Страх и ненависть в Лас-Вегасе

Адвокат задумался, потом нагнулся, протянул руку и помог ей встать.

— Возможно, она говорит правду, — обратился он ко мне. — Возможно, она ни причем.

— Нет! Клянусь, я ни при чем! — завыла она.

— Что ж … - сказал я. — В таком случае нам, возможно, не придется ее арестовывать. Вдруг она сможет нам помочь.

— Да! — охотно подхватила она. — Я помогу вам всем, чем смогу. Я ненавижу наркотики.

— Мы тоже, — сказал я.

— Думаю, надо включить ее в штат, — сказал мой адвокат. — Пусть ее проверят, и можно выплачивать ей по штуке в месяц, в зависимости от того, что она принесет.

Лицо у тетки заметно просветлело. Ее, кажется, больше не тревожило, что она беседует с двумя голыми мужиками, один из которых минуту назад пытался ее придушить.

— Думаешь, справишься?

— С чем?

— Один телефонный звонок каждый день, — сказал мой адвокат. — Просто расскажешь, что видела, — он похлопал ее по плечу. — Даже если, это окажется пустышка, ничего страшного. Это наша проблема.

Она заулыбалась.

— И вы мне будете за это платить?

— А то, — сказал я. — Но как только ты кому-то об этом расскажешь, сразу сядешь в тюрьму до конца жизни.

Она кивнула.

— Я помогу всем, чем смогу. Но кому мне звонить?

— Не беспокойся, — сказал адвокат. — Как тебя зовут?

— Элис, — ответила она. — Звоните в прачечную и спросите Эллис.

— С тобой свяжутся, — сказал я. — Где-то через неделю. Но держи ухо востро и веди себя как ни в чем не бывало. Справишься?

— Да, сэр! Когда я вас снова увижу? — она робко заулыбалась. — После этого, ну …

— Нет, — ответил адвокат. — Нас послали сюда из Карсон-сити. С тобой свяжется инспектор Рок. Артур Рок. Он будет выдавать себя за политика, но ты без труда его узнаешь.

Она нервно зашаркала.

— Что такое? — спросил я. — Ты что-то нам не сказала?

— Нет! — быстро ответила она. — Я просто подумала, а кто мне будет платить?

— Инспектор Рок об этом позаботится, — сказал я. — Оплата наличными, тысяча долларов девятого числа каждого месяца.

— О, Боже! — воскликнула она. — За такие деньги я на все готова!

— Ты и многие другие, — сказал адвокат. — Ты бы удивилась, узнав, кто в гостинице работает на нас.

Она поразилась.

— Я их узнаю?

— Вероятно, — сказал я. — Но они все под прикрытием. Ты узнаешь наверняка, только если случится что-то очень серьезное, и кто-то из них свяжется с тобой в открытую, назвав пароль.

— Какой?

— «Рука руку моет». Как только услышишь, отвечай: «Я ничего не боюсь». Так они тебя узнают.

Она кивнула и несколько раз повторила пароль, а проверили, чтобы она его верно запомнила.

— Отлично, — сказал мой адвокат. — Пока все. Скорее всего мы больше никогда не увидимся. Лучше игнорируй нас, пока мы не уедем. В номере убираться не надо. Просто оставляй полотенца и мыло у двери ровно в полночь, — он улыбнулся. — Так мы сможем избежать повторения подобных инцидента, верно?

Она направилась к двери.

— Как скажете, джентльмены. Мне правда очень жаль, что так вышло … но я ведь не знала.

Адвокат проводил ее на выход.

— Мы понимаем, но теперь все в порядке. Хвала всевышнему, что есть на свете порядочные люди.

Перед тем, как закрыть за собой дверь, она улыбнулась.

12. Возвращение в «Цирк-цирк» … В поисках обезьяны … К чертям Американскую мечту.

После того странного происшествия минуло почти трое суток, и еще ни одна горничная не заглянула к нам в номер. Любопытно, что сказала им Эллис. Мы видели ее один раз на стоянке, когда заезжали туда на Белом ките — она катила тележку со стиркой, но мы не подали виду, что узнали ее, и она поняла.

Но долго так продолжаться не могло. Номер был завален использованными полотенцами, они висели повсюду. На полу в ванной было по щиколотку кусков мыла, блевотины и грейпфрутовых корок вперемешку с битым стеклом. Чтобы сходить отлить, мне приходилось всякий раз надевать сапоги. Серый коврик был так густо усыпан семенами марихуаны, что выглядел зеленым.

Номер походил на помойку, в нем стоял такой невероятный чудовищный срач, что я решил, что можно будет отмазаться, заявив, что это «кусок жизни», экспонат, привезенный с Хейт-стрит, дабы наглядно продемонстрировать копам с других частей страны до какой мерзости могут опуститься наркоманы, если предоставить их самим себе.

Но какому наркоману понадобится эта скорлупа от кокосов и кожура от мускатных дынь? Как присутствие наркоманов объяснит весь этот недоеденный картофель-фри? Капли засохшего кетчупа на комоде?

Ладно. Но зачем столько бухла? А эти грубые порнографические фото, вырванные из журналов вроде «Шведских шлюх» и «Мавританских оргий», прилепленные к разбитому зеркалу горчицей, засохшей и превратившейся в твердую желтую корку … все эти следы разгрома, эти странные красные и синие лампочки и осколки стекла, торчащие из штукатурки на стенах …

Нет. Эти дымящиеся серой следы оставили не обычные богобоязненные наркоманы. Слишком дико, слишком агрессивно. В этом номере повсюду виднелись свидетельства чрезмерного потребления почти всех видов наркотиков, известных цивилизованному человеку с 1544 года. Это можно объяснить только как инсталляцию, какой-то гигантский медицинский экспонат, тщательно собранный с целью показать, что выйдет, если двадцать два тяжелых наркомана — и каждый со разной зависимостью — безвылазно просидят взаперти в одном помещении пять дней и ночей.

В самом деле. Но, разумеется, господа, в Реальной Жизни такого не никогда случится. Мы устроили все это исключительно в показательных целях …

Вдруг зазвонил телефон, выдернув меня из мечтательного ступора. Я посмотрел на него. Дзиииииинь … Господи, ну что теперь? Неужели все? Я уже представил себе, как управляющий мистер Хим сообщает пронзительным голосом, что полиция уже поднимается ко мне в номере и просит, чтобы я не стрелял через дверь, когда они начнут ее ломать.

Дзииииииинь … Нет, они не станут звонить. Если будут меня брать, то устроят засаду в лифте: струя газа в лицо и навалятся скопом. Без всяких предупреждений.

Я взял трубку. Это звонил мой приятель Брюс Иннс, из «Цирка-цирка». Он нашел человека, который хотел продать обезьяну, о которой я давеча спрашивал. Цена — 750 долларов.

— Вот жадюга! — спросил я. — Вчера вечером было четыреста.

— Он говорит, что только обнаружил, что она приучена к туалету, — сказал Брюс. — Он вчера оставил ее на ночь в трейлере, и она нагадила в душе.

— Это ничего не значит. Обезьяны тянутся к воде. В следующий раз нагадит в раковине.

— Может ты сам подойдешь и с ним поторгуешься. Он со мной в баре. Я ему сказал, что обезьяна тебе очень нужна, что ты можешь взять ее в хороший дом. Думаю, он готов поторговаться. Он сильно привязался к этой вонючей твари. Она с нами в баре, сидит на табурете, пускает слюни в бочку с пивом.