Страна Изобилия

Столько крови, и только одно оправдание всему. Только одна причина, почему все это было правильно — делать эти вещи и помогать их делать; только если все это было началом, всего лишь последними предсмертными судорогами старого, жестокого мира и рождением нового. Но когда не было работы, верить в это было гораздо труднее. Когда не было работы, будущее лишалось веса, способного удержать на расстоянии прошлое. А мир, по-видимому, продолжал жить, неизменный, неспасенный, непреобразованный. Происходило все то же, те же старые нужды били все так же больно. Все так же далеко было до сада, где возляжет лев с ягненком, где всякий сможет после ужина предаваться критике — как его душе угодно. Сегодня по радио передавали, что снова начался Будапешт, прямо как тогда, когда он послал туда танки, только на этот раз это Прага, на этот раз чехам понадобилась братская рука помощи, сомкнутая на горле, чтобы держать их в узде. Ликование на улицах, сказали по радио. Рабочие повсюду приветствуют солдат. Ну да. Перед Прагой — Будапешт; перед Будапештом — Восточный Берлин. Все происходит снова и снова. Снова и снова, а этот сад, где кончается история, торопится вперед, никогда до него не дотянуться, вот вам оправдание, какое уж есть, достаточно его или недостаточно. Он повозился с магнитофоном и нашел кнопку “Запись”, которую показал ему сын.

“Рай, — сообщил он пшеничному полю в смятенном гневе, — это место, куда люди хотят попасть в конце, а не то, откуда они бегут. И это называется социализм? Что это за общественный строй такой, куда народ силком надо загонять! И это называется рай?”

Он нажал кнопку “Стоп”. Прикрыл рот рукой. И тут оно, это вышедшее на пенсию чудище, устав от страха, от того, что испытывало его само и вызывало в других, замерло на скамейке у поля, подождало, пока ворон Кава прыгнет к нему на колено. Через поле, колыша пшеницу, прилетел ветерок, закачал березы у него над головой. И листва на деревьях заговорила: неужели нельзя иначе?

В трех тысячах километрах к востоку уже ночь, но дует тот же ветер, шевелит темные ветви сосен у окна наверху, где сидит в одиночестве Леонид Витальевич, занятый оптимизацией производства стальных труб. 500 производителей. 6о тысяч потребителей. 8оо тысяч заказов, получаемых ежегодно. Но все получится, если ему удастся убедить их измерять выдачу в нужных единицах. Неумолимый свет творения горит внутри ненадежного тела; затмевает его собой, затмевает полный разочарований мир, мир случайностей, тирании, абсурдности; светит все ярче и ярче, сильнее и сильнее, пока невысокий человек в квадратных очках не исчезнет из виду и комнату не заполнит одно бело-голубое сияние. А когда свет гаснет, тела уже нет, комната пуста. Проходят годы. Рушится Советский Союз. Возобновляется пляска предметов и людей, вечный товарообмен. А ветер в деревьях Академгородка повторяет: неужели нельзя иначе? Неужели никак нельзя иначе?

Проснулся батрак, видит, что нет ни царевны, ни ковра-самолета, ни скатерти-самобранки; остались одни сапоги-самоходы.

