Страх
Шрифт:
– Значит, вас направили в школу по ее просьбе?
– Да.
– И рекомендацию в партию тоже она вам дала?
– Да.
– А вторую рекомендацию?
– Иван Григорьевич Будягин.
– Бывший замнаркома?
– Да.
– Вам известно, что он арестован как враг народа?
– Да.
– Как вы познакомились?
– Его дочь училась в нашей школе, в нашем классе.
– Вы с ней встречаетесь?
– Нет. Как только я узнала, что ее отец арестован, я с ней перестала видеться и разговаривать.
– Вы доложили в свою парторганизацию,
– Нет.
– Почему?
– Я не знала, что об этом надо докладывать. Его рекомендация есть в моем личном деле.
На круглом мордовском лице Алевтины Федоровны не дрогнул ни один мускул. Краем глаза Нина увидела это и успокоилась.
– А кто еще из ваших друзей арестован?
Нина пожала плечами:
– Не знаю. Вроде никто…
– Вы это утверждаете?
Нина опять пожала плечами.
– Что же вы молчите?
– Я не знаю, о ком вы говорите?
– Я говорю о вашем товарище Александре Павловиче Панкратове.
– Панкратове? Мы с ним тоже учились в одном классе… С тех пор прошло уже десять лет.
– И с тех пор не встречались?
– Встречались. Мы жили в одном доме. Но он уже три года как арестован и выслан из Москвы.
– Как вы отнеслись к его аресту?
– Никак. Я ведь не знала тогда и не знаю сейчас, за что он арестован!
– Вы ходатайствовали о его освобождении?
Неожиданный вопрос. О каком письме он спрашивает? О том, под которым она хотела собрать подписи в школе? Алевтина Федоровна его порвала. Или о том письме, которое они обдумывали у Лены и Будягин велел его не посылать? О первом знает только Алевтина Федоровна, она никому не могла сказать. О втором знают Лена, Макс, Вадим и сам Иван Григорьевич, но они его не послали…
Неуверенным голосом она ответила:
– Никаких ходатайств я никуда не посылала.
Это было правдой. Она не обманывала партию. Никаких ходатайств она никуда не посылала.
И опять на лице у Алевтины Федоровны не дрогнул ни один мускул.
Каков будет следующий вопрос, Нина представляла. Органы про нее собирали сведения, значит, беседовали с соседями, и эта сволочь Вера Станиславовна наверняка донесла, что у Вари над кроватью висит Сашина фотография. Что она скажет насчет этой фотографии? Придется врать, мол, портрет отца в молодости. А вдруг в их отсутствие и Сашину фотографию пересняли? И сейчас ее, коммунистку, уличат во лжи, такой позор!
– У меня больше вопросов нет, – объявил смазливый.
Нина опустилась на стул, прикрыла глаза.
– Будем закругляться, – сказал председатель, – есть предложение Смирнову Алевтину Федоровну за грубые политические ошибки в подборе кадров, извращение марксистско-ленинского воспитания молодого поколения, допущение и сокрытие контрреволюционных антисоветских выходок среди старшеклассников, а также за связь с врагами народа, – он перечислил все фамилии, названные ранее молодым человеком, – из членов ВКП(б) исключить, от работы директора школы отстранить. Кто за?
Члены комиссии проголосовали «за».
– Единогласно, –
сказал председатель, – Смирнова, ваш партбилет!Алевтина Федоровна подумала, вынула из сумочки партбилет, опять подумала, поднесла его к губам, поцеловала, положила на стол.
Этот неожиданный жест внес секундное замешательство, председатель, первым придя в себя, сказал, нахмурившись:
– Гражданка Смирнова, вы свободны.
Алевтина Федоровна вышла из кабинета.
– Я думаю, дело Ивановой надо выделить и передать партследователю, – сказал смазливый.
Он держался как посторонний и сидел отдельно в углу у окна, тем не менее было ясно, что это и есть тут главная персона.
Председатель кивнул головой:
– Есть предложение выделить дело Ивановой Нины Сергеевны и передать его на предварительное рассмотрение партследователю. Кто за?
Все проголосовали «за».
– Единогласно, – подытожил председатель и снова посмотрел в бумажку на столе, никак не мог запомнить фамилии. – Теперь в отношении Юферова Василия Петровича, Маслюкова Якова Ивановича, Шалаева Константина Ильича…
Он сделал паузу.
Смазливый молчал.
– Ну что ж, – сказал председатель, – я думаю, ограничиться указанием на недостаточную бдительность. Есть другие предложения?
Других предложений не было.
– Принято, заседание окончено.
Все вместе вышли из райкома. Уже было темно – около пяти вечера.
– Вот так! – сказал Василий Петрович и пошел к «Смоленскому» метро.
Яков Иванович и Костя-лаборант свернули в Глазовский – решили вернуться в школу.
Нина, дождавшись, пока все скрылись из глаз, помчалась к Зубовской площади. На Кропоткинской улице жила Алевтина Федоровна. Нине во что бы то ни стало надо было ее увидеть, что-то сказать ей, утешить. Все ужасно. Надо посоветоваться, как вести себя, как быть, что делать.
Она добежала до Кропоткинской улицы, повернула налево и остановилась, инстинктивно прижавшись к стене. У тротуара стояла легковая машина, рядом с ней тот смазливый молодой человек, Алевтина Федоровна и еще один в кожаном пальто с меховым воротником. Смазливый что-то говорил Алевтине Федоровне, размахивая перед ее носом служебным удостоверением, потом он и второй в кожаном пальто как-то очень ловко, аккуратно, как-то незаметно для прохожих втолкнули Алевтину Федоровну в машину, сели сами по бокам, машина вопреки правилам развернулась в обратную сторону и помчалась по Кропоткинской к центру.
13
Дома Нина застала Варю.
Неприятная неожиданность. Нина рассчитывала побыть одна, все обдумать, все взвесить, не хотелось, чтобы Варя видела ее смятение, ее страх.
Варя читала, как всегда, лежа на кровати.
«Весь день на ногах, – объясняла она, – надо дать конечностям отдохнуть».
– Ты что сегодня так рано?
– Занятий не было. А что?
– Ничего, просто так спросила.
– Суп и картошка под подушкой, – сказала Варя.
Даже обед сварила!