Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 3

– Врёшь! – повторяется он.

– Кэт, у него после той встречи, когда я кассеты вернул, шишка на голове была? – спрашиваю, – слева, примерно над глазом?

– Была, – кивает она, – он говорил, что на лестнице споткнулся.

– Это я его. Пепельницей. Тяжёлой такой, стеклянной, – говорю, – блондинка отравила, а этот пришёл обобрать. Сомневаюсь, что ты была у неё дома, но она на журнальном столике стояла.

– Была, – отвечает Кэт, при этом не сводя взгляда с Джона, – стояла.

– Да он звиздит, как Троцки й!

– Уходи, – устало говорит Кэт, – просто уйди отсюда, не могу тебя видеть.

– Ты… – Джон сгребает в кулак воротник моей рубашки, – я тебя, размажу…

– Кэт, подержи камеру, – прошу, – казённая вещь, жалко.

– Джон, прекрати! – уже злится девушка, – я сказала тебе, уходи!

Джон бьёт первым. Подло, снизу левой в корпус. Меня скручивает от боли, но рванувшись, я разрываю дистанцию. Второй удар, по-колхозному размашистый проходит мимо.

– Не смей! – кричит Кэт, но её никто не слушает.

Да что ж такое, прямо дежавю. Второй раз меня ревнивые кавалеры побить пытаются. Только бы Кэт между нами не лезла. Хотя дела и так хреново.

От резкого рывка и удара ноги становятся ватными, а во рту появляется мерзкий металлический привкус. Ударив, он открывается. Я пытаюсь пробить в голову, но от боли в боку меня скручивает почти пополам. Джон чует слабину и снова пробивает в корпус. Сука, он ведь так забить меня может! Откроется кровотечение, и кранты.

И возле пирса никого нет. Мелькал до этого вдалеке какой-то мужик в тельняшке, а сейчас скрылся. Только бы Кэт догадалась помощь позвать, а не металась бы…

Бах!

Что-то непонятное мелькает в поле зрения, а Джон резко теряет наступательный пыл.

Бах!

Ему по плечу прилетает веслом! Узкое и длинное с поперечной рукояткой на конце, видимо, оно лежало в одной из шлюпок. А сейчас находится в руках у Кэт.

– Больно! – орёт Джон. – Ты озверела?!

– Иди нахер! – отвечает та, – иначе убью, честное слово, зашибу.

В купальнике и с веслом она выглядит настоящей валькирией. Вот с кого надо ваять статуи в парках, думаю, а не с вульгарно упитанных особ, благодаря которым «девушки с веслом» прославились по всему Советскому Союзу.

Девушка с веслом. Скульптор Ромуальд Иодко.

– Кэт, – пятится назад, Джон, – Котёнок… это же я… неужели ты меня, из за этого…

– Всё! Кончено! – отрывисто говорит Кэт, – Скотина.

Умею я наживать друзей, нечего сказать. Вот ещё один «кровник» появился.

– Я тебя найду! – оправдывает полностью мои ожидания Джон, – ты ещё пожалеешь!

Он разворачивается и скрывается за деревьями.

– Стой, – говорю, – вот так стой, где стоишь, и не двигайся.

– Что? – не понимает она.

– Не двигайся, – я беру с упругого бока шлюпки камеру, и делаю снимок, – теперь на песок его поставь, а сама вдаль смотри… подбородок выше…

– Псих! – поражается она, – он же тебя чуть не избил сейчас. У тебя есть время о фотографии думать?

– О ней всегда есть время думать, – отвечаю, – зато ты теперь – настоящая. Не зажимаешься и не стесняешься. Спорим, ты себя на этих фотографиях не узнаешь.

– Спорим! – она кладёт весло и протягивает мне узкую ладонь. – Я, честно говоря, не думала, что из этого что-то получится.

– Из чего? – уточняю.

– Из фотосессии, – она садится на борт шлюпки, вытягивая ноги вперёд и по-детски зарываясь в песок босыми пальцами, – Просто хотела Джона позлить.

– У тебя получилось, – я сажусь рядом, – прям, по-полной получилось. Ты молодец.

– Извини, – говорит она без особой вины в голосе. – Не думала, что он так далеко зайдёт. Вообще-то, он трусоват.

– Трусливые, – говорю, – самые опасные. Потому что боятся, что их трусость будет заметна.

– А у него… правда? – она мнётся, – ну то, что ты сказал про ключи?

– Правда, – киваю, – твой Джон вместе с этой Ириной меня хотели отравить и ограбить. И, судя по всему, это дело у них организовано на потоке. Может, они и не любовники. Но совершенно точно – сообщники, подельники. Он преступник, Кэт.

Говорю так нарочно. Часто, ревность притягивает друг к другу даже сильнее, чем любовь. Гораздо проще бросить мудака, чем уступить другой, стерве-разлучнице.

– Почему не заявил тогда? – спрашивает она.

– Если б заявил, то точно у тебя свои кассеты не получил бы, – отшучиваюсь.

– Мы с Джоном в одном классе учились, – глядя на реку, рассказывает Кэт, – за ним все девчонки бегали. Он на гитаре играл, курил в туалете. А он выбрал меня, тихоню и отличницу.

Чувствуется, что у неё уходит стресс, и ей сейчас просто необходимо выговориться. Поэтому молчу и не говорю ничего, просто слушаю. Хотя мне хорошо понятно, почему её выбрали. Из за родителей, конечно. Леди и Бродяга, блин.

– Я и фарцевать стала из за него, наверное, – продолжает она, – чтобы деньги были, и чтобы он ни во что не вляпался. В совсем плохое.

Сколько раз в жизни я слышал подобные истории и участвовал в подобных разговорах. Поначалу я давал советы. Потом просто сочувствовал. Напоследок пытался даже спорить.

Это всё бесполезно. Люди живут свои жизни и совершают свои ошибки. А в подобные минуты они просто ищут повод, чтобы обвинить другого в собственных поступках. Скажи я, что Джон плохой, и ему найдётся десяток оправданий. Скажи, что хороший и окажусь виноват во всех бедах, прошлых и будущих.

– Убери рукой волосы, – говорю, поднимая камеру, – замри… Готово.

– Ты можешь думать о чём-то, кроме фотографии? – сердится Кэт.

– Зачем? – пожимаю плечами, – я фотограф. Когда знаешь, кто ты – жить намного проще.

– И как ты это узнал? – спрашивает девушка.

– Просто никем другим я быть не хочу.

– А вот я не знаю, кто я, – вздыхает Кэт.

– Ты же рисуешь, – удивляюсь я.

– Я не знаю, хорошо я рисую, или нет.

– Как это? А что другие говорят?

– Говорят, что я гений, – она криво усмехается, – и что с такой наследственностью странно, если бы было по-другому. Я даже в школе на ИЗО рисунки приносила, а мне говорили: «Катенька, тебе папа помогал, да?!».