Страна призраков
Шрифт:
– Ты уверена?
– Все будет нормально. Где Бобби?
– Пропал.
– Ты был у него?
– После того, что ты сообщила? Нет. Но все электронные письма возвращаются назад. И работа стерта. По крайней мере на сервере, которым он пользуется.
– И кальмар?
– Вообще все. Два моих неоконченных представления. Шарон Тейт [105] ...
– Даже знать не хочу.
Корралес нахмурился.
– Прости, Альберто. Нервы ни к черту. Думаешь, каково мне было приехать, а там – ни души? Между прочим, Бобби когда-нибудь нанимал уборщиков?
105
Актриса,
– Уборщиков?
– Ну, парочку испанцев? Среднего возраста, невысоких?
– Вообще-то, когда я тебя привел, по его понятиям, там было чисто. Бобби никого не впускал, тем более для уборки, он просто накапливал мусор. В последний раз ему пришлось переехать, когда соседи заподозрили, что наш нелюдимый приятель тайно держит лабораторию по производству наркоты. Он же почти не выходит...
– А где он спал?
– Там и спал.
– Где именно?
– В мешке с подушкой, и постоянно менял квадраты. Каждую ночь.
– У него, случаем, не было такого большого белого грузовика?
– Ни разу не видел Бобби за рулем.
– И что, он всегда работал в одиночестве?
– Нет. Иногда приводил кого-нибудь, если сроки поджимали.
– Ты знаешь хоть одного?
– Нет.
Холлис разглядывала жирные разводы на бумажной тарелке и думала, что, если бы хорошо знать греческий, можно было бы придумать название для прорицателя, гадающего на грязных тарелках из-под жареной картошки. Правда, слово получилось бы слишком длинное... Она посмотрела на машину цвета слоновой кости со световыми диодами на колпаках.
– Что у них, дисплей сломался?
– Изображение не идет, когда колеса не крутятся. Система распознает положение колеса и зажигает нужные лампочки, огоньки накладываются друг на друга и создают изображение.
– Любопытно, для «майбаха» тоже такие выпускают?
– Что такое «майбах»?
– Автомобиль. Скажи, Бобби когда-нибудь упоминал грузовые контейнеры?
– Нет. А что?
– Даже в связи с чужими работами?
– Бобби никогда не обсуждал чужие работы. Вот рекламные заказы вроде японского кальмара – это пожалуйста.
– Можешь назвать хоть одну причину, чтобы ему вот так испариться?
Альберто внимательно посмотрел на нее.
– Ну, разве только ты сама его спугнула.
– Я что, настолько страшная?
– По мне, так нет. Но Бобби есть Бобби. Лично меня волнует и даже убивает другое. Не считая угробленной работы, конечно. Никак не умещается в голове, что он так стремительно решился на переезд. В прошлый раз это заняло целых три дня. Чомбо нанял тогда какого-то ширялу на почтовом фургоне. Кончилось тем, что я пришел и помог все устроить.
– Трудно сказать, что меня больше всего тревожит, – произнесла Холлис, – но что-то такое есть...
Парни в балахонах с капюшонами по-прежнему колдовали над колпаками, напустив на себя вид технарей из НАСА перед запуском ракеты.
– А ты что, не перекусишь?
Альберто покосился на бензозаправку и ночной магазин.
– Я не голоден.
– Зря, не попробуешь клевой картошечки.
33
Второе «он»
Одетый в плащ с облегающим голову капюшоном из гостиничных одеял Браун указал куда-то вдаль, за холмистую бежевую равнину, увесистым
деревянным посохом, по всей длине которого тянулся традиционный узор из черных следов от сигарет.– Вон там.
Милгрим прищурился в указанном направлении. Собственно, туда они оба и ехали вот уже долгое время. Безликий окоем разнообразили только странные сооружения из бревен, похожие на виселицы.
– Ничего не вижу.
Милгрим готовился получить удар за непослушание, однако Браун лишь повернулся, не опуская палки, положил свободную руку ему на плечо и мягко сказал:
– Просто она за горизонтом.
– Что – «она»? – спросил его спутник.
В бездонном небе, словно написанном кистью обкуренного Тёрнера [106] , за тучами, словно в жерле вулкана, что-то мрачно мерцало, суля породить неисчислимые, ужасные смерчи.
106
Тёрнер Джозеф Мэллорд Уильям (1775—1851) – английский живописец и график, представитель романтизма; более всего известен своими поздними картинами, в которых очертания предметов растворены в стихии света и цвета.
– Крепость великого Балдуина, – провозгласил Браун, склонившись к Милгриму. – Графа Фландрии, Императора Константинопольского, сюзерена всех крестоносцев, какие княжат на землях Восточной Империи.
– Но ведь Балдуин умер, – возразил ему пленник и тут же втянул голову в плечи.
– Неправда, – ответил Браун по-прежнему ласковым тоном, протягивая посох вдаль. – Там высится оплот его. Как же ты до сих пор не видишь?
– Он мертв, – настаивал Милгрим. – Но среди бедноты ходит миф о Спящем Императоре, и, возможно, явился какой-нибудь самозванец, лже-Болудин.
– Да вот же! – Браун опустил тяжелую палку и крепче сжал ему плечо. – Вот он, истинный и единственный!
Тут Милгрим заметил, что не только плащ и капюшон его спутника, но и сама равнина состояла из бежевой одеяльной пены. Или была лишь укрыта ею, поскольку босые ноги ощущали под тонкой тканью песчаную дюну.
– Вот, вот, – повторял Браун, тряся переводчика за плечи. – Пришло! – и совал ему в лицо свой «блэкберри».
– Карандаш. – Садясь на краю постели, Милгрим опять услышал себя со стороны. Кромка гостиничных занавесок словно потрескалась от дневного света. – Бумагу. Который час?
– Десять пятнадцать.
Мужчина завладел КПК и узкими глазами уставился на экран, тщетно пытаясь перекрутить текст. Сообщение, о чем бы в нем ни говорилось, было кратким.
– Карандаш. Бумагу.
Браун протянул ему лист почтовой бумаги «Нью-Йоркера» и четырехдюймовый карандашный огрызок желтого цвета, который всегда держал наготове: Милгрим настаивал на том, чтобы иметь возможность стирать неудачные варианты.
– Теперь оставь меня одного.
Браун издал неразборчивый приглушенный звук – не то разозлился, не то выражал разочарование.
– Я сделаю свою работу лучше, если ты пойдешь к себе, – произнес Милгрим, выдержав его взгляд. – Мне нужно сосредоточиться. Это тебе не адаптированный французский текст из учебника. Тут речевые идиомы в чистом виде.
Он по глазам увидел, что собеседник ни сном ни духом не понимает, о чем разговор, и внутренне возликовал.
Браун постоял немного, потом развернулся и вышел из комнаты.
Милгрим еще раз перемотал сообщение к началу и взялся за работу, выводя заглавные печатные буквы на бумаге с эмблемой «Нью-Йоркера».