Страхов много, смерть одна
Шрифт:
В тот год на нашу семью обрушились несчастья. Одно за другим. Сначала умер мой отец. Спустя два месяца умерла моя новорожденная сестра. Мама была беременна ей в последний год жизни моего отца. Девочка, которой еще даже не успели придумать имя, ушла тихо во сне. Мама не любила обсуждать эту тему. И всякий раз, когда я пытался поговорить с ней об этом, она отмалчивалась и уходила от ответа, пространно рассуждая на тему плохой медицины.
– Я знаю, кто нам поможет, – сказал тогда мой брат и задумал провести обряд воскрешения.
В то время он был повернут
В книге подробно описывался странный обряд, заканчивающийся словами: «Встань и иди!»
Я был еще ребенком, когда Константин приказал мне помогать ему. Я расставлял свечи, двигал тело малышки в нарисованной на полу пентаграмме. Я не понимал, что делал, но повиновался брату полностью, потому что искренне верил ему.
Мы мучились целый день. Дома никого, кроме нас, не было. В итоге все, чего мы добились – свечи догорели и потухли. Запах благовоний заполнил весь дом. А девочка… как лежала на своем месте недвижимая, так и осталась лежать.
В тот раз не получилось. Но тогда главным был Константин. Я был лишь его слугой в великом деле воскрешения. А сейчас, решил я, все будет по-другому. Сейчас вызывающим буду я. И я положу всю свою боль на алтарь страдания и скорби. И у меня обязательно получится.
Уезжая из родного дома, мой брат забыл на чердаке ту самую книгу, о существовании которой я вспомнил, когда мама умерла. Все эти годы она лежала там.
Я вызвал Дьявола.
Я просил его только об дном. Чтобы он вернул к жизни мою маму. Я обещал ему, что если будет надо, я отдам свою душу за это благое дело.
– Сатана, я остался без мамы. Я знаю, оттуда еще никто не возвращался. Но я хочу, чтобы она была первой. Помоги мне!
Беде моей безмерной нет конца, и сердце кровью обливается мое, и пред Тобой я на коленях, и я молю лишь об одном. О ней, о матери моей.
Открой врата Ада и выйди из пропасти, дабы приветствовать меня как своего брата. И дай мне милости, о которой я прошу. Имя Твое я взял как часть себя. И нету больше мне пути назад, как нет Тебе причины отказать мне в повелении своем, – повторял я в течение всей ночи. А когда предрассветные сумерки сменили темноту, явился он.
– Встань и иди! Встань и иди! – поглядывая на маму, я продолжал произносить свою молитву. Я шептал заветные слова даже тогда, когда надо мной нависла черная тень, и я уже не чувствовал ни ног, ни рук. Шептал до самого последнего момента. А потом затих.
В наступившей тишине услышал я стук сердца. То было сердце не мое.
Наконец, приехал блудный сын.
Он вошел в дом и с порога спросил.
– Когда ее похоронили? Я не успел… – он постоял немного перед большой фотографией мамы, повешенной на стене и перевязанной черной лентой, а потом растерянно посмотрел на меня.
– Почему ты не сказал, что она так близка к смерти? Почему? – в глазах его виднелись слезы. Скорее, от обиды на самого себя, чем от горя.
– А с чего ты взял, что ее похоронили? Она еще дома.
Брат был в шоке. Он так спешил покинуть родной дом, едва в нем появившись, что мне, признаться, было
смешно.– В своей спальне.
– Почему ты не отправил тело в морг?
– Зачем? Я хочу побыть с ней перед тем, как проводить в последний путь.
– Господи…
– Тебе этого не понять. Ты ехал слишком долго и приехал слишком поздно.
Один взгляд на тебя мог бы продлить ее жизнь хотя бы на день. Одно прикосновение к тебе могло придать ей новых сил. Возможно, ее борьба за жизнь еще бы продолжилась какое-то время. Но ты не приехал.
– Ты же знаешь, я не мог! – возмущению его не было предела.
– Неблагодарный глупец. Мой своенравный и эгоистичный братец. Знаешь, что я тебе скажу? Это не мама умерла, это ты умер. И давно уже разложился.
Наконец, я сказал ему то, что думаю. И к своему удивлению, не получил по лицу.
Проигнорировав мои слова, он отворил дверь в спальню. И медленно вошел. Словно боялся чего-то.
У кровати он присел на корточки и посмотрел на маму. Минуты две он не отрывал от нее взгляда и не двигался. Хотя мог приблизиться к ней, мог прикоснуться к ней руками. Но мой братец был брезглив и холоден. Он так и не коснулся мамы.
– Она ждала тебя. Ждала так же терпеливо, как и твоего отца. Все, что ей было нужно, это знать, что ты ее любишь.
Если бы мой братец знал, что я воспользуюсь его старой книгой. Если бы он хотя бы вспомнил о ее существовании, я бы никогда не смог прибегнуть к той молитве. И душа моя была бы чиста и не подвластна колдовству. Но теперь она попадет в ад.
Маму должны были похоронить на следующее утро. Ночь перед этим я в одиночестве провел в ее спальне, стоя на коленях с раскрытой книгой в руках. Я все сделал, как в тот раз. Расставил свечи. Нарисовал пентаграмму.
– Встань и иди, – снова и снова повторял я, произнося на латыни диковинные словосочетания.
В моей памяти всплывали отголоски слов, что я слышал в далеком детстве. Я вспоминал образ младенца, лежащего на полу в нарисованной пентаграмме. И надеялся на чудо.
Константин вернулся рано утром.
– Я уж думал, ты уехал, – я открыл ему дверь и впустил в дом.
– Я решил остаться на похороны.
– Похорон не будет.
– Что? – он скривился. – Почему?
В ответ я бросил книгу молитв на стол. Глаза моего брата округлились от удивления. Кровь отлила от его лица. И он понял истину.
Понял, почему у нас не получилось воскресить нашу маленькую сестренку. Просто жрец сам никогда не верил в силу дьявольских молитв, заключенных в древнем фолианте. А без веры эти молитвы всего лишь слова. И еще он не отдал свою душу. А я отдал.
– Тебе повезло. Ее сердце устроено так, что оно не помнит зла.
Брат хотел что-то сказать, но не успел.
Мама вышла из темноты спальни. Она протянула к сыну руки в желании обнять. Сколько было в этом жесте теплоты и нежности! Сколько материнской заботы, которую ее старший сын никогда не ценил. И вот сейчас, спустя пять лет, Константин, увидев свою мать, вместо восторга и радости лишь побледнел и потерялся.
Мама обняла его. Я понимал, что меня так любить она не будет никогда. Но все равно я был счастлив. Потому что была счастлива она.