом дивизии, чему он и предавался с видимым удовольствием. Десятка полтора офицеров и мичманов из-за все увеличивающегося дефицита кадров были раскомандированы по разным кораблям. В казарме слонялись не растасканные по другим экипажам матросы, да угрюмый и обиженный жизнью помощник командира верстал недоделанные документы, из-за которых пока еще и не уехал в отпуск.