Страхи из новой коллекции
Шрифт:
— Я слысала, сто в первый раз надо пять минут загорать, — произнесла Люба, нажимая на кнопки. — А теперь иди за дверь, следи, стобы никто нас не засек, и ни в коем слусяе сюда не заходи. Я буду загорать в сем мать родила.
— А в чем она тебя родила? — съехидничал я.
— Я родилась в весернем платье и в туфлях на десятисантиметровой спильке! — не осталась в долгу Люба. — Все, иди.
— Ладно, — пожал я плечами, открывая дверь и представляя момент Любкиного рождения в вечернем платье.
— Подозди.
— Ну, что еще?
— Тут, оказывается, все не так просто. Как я
— Слушай, ты надоела уже! Я тебе не маньяк какой-то! — рассердился я.
— Это хоросо, сто не маньяк. Все, иди. Когда буду готова — позову.
Только я собрался выйти из комнаты, как мой взгляд сам собой уткнулся в табличку, которая висела на стене.
— А это что? — спросил я.
Люба пожала плечами, и мы подошли поближе. Оказалось, что там были написаны правила пользования солярием.
— Интересно, — протянула Люба. — Видис, написано, сто во время сеанса нельзя, стобы на теле были металлисеские веси.
— Да на тебе их и нет…
— Как это нет? — изумилась Люба моей непонятливости и широко открыла рот, продемонстрировав свою мощную брэкет-систему. — А это сто, не металл?
— А… Так он же не на теле, а как бы в теле. Думаю, ничего страшного не будет, если ты с брэкетом позагораешь.
— А вдруг меня током ударит? Или сто там с этим металлом мозет сделаться? — озадачилась Люба и рассудила: — Раз снять брэкет я не могу, он зе приклеен к зубам, знасит, придется загорать вместе с ним.
— А как они действуют, брэкеты? — не к месту поинтересовался я.
— Ну, к каздому зубу приклеена маленькая штуська, а врась надевает на все эти штуськи металлисескую дугу, которая сделана так, сто как бы ее ни согнули, она будет стремиться принимать презнее полозение. Поэтому зубы и ровными становятся — дуга их под себя, то есть под правильную форму подстраивает, — объяснила Люба. — Так, ну все, а теперь иди, а то, сюствую, это затянется надолго.
Я вышел из комнаты и тяжело вздохнул, приготовившись стоять в карауле пять минут. И вдруг оттуда послышался страшный крик. В мгновение ока я метнулся обратно и увидел Любу… Она стояла посреди комнаты и, зажав рот ладонями, вопила. В ее глазах читались дикий страх и боль.
— Что случилось?!
Вместо ответа Люба вновь закричала и… открыла рот. Меня чуть не стошнило. Такого ужаса я еще не видел. Любкина металлическая дуга ожила и сжималась, сдавливала ее зубы. Они не выдерживали давления и с неприятным хрустом ломались.
— А-а-а-а! — орала Люба, засовывая в рот пальцы и пытаясь отодрать от зубов дугу, но куда там!
Белые обломки зубов висели на дуге, а некоторые зубы выламывались из «гнезда» прямо с корнем, и из дырок капала кровь на пол.
— А-а-а-а!
Я не мог помочь Любе. Не знал как. Я будто впал в ступор. С ужасом смотрел на ломающиеся зубы и не мог ничего с этим поделать.
Тем временем из Любиного рта посыпались зубы, и она упала в обморок…
— Я готова! Влад, блин, ты глухой? — завопила Люба.
Я вздрогнул и очутился словно в другом кадре. Люба спокойно
смотрела на меня и крутила у виска.— Влад, ты думаес выходить из комнаты? Я зе сказала, сто буду загорать в сем мать родила.
С тупым видом я уставился на девчонку.
— А зубы?
— Сто — зубы?
— Твои зубы сломала ожившая дуга!
Люба открыла рот и показала целые зубы.
— Иди, Влад, иди! Тебе тосьно голову напекло. После, когда меня посторозис, поднимесся к себе в комнату и отдохнес.
— Но зубы… — пробормотал я.
— Ты хосес тозе носить брэкеты? — поняла по-своему Люба. — Потом я тебе дам адрес моего врася.
Она вытолкала меня наружу, а спустя минуту крикнула:
— Я готова!
Я вернулся в комнату и нажал на кнопку. Послышался негромкий шум, затем изнутри кабинки засветился синий свет. И тут я подумал: «Зачем было все это устраивать, если можно сначала нажать на старт, а потом лечь загорать?»
Отставив Любу нежиться под синими лампами, я принялся сторожить ее покой.
И как мне все это понимать? Я только что видел очередной глюк? Похоже, да, ведь Любкины зубы целые и невредимые…
Пять минут прошли незаметно. Никто в подвал не спускался, все было хорошо. Вскоре из комнаты вышла Люба.
— Спасибо, — поблагодарила она. — Загар, я слысала, в тесении сетырех сясов проявляется. Завтра надо будет есё сюда прийти. Ну, идем.
Только я сделал первый шаг, как черт дернул меня позагорать в солярии. Очень уж мне было интересно, что там да как происходит.
— Стой. Я тоже хочу.
— А тебе засем? — удивилась Люба. — Ты за день загорел так, как я за месяс не загорю! Надо зе, всего день просел, а ты загорел так, словно неделю тут был…
— Мне интересно, я никогда не загорал в солярии.
— Ну, как хосес. Я подглядывать не буду.
— Да я не стеснительный…
Я сам нажал на старт. Потом открыл крышку солярия и лег на стеклянную поверхность, под которой проходили длинные лампы наподобие ламп дневного света, надел защитные очки и закрыл застекленную крышку, под которой тоже были лампы.
Они светились синим светом, но из-за защитных очков выглядели красными. Немножко пекло кожу. У ног располагался вентилятор, он гонял по всему пространству кабинки горячий воздух. Было немного душно и горячо, а в общем-то приятно и довольно необычно.
По моим подсчетам, пять минут прошли. Я ждал, когда лампы потухнут, вентилятор проветрит кабинку и механизм перестанет работать, как это было написано в инструкции.
Однако… Лампы не гасли.
«Наверное, еще время не вышло», — подумал я.
Волноваться начал, когда в кабинке стало очень душно, а на коже выступил пот.
«Жарко что-то. Фиг с ним». Я снял очки и открыл крышку солярия. Вернее, попытался ее открыть. Она не открывалась. Ее заело.
Вентилятор заработал с утроенной силой, лампы засветились ярче, буквально сжигая кожу, дышать было совершенно невозможно. Синий свет сводил с ума, специфический запах солярия въедался в легкие, пот скатывался с меня градом на стеклянную поверхность, я, колошматя руками и ногами кабинку, скользил в ней на собственном поту и пытался выбраться наружу. Это было ужасно.