Stop! или Движение без остановок . Журнальный вариант.

– Тебе прямо в Москву надо?

– В Москву.

– Я в Подольск еду. Оттуда доберешься?

– Доберусь! – киваю, открываю дверь и забрасываю рюкзак. – Сейчас, еще товарищ мой… – говорю, уже забираясь.

– Ты не одна, что ли? – водитель, весь округлый, мельком напоминает мне брата.

– Нет, мы вдвоем, – говорю и высовываюсь из окна, осматриваю поляну, дорогу, вглядываюсь туда, ниже, к ветлам. Грана нигде не видать.
–

Сейчас, он где-то тут, отошел, верно.

– Мне ждать вас некогда, я и так с графика сбился. Если ждать будешь, слезай.

– Нет, нет, сейчас…

– Так что, поехали?

– Сейчас. – Дорога пуста. Трава не колышется.

Машина дергается, фыркнув, трогается, и весь пейзаж, подпрыгнув, начинает отдаляться. Смотрю завороженно – вдруг хоть ветка дрогнет, вдруг и правда отошел? Но нет. Совсем нет. Как будто никогда не было.

– Догонит тебя товарищ твой. А сюда вы все равно вдвоем бы не влезли.

Подрагивая, как изображение в плохом телевизоре, мой родной кусочек дороги остается за поворотом. Даже в зеркало заднего вида его больше не увидать.

– Знакомиться, что ли, давай. Меня Игорь зовут, – говорит после паузы драйвер.

Совершенно выбиваемся из сил. Вечереет, и я понимаю, что нужно срочно нас обоих спасать. Иначе придется возвращаться в город и ночевать на вокзале – на ночной стоп с Серегой я не решусь.

– Иди, Сереж, посиди там, – говорю.

– Куда? – не понимает.

– Вон в сторонку отойди и посиди.

– Спрятаться?

– Нет, тебя должно быть видно. Отвлекись от дороги, отдохни, займись чем-нибудь. Ты скрипку случайно с собой не взял?

– У меня флейта есть. Недавно купил, еще только учусь.

– Отлично! Вот сиди и играй.

Серега отходит, садится в пыльную траву и достает деревянную флейту.

Начинает дудеть. Настраивается, скатывается гаммой. Я ощущаю, что с моих плеч исчезает рюкзак, и могу теперь целиком посвятить себя дороге.

– Я пока только одну песенку разучил, сыграть? – кричит он.

– Все, что угодно, играй, только не отвлекайся на меня, пожалуйста!

– Хорошо. Это про сурка.

Машины с шелестом проносятся мимо, а до меня начинает долетать знакомый мотив.

– Улыбаешься, смотришь им в глаза и говоришь про себя: “Стоп”, – проговариваю одними губами. – Все просто, сейчас у меня получится.

Ну же, миленькие, помогите нам, я не хочу здесь ночевать.

“По разным странам я бродил, и мой сурок со мною…” – складывается в слова мотив у меня в голове, и я улыбаюсь. Я улыбаюсь и оборачиваюсь к Сереге. Он играет, старается, у него прикрыты глаза, и вижу совершенно другое лицо: счастливое, одухотворенное…

“И весел я и счастлив был, и мой сурок со мною…”

Поворачиваюсь к дороге и чувствую, что вот оно: сейчас люблю все, что вокруг.

Скрежеща покрышками, резко тормозит странная машина, похожая на

“Газель”, но больше и квадратней. Бегу к ней со всех ног, заглядываю в салон и говорю, улыбаясь:

– Подбросьте, пожалуйста.

– А тебе куда?

– Мне до Москвы, но хоть сколько.

– Да садись, – кивает водитель, молодой, приятный парень. В машине играет знакомый рок, и это меня радует. Открываю дверцу и говорю, залезая:

– Сейчас… у меня еще там товарищ.

– Так ты не одна?

– Нет. – Выглядываю в окно. Серега сидит в траве как ни в чем не бывало. Звуки флейты не долетают до меня из-за громкой музыки.

– Так где твой товарищ? Места всем хватит.

Машина и впрямь просторная. Из кабины, между сидений водителя и пассажира, проход в кузов, и там пусто, хоть пляши. Быстро оглядываю полумрак и снова смотрю в окно.

Серега сидит, застыв, и смотрит теперь на машину. Он не трогается с места и будто ничего не понимает. У него снова лицо человека, попавшего не в свою тарелку.

И вдруг я ощущаю огромное желание сказать водителю: “А ладно, поехали”. Пусть сидит, раз он даже не понимает, что наша машина, та самая единственная наша машина, которая только и может быть здесь и сейчас, уже подошла, что дорога уже улыбнулась нам и стоит ответить ей тем же. Пусть остается, он хотел узнать трассу, в одиночестве узнает ее куда как лучше.

– Ну что, поехали? – спрашивает водитель, я смотрю на Серегу и все еще колеблюсь. Потом открываю дверцу и зову его.

Он прибегает, залезает и проходит сразу в кузов. Он так растерян, что даже поздороваться забыл. Машина вздрагивает и едет. Я смотрю в зеркало заднего вида, как, подергиваясь, будто в плохом телевизоре, отдаляется пейзаж. Вот уже и скрылся за поворотом.

– Давайте знакомиться. Теперь нам до ночи вместе быть, – говорит водитель и делает музыку тише. – Меня зовут Саша.

Тихая, темная, зябкая Якиманка. Отходят, отцветают твои дни.

Рома-Джа сидит за роялем и фломастером вырисовывает на куске обоев новые для тебя правила.

– Рома, еще же нет никого. Кто будет это читать?

– Они появятся, Мелкая. Они обязательно появятся.

Я вздыхаю. Рояль тускло поблескивает в электрическом свете лампочки.

– Рома, на нем кто-нибудь играл? – спрашиваю. – Кроме Соньки.

– Мать, я помню, играла. Когда я маленький еще был. Бабушка играла хорошо, только я не застал ее, мне рассказывали. Это ее и был.

Мне хочется спросить еще про них, про его предков, которые некогда занимали эти комнаты, этот дом, но я смолкаю. Тишина Якиманки тушит меня, и я лежу и прислушиваюсь к ее коридорам.

Вот будто прохожу по ним, темным и призрачным; прохожу и вижу: все двери распахнуты, и свет фонарей с улицы косо лежит на черном полу.

Нет ни людей, ни памяти о них; мебель покрыта белыми чехлами; но вот слышу мелодию: грустно и медленно вздыхает наш рояль.

Иду туда, на звуки, к открытой двери в нашу комнату. Там распахнуто окно, рояль выдвинут на середину и блестит, а с его клавиш, призрачно белеющих клавиш, взлетает Кара, садится под потолком на створку окна и кричит, раскачиваясь:

– Это я, Кар-ра, я – последний сон Якиманки.

Вздрагиваю и открываю глаза.

– Что, Мелкая, задремала? – спрашивает Рома. – Правильно, спать уже пора. Сейчас, я свет выключу и тоже лягу.

Он встает и идет к выключателю. На рояле остается исписанный кусок обоев, и я вижу загнувшийся ко мне угол с красными крупными буквами последнего пункта Правил: