Страх
Шрифт:
– Давай сегодня.
Юра засмеялся.
– Сразу видно человека свободной профессии. Милый, у меня все вечера заняты, остается одно воскресенье. Но и в это воскресенье работаю. Давай созвонимся в следующее.
– Юра. Мне обязательно тебя надо увидеть. И срочно.
– Смотри, год не виделись, и вдруг срочно.
– Да, Юра, да! Мне срочно надо тебя видеть.
– Что случилось?
– Особенного ничего. Но я нуждаюсь в твоем совете.
– Я его могу дать по телефону.
– Это разговор не для телефона, – с отчаянием сказал Вадим.
Почва уходила из-под ног. Если он
– Юра! С тобой говорит твой старый товарищ. Пойми! Если бы это не было для меня так важно, я бы не стал тебя беспокоить. Хочешь, я зайду к тебе?
– Я скоро ухожу. Мать уже обед поставила греть.
– Юра, давай пообедаем у меня. У Фени телячья грудинка с грибами, пирожки к бульону… – Голос у него был умоляющий.
Шарок помолчал, потом сказал:
– Перезвоню через десять минут. Скажу, смогу прийти или нет.
Через десять минут он позвонил:
– Уговорил, иду. Но учти, рассиживаться у меня нет времени, пообедаем по-быстрому.
Шарок был рад встрече, улыбаясь, хлопнул Вадима по плечу.
– Толстеешь, Вадим, грудинка, пирожки, не следишь за фигурой.
– Некогда следить, дорогой мой.
– Конечно, всех на карандаш, на мушку берешь, долбаешь всех подряд… Ну, так что у тебя случилось?
Они прошли в столовую. Феня внесла супницу, налила в тарелки бульон, поставила блюдо с пирожками.
Вадим дождался, пока она выйдет.
– Ничего особенного. Наверно, я напрасно тебя беспокою. Но, понимаешь, я никогда не попадал в такие ситуации. Хорошо знаю, что все это ерунда, ничем мне не грозит, но неприятно.
Шарок рассмеялся.
– Нас, юристов, учили отсекать первую страницу приготовленной речи и сразу начинать со второй.
– Юра, – сказал Вадим, – меня вызывали на Лубянку…
Лицо Шарока напряглось. Не нахмурился, не насупился, а именно напрягся. Губы сжались в полоску, взгляд затвердел.
– Вызывал какой-то Альтман, я не разобрал его чин, в чинах я мало понимаю, ужасный такой тип, формальный, сухой, бездушный, я совершенно обалдел, видимо, наделал глупостей. У меня было только одно желание – поскорее выбраться оттуда.
Голос у него дрогнул, неужели Юрка ему не посочувствует?
Но у того лицо оставалось по-прежнему напряженным, он молчал и смотрел мимо Вадима.
Заглянула Феня.
– Телятину подавать?
– Давай, – буркнул Вадим и подождал, пока она прикроет дверь. – Собственно, ничего особенного, он спрашивал про знакомых иностранцев. Я назвал всех, кого знал, он записал, я подписал, и он меня отпустил. Но сказал, что вызовет еще. И я не понимаю зачем. Что ему от меня нужно? С иностранцами я никаких дел не имел, никаких разговоров не вел, ты меня знаешь… Ну а то, что Вика уехала во Францию, при чем здесь я?
И тут Шарок неожиданно проявил заинтересованность.
– Уехала во Францию? Зачем?
– Вышла замуж и уехала.
– За кого она вышла замуж?
– За какого-то корреспондента.
– А, – пробормотал Шарок, – за антисоветчика.
– Он антисоветчик? Ты знаешь?
– Все корреспонденты – антисоветчики, кроме корреспондентов коммунистических газет. Да и им тоже особенно верить нельзя.
Они занялись телятиной.
– Так
в чем суть дела? – спросил Шарок.– Я не понимаю истинной причины, из-за которой меня надо таскать туда. За что? За иностранцев, которые приезжают к папе? Но они приезжают официально, их сопровождают официальные лица. Тогда что же? Спрашивает: «С кем вы вели контрреволюционные антисоветские разговоры?» Какие разговоры, что за глупости? Я ни с кем не мог их вести. Я честнейший советский человек.
– Нет такого советского человека, который хоть раз не сказал бы какую-нибудь антисоветчину, – изрек Юра.
«Ничего себе рассужденьице», – подумал Вадим.
– В таком случае я исключение, – ответил он, – я таких разговоров не веду. И перспектива объясняться с этим Альтманом меня не устраивает. Я мог бы обратиться к руководству Союза писателей, к Алексею Максимовичу Горькому, наконец, но я имел глупость обещать Альтману никому об этом не рассказывать.
Шарок перегнулся через стол, приблизил свое лицо к лицу Вадима.
– Ты дал такое обязательство?
– Да.
– Почему же ты мне рассказал?
– Но ведь ты там работаешь, – робко ответил Вадим, понимая, что совершил какую-то оплошность.
Шарок резко отодвинул от себя тарелку.
– Ты понимаешь, в какое положение ты меня поставил?
– Юра…
– Юра, Юра… – как и Альтман, он с раздражением повторял слова Вадима. – Что Юра?! Тебе доверили, ты обязался молчать, ты нарушил обязательство. Я, видите ли, там работаю… А ты знаешь, кем я работаю?! Может быть, дворником!
Он снова замолчал, потом мрачно произнес:
– Я работник этого учреждения, мне разглашена служебная тайна, я обязан доложить об этом своему начальству.
Вадим в растерянности смотрел на него.
– Да, да, – с раздражением продолжал Шарок, – я обязан так сделать по долгу службы. Ты сказал мне, где гарантия, что ты не скажешь еще кому-нибудь? И еще добавишь: «У меня один знакомый там работает, я ему все рассказал, он меня выручит».
– Юра, как ты можешь это говорить?
– А почему не могу? Раз ты ставишь меня в такое двусмысленное положение, то я все могу, все!
– Юра, поверь мне…
– Я обязан выполнить свой долг, – объявил Шарок, – особенность нашего учреждения обязывает каждого сотрудника докладывать начальству обо всем, что касается этого учреждения.
Он вышел из-за стола, посмотрел на часы.
– Мне пора ехать.
– Юра, неужели ты это сделаешь?
Вадим с мольбой смотрел на него.
Не глядя на Вадима, Шарок хмуро спросил:
– Ты обещаешь никому не передавать нашего разговора? Впрочем, зачем я спрашиваю, ведь ты и Альтману обещал.
Вадим приложил руки к груди.
– Клянусь тебе… Никому ни слова. Кроме тебя, я никому ничего не говорил, поверь мне. Ты единственный, кому я решился сказать. Я думал…
Шарок перебил его:
– Ты уже говорил, что думал, не повторяйся. Мой тебе совет дружеский: не запутывайся дальше, никому ни слова – ни о допросе, ни о встрече со мной. Перестань болтать, продолжай жить так, как жил до сих пор, иначе догадаются, что у тебя что-то произошло, и вынудят рассказать.
– Кто догадается, кто вынудит? – изумился Вадим.