Сторожка у Буруканских перекатов(Повесть)

Далеко не с профессорским тактом Сафьянов устроил разнос руководителям рыболовецкого колхоза и рыбозавода за нарушение правил рыболовства.

— Вы живете одним днем! — кричал он на них. — Вы рубите сук, на котором сидите! Вы забываете о том, что рыбу ловить нужно не только вам, но и вашим детям, внукам и правнукам.

Примеры, которые он приводил, были убийственные: массовый облов нерестилищ сазана, карася, щуки, нежелание искать и облавливать скопления сорной рыбы и многое, многое другое.

Заключительная часть речи профессора — о воспроизводстве промысловых рыб — носила мирный и спокойный характер, если не считать единственной вспышки гнева, когда он говорил о случаях массового замора молоди в отшнуровавшихся озерах и безразличном отношении к этому бедствию руководителей рыболовецких предприятий.

— Ведь все знают об этом! — возмущался профессор. — У всех на глазах гибнет ваше же богатство, но никто не удосужится выпустить малька в Амур во время летнего обсыхания озер или сделать отдушины во льду во время зимнего замора.

— Для этого созданы рыбоводно-мелиоративные станции! — обидчиво крикнул председатель колхоза. — Вот их и критикуйте вместе с рыбводом.

— Но вы же сами говорили мне как-то, товарищ Севастьянов, что это мертворожденные организации. Не так ли? — Сафьянов долго ждал ответа, но председатель колхоза промолчал.

О создании нерестово-выростного хозяйства на озере Чогор Сафьянов ничего не сказал нового. Он одобрил инициативу райкома партии, обещал предоставить все материалы по Чогору, особенно накопленные Колчановым за последнее время, и на этом закончил свою довольно длинную речь.

— Николай Николаевич, а как насчет помощи нам со стороны ученых? — спросил секретарь райкома, когда профессор стал складывать в объемистый портфель свои бумаги. — Я имею в виду просьбу оставить Алексея Петровича Колчанова руководить нерестово-выростным хозяйством.

— Я уже говорил вам, Иван Тимофеевич, что Колчанову предстоит большая и серьезная работа над обобщением материалов, собранных им на Чогоре и Бурукане, — объяснил Сафьянов. — Но почему вы не хотите направить туда Лидию Сергеевну Гаркавую? — Он с недоумением посмотрел на секретаря райкома. — Она ведь тоже ихтиолог, к тому же почти три года проработала на рыбоводно-мелиоративной станции, хорошо знает обстановку в районе и на озере Чогор.

— Товарищ Гаркавая у нас хороший вожак молодежи, Николай Николаевич, — заметил секретарь райкома, — а это тоже немаловажное дело.

— Нет, Колчанов не должен отвлекаться вопросами воспроизводства рыбных запасов, — категорически ответил Сафьянов. — Нам тоже нужны хорошие кадры для науки, без которой, как вы знаете, практика слепа. Я уже договорился в Хабаровске, что на летний период включаю Алексея Петровича в состав экспедиции.

— А как сам Алексей Петрович смотрит на это? — секретарь райкома, улыбаясь, повернулся в сторону Колчанова.

Колчанов смутился, кровь бросилась в его коричневые скулы, густо покраснели уши.

— Разрешите, — пробормотал он смущенно и совсем без надобности стал поправлять галстук.

— Слово предоставляется товарищу Колчанову. Можно говорить с места, Алексей Петрович.

Колчанов не любил долгих вступительных объяснений. Он сразу заговорил о том, что его более всего волновало, — об исследованиях института на озере Чогор и Бурукане. Заключая выступление, Колчанов повернулся к профессору Сафьянову:

— И вот, Николай Николаевич, продумав все и тщательно взвесив, я решил, что здесь смогу принести больше пользы, чем у вас в экспедиции, а затем в лаборатории института. Во-первых, в это лето я намерен продолжить свои опыты по гибридизации некоторых видов рыб и исследование условий нереста наиболее ценных промысловых пород — сазана и карася. Во-вторых — и это самое главное — осенью в порядке производственного опыта заложить на Бурукане несколько аппаратов Вальгаева, которые должны заменить дорогостоящие рыборазводные заводы. Я уверен, что этому аппарату принадлежит будущее в деле воспроизводства лососевых, поэтому прошу вас, Николай Николаевич, оставить меня на озере Чогор и не включать в свою экспедицию.

Сначала несколько хлопков, а потом настоящий гром аплодисментов заглушил его последние слова. Лицо Сафьянова стало багровым — кажется, никто и никогда не наносил еще такого удара его самолюбию ученого, как это сделал Колчанов.

— В таком случае, дорогой Алексей Петрович, — желчно сказал Сафьянов, — я складываю с себя обязанности шефа и руководителя вашей диссертации.

— Но иначе я не могу поступить, Николай Николаевич, — стоял на своем Колчанов. — Проблемы частиковых озера Чогор и лосося реки Бурукан нужно решать в комплексе и именно местными силами, а не в общегосударственном масштабе, как вы утверждаете, Николай Николаевич, по отношению к воспроизводству лососевых. И я как молодой специалист считаю себя не вправе оставаться в стороне от решения этой сложной, не терпящей отлагательства проблемы.

Встреча работников Средне-Амурского с профессором Сафьяновым закончилась далеко за полдень. Загадочным для всех осталось поведение профессора. У большинства участников встречи создалось впечатление, что он не одобряет на деле мероприятий, направленных на воспроизводство рыбных запасов Амура. Одна Лида Гаркавая хорошо знала всю подоплеку столь странного поведения представителя большой науки: в нем боролись уязвленное самолюбие избалованного почетом и уважением ученого и поистине отеческая привязанность к своему молодому ученику…

6. Предложение Гаркавой

Тяжело переживал и Колчанов размолвку со своим шефом. Он терял больше, чем научного руководителя и наставника: он терял друга, хорошего старшего товарища, умного, заботливого покровителя, готового всегда прийти на помощь.

Вчера вечером перед сном они встретились в гостинице, но Сафьянов даже не взглянул на своего ученика.

Чтобы хоть как-то отвлечься, Колчанов с утра ушел вместе с Шуркой Толпыгиным в ремонтно-механическую мастерскую рыбозавода заклепать пробоины в днище лодки, хотя эту работу с успехом мог бы выполнить и один Шурка с помощью слесаря. Во втором часу дня, когда все пробоины были заклепаны и Колчанов с подручным замазывали заплатки суриком, в мастерской появилась Лида. Шумно здороваясь на ходу с молодыми рабочими, она прошла в угол, где возился с лодкой Колчанов, и, как всегда улыбающаяся, жизнерадостная, пышущая завидным здоровьем, долго по-ребячьи трясла ему руку. Все нравилось Алексею в Лиде — ее броская красота, искренность и прямодушие, наконец, живой, практический ум; не нравилось одно — некоторая грубоватость, в чем-то похожая на манеры залихватских парней.

— Я за тобой, Алеша, — говорила она бойко. — Иван Тимофеевич послал, он еще с утра ищет тебя.

— Что случилось?

— Мой руки и пойдем, по дороге расскажу.

— Шура, — обратился Колчанов к Толпыгину. — Ты кончай с лодкой, а потом столкнете ее на воду. Жди меня у лодки.

Когда они вышли на улицу, Лида не сразу сказала, зачем потребовался Колчанов Званцеву.

— Ты молодец, Алеша, — проговорила она серьезно.

— Я не для похвалы поступил так.

— Да разве я не знаю тебя! Конечно, не для похвалы, за это и молодец. А то, что разладилось с Николаем Николаевичем, — не беда, не век тебе быть при нем в учениках.