Послесловие

Скорее признание, чем послесловие: я написал эту книгу, не умея ни говорить, ни читать по-русски. Поэтому я имел возможность использовать в работе лишь малую часть имеющихся материалов, и читателям следует знать: то, что они тут прочли, отражает мое знакомство с ограниченным набором источников, которые оказались переведенными на английский, — зачастую это происходило во время холодной войны, в процессе озабоченных попыток Запада угадать, что происходит в Советском Союзе. Как следствие, не будучи в состоянии самостоятельно заглянуть в архивы или справиться с оригиналами документов (не считая тех нескольких случаев, когда мне оказали любезность и перевели для меня материал), я оказался в необычной ситуации — мне пришлось положиться на ряд определенных книг, послуживших мне основными проводниками в то место и эпоху, которые я пытался понять, или провожатыми по ним. Эти книги не раз упоминаются в примечаниях, но мне хотелось бы выразить особую благодарность им и здесь; вот они: Sheila Fitzpatrick, Everyday Stalinism (Шейла Фицпатрик, “Повседневный сталинизм”), William Taubman, Khrushchev: The Man and His Era (Уильям Тобмэн, “Хрущев. Человек и его эпоха”) — важнейшая биография Хрущева и Michael Ellman, Planning Problems in the USSR (Майкл Эллмэн, “Проблемы планирования в СССР”). Разумеется, за все те ошибки, недоразумения, ложные утверждения, наивные представления, вопиющие упущения и обычные глупости, которые тут наверняка имеются, эти авторы никакой ответственности не несут. Но поскольку эта книга зиждется на знаниях других, мне кажется необходимым указать, на чьи труды я полагаюсь. Кроме того, я не смог бы написать ее без помощи двух человек, бывших моими переводчиками во время моего пребывания в России, Джозефины фон Зитцевич в Санкт-Петербурге и Симми Гилл в новосибирском Академгородке и в Москве. Мисс Гилл перевела для меня основные части книги “Леонид Витальевич Канторович: человек и ученый”, познакомила меня с книгой Колаковского и в любых ситуациях блистала иронией. Я чрезвычайно благодарен Ирине и Иосифу Романовским, дочери и зятю Канторовича, за их гостеприимство и поддержку, а также встреченным мною в Академгородке профессору Якову Фету и его жене, которые терпеливо отвечали на вопросы, как им наверняка показалось, до странности плохо знающего математику англичанина. Профессор Г. Ханин также любезно согласился побеседовать со мной. Эти люди проявили гостеприимство и оказали мне поддержку в то время, когда я полагал, что занимаюсь написанием куда более стандартной, чем впоследствии оказалось, документальной книги, и им вполне может не понравиться то, как я обошелся с воспоминаниями о Канторовиче. Однако я надеюсь, что они все-таки поймут: намерение мое, по существу, состояло в том, чтобы почтить его память. Во время работы над книгой я многое почерпнул из бесед с Майклом Эллмэном, с Аленой Леденевой из Школы славянских и восточноевропейских исследований Лондонского университета И с Дьюрдьей Бартлетт из Лондонского колледжа моды; и в этих беседах я обычно спотыкался, пытаясь получить хотя бы начальное представление о предмете, поэтому доктора Эллмэн, Леденева и Бартлетт, возможно, сочли свое время потерянным зря. Это не так. Кроме того, я хочу поблагодарить за чтение чернового варианта книги и комментарии к нему, сделанные с различных точек зрения, таких специалистов, как Эмма Уиддис, Маргарет Брэй, Джералд Стэнтон Смит, Оливер Мортон, Эндрю Браун, Клэруеэн Джеймс, Джонатан Гроув, Дженни Тернер, Ким Стэнли Робинсон, Питер Спаффорд, Дэвид и Беренис Мартин. Что до Джессики Мартин, она прочла всю книгу, глава за главой, абзац за абзацем, а порой, когда возникала необходимость, предложение за предложением. Преподавать студентам в колледже Голдсмите было для меня удовольствием, работать с коллегами — тоже. Мой редактор Джулиан Луз долго ждал, когда я пришлю ему книгу, и в результате получил совсем не то, что мы первоначально планировали. Мой агент Клэр Александер достойно справилась с последствиями. И, наконец, моя мать, историк Маргарет Спаффорд, всегда воодушевляла меня своей уверенностью в том, что мне следует рискнуть и попробовать себя в писательстве. Без ее поддержки я, возможно, не набрался бы храбрости, не рискнул бы переехать в этот странный дом на полпути, на границе с художественной литературой. Отсюда и посвящение, хотя я знаю — ничего столь вопиюще антинаучного она в виду не имела.

