Сторожевые записки
Шрифт:
– Этим русским нельзя ничего доверять! Все проворонят гои-раздолбаи! такими словами встретили меня старики в девять утра в начале следующего дежурства. Но мощный Алекс Сендерецкий, сутки назад вернувшийся из отпуска, заступился за меня:
– Вы дудаки обрезанные! Тора вам дорога? Так надо было в сейф каждый раз прятать, раз русскому нельзя ее трогать! У вас под кипами мозги или что?
– Так эти воры такие хитрые, их не разглядишь, - смущенно бормотали старые иудеи.
– Но как же нам без Торы-то молиться?
– А вот так!
– раздался снизу веселый голос. По
Когда я сдавал в библиотеку "Иерусалим в веках", Дина Штерн сказала:
– За десять лет вторую Тору украли - наша община должна задуматься, что-то мы не так делаем... живем! Кстати, знакомый экстрасенс сказал, что Тору найдут скоро.
Мы все не так живем. Не ходите ни к обаятелям, ни к колдунам, сказано в Библии. А ты, Диночка, почему вместе с массой русских, татар, немцев, евреев экстрасенсов навещаешь?.. Подумаю ночью, в тишине, о двух чеченских войнах за десять лет: знак чего они?
– Здорово, разгильдяй!
– ткнул меня в бок Ицик тяжелым солдатским кулаком.
Оказывается, уже вечер и Ицик пришел на встречу субботы.
– Я понял, Ицик Бернгардович, - покорно ответил я.
– А, понял! Хорошо, хоть поздно, но понял...
– А почему вас утром не было?
– Немецкий осколок опять спорит со мной. А хорошо бы посидел Баграт в тюрьме, чтобы щеки немного со спины опали!
– мечтательно добавил Ицик, закуривая вечный "Беломор".
Чудотворная Почаевская икона Божьей Матери приехала в Пермь!
Я бодро прихромал к хвосту колонны, которая тянулась от самых трамвайных путей и до монастыря. Это часа на два-три. Все стояли, стараясь построить разговоры так, чтобы не обиделась Почаевская Божья Матерь. Тут как само собой разумеющееся стояла Хая - я узнал ее по широкозахватному запаху дезодоранта. Губы ее были приглушенно накрашены, но я все-таки безжалостно сказал, что нельзя прикладываться к иконе напомаженными губами.
Хая послушно, как большая девочка, стерла помаду носовым платком.
– Миша, только ты никому не говори, что я здесь была.
– Смотрите: молодой какой без очереди прошел!
– Ой, да пропустите его, он думает, что по блату ему Богородица поможет.
– Я инвалид первой группы и то стою уже второй час.
– Вас-то как раз и пропустят, идите без очереди.
– Я уже могу стоять. Третий раз тут - и помогает: шею еще ломит, а позвоночник уже гнется!
– А вы исповедовались, причащались?
– спросила его одна женщина.
– А у меня грехов почти и нет, чего мне исповедываться?
– удивился бодрый инвалид.
– Так нельзя говорить!
– вскрикнул я и спохватился: какой я инструктор по религии? Молчи, Миша.
– Хотел сначала пирамидами Голода лечиться, - это прозвучало апокалиптически.
– Но если прочел внутри этой пирамиды молитву, то она уже не лечит. Значит, это действие не от светлых сил.
– А счастья можно у иконы попросить?
– Я хочу, чтобы папка бросил пить.
– Во второй раз - поблагодарить: с родителями помирилась.
Оказывается, сзади меня уже столько же народу, сколько впереди.
Передо мной люди уже молчали, приближаясь к святыне, а за мной редко пробегали реплики:– Сын мой на своей "Оке" врезался в джип широкий...
– Невестка изменяет сыну с каждым первым...
– Но это лучше, чем обмануть каждого первого...
– А нынче молодежь первого мужа зовет "черновичок".
– И ведь никак она не уйдет от него, он гонит-гонит...
– Так ведь легче семь женщин завоевать, чем от одной отвязаться!
– В защите населения сказали, что за вставление зубов денег не дают...
– Видимо, в соцзащите.
– Ох, сторонушка наша! Я второй раз приехал, а в третий не смогу сюда, хвосты меня держат.
– Какие хвосты?
– Корова, овцы, поросенок...
– Подруга погибла в автокатастрофе, и я не могу жить: каждую минуту в воздухе словно мгновенные фотографии вспыхивают - ее разные выражения лица.
Мимо очереди пошел фотограф, озаряя нас вспышками. Хая вдруг закричала: "Валера, Валера!" И что же: это оказалась конопатая лихая физиономия Валеры Сушко из моей бывшей газеты. Хая мимоходом сказала мне, что Валера - друг Ленчика, и вся ринулась в беседу:
– Ты знаешь, что Ленчик в Израиль уехал?
– Знаю. Дядя Лозик умер, и он уехал...
– С Лизкой, с уголовной стрижкой!
Эта история пролилась в таком виде, в каком обычно и сваливаются на слушателей все истории: выхватываются сочные куски из середины, с конца, с боков - я только успевал их в уме расставлять согласно времени. Отец Ленчика, дядя Лозик, оказывается, был профессором-историком, и с пятого класса ребята собирали коллекцию старинных монет, горшков и прочее.
Это еще я в редакции слышал от Валеры, что у легионеров варикозное расширение вен из-за невыносимой поклажи, что средний новгородец, поступивший в ватагу, вел себя, как нынешний бандит. А в учебниках через полтысячи лет писали: "Новгородская республика расширяла свои границы".
...подарили Валере Сушко книгу "Моя коллекция". Посмотрел на эти жалкие дребезги - простенькие горшки. Нашел глину, лепил-лепил, вдруг заколебался - получилась копия. Тогда сплюснул, сделал горшок косорылым! Взял щепочку, процарапал ею засечки такие фигурные и засушил в духовке. Потом краем горшка о плиту хряснул: выпала треугольная часть. Грязи много втер и принес к Ленчику: давай меняться - на монеты.
Тут Хая не выдержала:
– Сейчас я дам кому-то по хитрой рыжей морде!
...однако Ленчик сказал, что должен отдать горшок отцу на экспертизу. "Всё, зря лепил - не обменяет", - понял Валера. Но на другой день Ленчик охотно обменял свои монеты на ложно-исторический горшок. С тех пор еще много битых горшков "находил" огненный рассказчик и обменивал их с другом на самые редкие монеты. И вот черепки Ленчик увез в Израиль...
– Ты на всос работал!
Этот захлеб Хаи против Валеры был прерван. Над очередью взлетели две мелодии, словно сделанные из разноцветного стекла: Гимн Советского Союза и "Атиква" - гимн Израиля. То заголосили пейджеры.