Страна смеха

Вопрос: что берешь с собой, когда спасаешься бегством? Зная, что все твои былые кошмары дышат тебе в затылок? Ответ: что попало. Швыряешь что попало в чемодан и захлопываешь крышку, а думать даже не пытаешься, потому что на это нужно время, которого нет совсем.

Зазвонил телефон. Я думал не подходить, но все знали, что я дома, Анна знала, что я дома, а я хотел, чтобы все выглядело как обычно, до самого последнего момента, когда вскочу в машину. Я взял трубку после пятого звонка. И это само по себе уже было плохо, так как все успели привыкнуть, что я хватаю трубку сразу.

Я прокашлялся, прежде чем сказать «алло».

— Ах, Томас, ты дома! Это я, Саксони. Я на автовокзале. Здесь, в Галене.

— О боже!

— Ну, спасибо! Извини, если я…

— Замолчи, Сакс, замолчи. Послушай, гм, вот что: я буду там через десять минут. Просто дождись меня. Стой и жди меня у входа. Никуда не уходи.

— Что с тобой? Что…

— Слушай, делай, что говорят. Стой и никуда не уходи.

Должно быть, она услышала в моем голосе страх, потому что лишь сказала:

— Хорошо, я буду у входа, — и повесила трубку.

Я завернул чемодан в зеленое одеяло и, держа перед собой, вынес на улицу. Если кто-то следит, пусть думают, что это какой-нибудь обычный сверток, ну или одежда в химчистку. Скривив губы в улыбке, я беспечно направился к машине. Поскользнулся на замерзшей луже и чуть не упал, а когда восстановил равновесие, то даже не сомневался, что со всех сторон за мной наблюдают сотни глаз. Я смотрел прямо пред собой.

— Эбби только что вышел.

— Что он делает?

— Тащит какой-то сверток.

— Не чемодан, нет?

— Нет, вряд ли. Похоже на… Черт его знает, на что это похоже. Может, сам посмотришь?

— Или лучше позвонить Анне.

Возясь у машины с ключами, я ожидал вот-вот услышать крики и топот множества ног. Я открыл дверь и со всей небрежностью сунул завернутый в одеяло чемодан на заднее сиденье.

Ключ в зажигание. В-р-р-у-у-м! Нужно подождать пару минут и прогреть мотор, потому что я всегда так делаю по утрам. Никаких сегодня больших гонок, как бы мне этого ни хотелось. Ничего подозрительного. Я то и дело косился в зеркальце заднего вида, ожидая увидеть золотисто-белый «додж» Анны или черный «рамблер» миссис Флетчер.

Когда я вывернул на улицу, колеса забуксовали, но потом обрели сцепление с дорогой, и я двинулся вперед. Это был первый из дюжины инфарктов, что я перенес по пути к автовокзалу. Один раз мне показалось, что вижу «додж». Один раз машину занесло посреди улицы. Потом дорогу мне пересек товарный состав из 768 вагонов, ползущий как черепаха.

Пока я ждал у переезда, какой-то малолетний умник запустил в мою машину снежком. Снежок попал в боковое окно, и я потянул шею, когда рывком развернулся глянуть, кто это собирается меня сожрать. Но увидел лишь крошечную презренную фигурку, улепетывающую со всех ног.

Проехал последний вагон, и шлагбаум поднялся. До автовокзала оставалось два квартала. Мой план был таков: забрать Саксони, выехать на федеральную автостраду и гнать по крайней мере часа два, прежде чем можно будет перевести дыхание.

Она разговаривала с миссис Флетчер. Перед синим зданием автовокзала. Пар у них изо ртов клубился как сигнальные дымы.

— Ну, как вам это нравится, Том? Я возвращаюсь из магазина, а тут она, стоит на морозе! Приехала утренним автобусом.

Саксони попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло.

— Ну, не буду вас задерживать. Еду домой. Увидимся позже. — Она тронула Саксони за плечо, нехорошо на меня поглядела и скрылась за углом.

— Скорее! — Схватив ее чемодан, я поспешил через улицу к машине, когда сзади услышал кашель. Это был мокрый, хриплый, мучительный кашель, который длился и длился. Ей едва удалось выговорить:

— Погоди!

Я обернулся — и она была согнута в три погибели, прижав одну руку к животу, другую ко рту.

— Ты… в порядке?

Продолжая кашлять, она замотала головой.

Я обхватил ее за плечи, привлек к себе. Задыхаясь и хрипя, она навалилась на меня всем весом, и я провел ее вокруг машины, открыл дверцу. Саксони села и бессильно уронила затылок на подголовник. Кашель прекратился, но в глазах от изнеможения стояли слезы.

— Томас, я серьезно заболела. Сразу же, как мы расстались. Но недавно стало еще хуже. — Она перекатила голову на подголовнике и посмотрела на меня. — Ну прямо дама с камелиями, а?

Ее зрачки расширились, и снова начался кашель.

— Ничего не поделать. Ничего.

— Анна, ради бога, ну хватит! Ты не можешь быть такой бессердечной!

Я привез Саксони домой и уложил в постель. К счастью, она сразу уснула. Как только сумел, я взял ноги в руки и помчался к Анне.

— Томас, я тут ни при чем. Так было в дневниках. Вышло по писаному.

— Но все остальное в дневниках пошло псу под хвост! Почему бы и не это тоже? Она ведь уехала, так? Она сделала, как ты хотела.

— Ей не следовало возвращаться. — Ледяным тоном.

— Она же ничего не знала, Анна. Я ей ни слова ни о чем не сказал. Она до смерти перепугана. Ради бога, хоть раз в жизни, имей жалость!

— Томас, в дневниках написано, что если ненужные люди долго тут пробудут, то заболеют и умрут. А если уедут — то выздоровеют. Саксони, когда уезжала, была здорова, верно? Ты сам говорил, что была. Так что дневники все равно не работают. Она заболела, когда уехала. А должно было быть наоборот. Я ни на что больше не могу влиять. — Она развела руками, и я впервые заметил в ней некоторое сожаление.

Я первым осознал, что стабилизирующее воздействие на Гален оказывает либо присутствие Саксони, либо ее редактура рукописи, либо наше совместное присутствие.

Передохнув, она прочла все написанное мной после ее отъезда — и только клочки полетели. Тут неправильно. Почему я не написал здесь об этом вместо того? Это несущественно, это вообще ни к селу ни к городу… Сохранить без изменений она мне позволила от силы треть.

Через четыре дня после того, как я начал переписывать биографию с учетом замечаний Саксони, миссис Коллинз вышла на кухню покормить бультерьера и обнаружила маленькую девочку, спящую в коробке у плиты на рваной газете.