Источники, необходимые для написания книги, я изучал в библиотеке Кембриджского университета, в Университетской медицинской библиотеке и в Экономической библиотеке Маршалла в Кембридже, в Британской библиотеке и в библиотеке Общества сотрудничества в российских и советских исследованиях в Брикстоне. Библиотекари в этом мире — безымянные герои и одновременно — люди, незаменимые в любом противоречивом начинании вроде этого. Библиотека Св. Дейниола во Флинтшире предоставила мне замечательно благотворную среду для написания последней главы. Все это время Google, расхаживая поступью пантеры, складывал у меня под рукой документы, стопку за стопкой. Не представляю себе, как можно было написать эту историю в мире без интернета — иными словами, в мире, где эта история произошла.

Примечания

Часть I

Введение

16 Мосты калиновые, переводины дубовые, устланы мосты сукнами багровыми, а убиты всё гвоздями полуженными. Эта и все остальные цитаты из сказок взяты из книги А. Н. Афанасьев. Народные русские сказки. Формальный и антропологический анализ можно найти в книге Maria Kravchenko. The 'World of the Russian Fairy Tale.

16 Русские перестали рассказывать сказки. Намеренные попытки сфабриковать непрерывающуюся традицию советского фольклора, в котором Сталин выведен сказочным героем или добрым царем, рассмотрены в книге Frank J. Miller. Folklore for Stalin: Russian Folklore and Pseudo-folklore of the Stalin Era, а также в следующих трудах: John McClure and Michael Urban; Felix J. Oinas. Folklore and Politics in the Soviet Union-, Rachel Goff. The Role of Traditional Russian Folklore in Soviet Propaganda. Cm.Исследования современных сказочных мотивов русского фольклора в советских и постсоветских условиях приведены в книге Liz Williams. Nine Layers of Sky.

16 Название сказочного ковра-самолета. См. Maria Kravchenko. The World of the Russian Fairy Tale.

17 В наши дни, — сказал толпе, собравшейся во Дворце спорта Центрального стадиона имени В. И. Ленина 28 сентября 1959 года, Никита Хрущев. См. журнал Вокруг света, № 4, 1960 (.Khrushchev in America: Full Texts of the Speeches Made by N. S. Khrushchev on His Tour of the United States).

17 Вся Россия (выражаясь словами Ленина) — одна контора и одна фабрика. Строго говоря, это предсказание об устройстве послереволюционного общества было сделано им перед самым большевистским переворотом, а опубликовано после; см. Государство и революция, гл. у. “Все общество одна контора и одна фабрика с равенством труда и равенством платы”.

1.1. Вундеркинд. 1938 год

21 Леонид Витальевич. Леонид Витальевич Канторович (1912–1986), математик и экономист, ближе всего из советских ученых стоящий к Джону фон Нейманну, в 1975 г. ставший единственным советским лауреатом Нобелевской премии по экономике (совместно с Тьяллингом Купмансом). По-русски формальным почтительным является обращение по имени и отчеству; в большинстве случаев он зовется здесь так с целью подчеркнуть, что отношение к нему уважительное, как к доброму знакомому, но не близкому другу. Эта сцена в трамвае, получившая художественное развитие в книге, основана на реальных событиях его жизни, которые описаны в его автобиографической статье в сборнике Assar Lindbeck, ed. Nobel Lectures, а также в собрании его писем и статей, дополненном воспоминаниями коллег: В. Л. Канторович, С. С. Кутателадзе, Я. И. Фет (редакторы-составители). Леонид Витальевич Канторович: человек и ученый-, см. также С. С. Кутателадзе. Путь и пространство Канторовича.

23 Банды работали в трамваях. Преступность в 30-е годы и трамваи тех лет описаны в книге Sheila Fitzpatrick. Everyday Stalinism: Ordinary Life in Extraordinary Times, pp. 32–53.

24 Лозунг рекламировал «Советское шампанское». Это началось с реплики Сталина (кого же еще) на собрании комбайнеров 1 декабря 1935 года: “У нас теперь все говорят, что материальное положение трудящихся значительно улучшилось, что жить стало лучше, веселее”, а затем активно использовалось в песнях, речах, плакатах, газетных заголовках. См. Fitzpatrick. Everyday Stalinism, р. 90 и примечание там же; про «Советское шампанское» см. JUKKA Gronow. Caviar with Champagne: Common Luxury and the Ideals of the Good Life in Stalins Russia.

25 На его профессорском костюме красовалась бы шестиконечная звезда. О жизни евреев в СССР в 30-е годы и о представлениях евреев об этой стране как о месте, отличавшемся филосемитскими просвещенными идеями и предоставлявшем определенные возможности, см. Yuri Slezkine. The Jewish Century.

26 Запрос от Ленинградского фанерного треста. Подробности о том, как к Канторовичу обратились из треста, я придумал, однако то, что в основе его математических оптимизационных идей лежало задание фанерного треста, факт полностью достоверный. Когда в 1982 году отмечали семидесятилетие Канторовича, ему подарили кусок фанеры с надписью “Я простая дощечка, но я тоже радуюсь, потому что все это началось с меня”. Первой публикацией, посвященной этому методу, которая доказывает, что Канторович открыл его первым, была 68-страничная брошюра, изданная в 1939 году, “Математические методы организации и планирования производства”; кроме того, в университете, где он работал, была устроена небольшая конференция; однако официального внимания работа почти не привлекла, что, по-видимому, явилось для автора наиболее безопасным результатом. Неясно даже, использовал ли фанерный трест то, что он им предоставил, — вполне возможно, что нет. Затем метод был независимо переизобретен в Соединенных Штатах Тьяллингом Купмансом и Джорджем Данцигом, который, работая во время войны над проблемами транспорта и распределения по поручению ВВС США, ввел новый термин — линейное программирование. В постановке задачи у Купманса имелось одно отличие от Канторовича: он предполагал, что любой оптимизированный набор выходных параметров следует считать эффективным, тогда как у Канторовича этот набор входил в данные задачи. Он поступал от плановиков и был единственным набором, используемым при оптимизации. См. Michael Ellman. Planning Problems in the USSR: The Contribution of Mathematical Economics to Their Solution 1960–1971.

27 Ему представился метод, способный на то, что не под силу сыскной работе традиционной алгебры. Фанерный трест, по сути, предложил ему решить систему уравнений, каждое из которых имело форму вроде этой: 3а + 2b + 4с + 6d = 17, где неизвестные переменные а, b, с, d обозначали неизвестные затраты работы, относящиеся к работе различных станков; только переменных было не четыре, а во много, много раз больше. Эти уравнения называются линейными, потому что графики входящих в них функций представляют собой прямые линии; свойством линейных уравнений является тот факт, что (если ограничиться общим случаем) разрешить систему единственным образом можно, лишь когда количество уравнений в ней равно количеству неизвестных. Иначе, когда неизвестных больше, система недоопределена — у нее существует бесконечное число решений, и выбрать одно невозможно. Система, которую надо было решить фанерному тресту, была недоопределенной, поскольку уравнений в ней было меньше, чем переменных — последних требовалось найти огромное количество. Прежде всего Канторович осознал, что среди бесконечного множества решений имеется критерий выбора: исходить следует из того, что величину а + b + с + d, полную затрату работы станков треста, соответствующую данной ему плановой норме выпуска фанеры, необходимо минимизировать. Задачу можно сформулировать по- другому, так, чтобы требовалось максимизировать норму выпуска. Учебник, где разъясняются принципы линейного программирования, предназначенный для студентов американских бизнес-школ: Saul I. Gass. Linear Programming: Methods and Applications.