Страна тысячи городов

После окончания Великой Отечественной войны археологические исследования в среднеазиатских республиках получили особенно широкий размах и привели к новым выдающимся открытиям. Были раскопаны древние дворцы и храмы; найдены впечатляющие памятники искусства; исчезнувшие цивилизации заговорили на своем собственном языке — появились и были расшифрованы древние письменные документы. Хорезм, Парфия и Согд — все чаще эти названия встречались в газетах и журналах, открытия советских археологов обсуждались на международных конференциях ученых.

Что же представляют собой эти открытия, каков характер этих древних городских цивилизаций, ранее почти неизвестных исторической науке? Сведения о них разбросаны по многочисленным специальным изданиям, многие интереснейшие открытия и наблюдения не вышли за пределы ограниченного круга специалистов. Нередко общая картина плохо прослеживается в бесчисленных традиционных отчетах и сухих сообщениях о проведенных раскопках и исследованиях.

Надо, конечно, иметь в виду, что все исследователи находятся в большинстве случаев еще в начале пути. Во всех основных областях Средней Азии открыты и предварительно изучены руины многих древних городов. Но это лишь начальная стадия изысканий — установление факта, что перед нами руины именно поселения городского типа. Для выяснения внутренней структуры городских организмов и понимания общественных отношений в них необходимы систематические и многолетние раскопки. Такие работы уже второе десятилетие ведутся в Старом Мерве. Не меньшее количество полевых сезонов посвящено и раскопкам парфянской Нисы. В Хорезме и Бактрии раскопки проводились на ряде объектов, и эта распыленность помешала созданию цельной картины. В Согде изучение древних городов по существу не вышло за рамки предварительных изысканий. Тем не менее, опираясь на накопленный материал, можно поставить вопрос о начале работы над летописью истории этих древних городов. Причем это будет не сочинение уединившегося в келье монаха-схимника, а результат труда большого коллектива археологов и историков, находящихся на переднем крае советской науки. Перевернем некоторые страницы этой создаваемой книги.

У НЕПРОЙДЕННОГО РУБЕЖА

Понятие рубежа широко распространено в науках о живой и неживой природе. Разработаны определения порога слышимости и порога ощущения. Благодаря развитию реактивной авиации широкую известность получил в последние годы звуковой барьер, преодолевать который в недалеком будущем предстоит не только военным летчикам, но и гражданским пассажирам. Разработаны соответствующие понятия и в общественных науках. Нередко в исторической литературе приходится читать о культурах, стоящих на грани одного из величайших событий в истории человечества — на пороге возникновения раннеклассового общества. Именно в это время складываются крупные поселения, хозяйственные, культурные и административные центры районов и областей. Города возникли не вдруг и не сразу, и их появление было вызвано множеством причин и предпосылок. Это прежде всего достаточно высокий уровень экономического развития, прогресс ремесел, появление обмена и торговли, а вместе с ними и имущественного неравенства. Все эти явления и процессы начались еще в эпоху дописьменной истории, что существенно затрудняет их изучение. Недаром Лукреций Кар, великий римлянин, пронесший сквозь века материалистические идеи, писал об истории человеческой культуры:

А незадолго пред тем изобретены были и буквы.

Вот отчего мы о том, что до этого было, не знаем

Иначе, как по следам, истолкованным разумом нашим.

Эти материальные следы исчезнувших культур, истолкованные современным археологическим и историческим анализом, показывают, что четыре тысячи лет назад общество южных областей Средней Азии находилось на пороге рождения городских цивилизаций. Барьер, однако, остался невзятым. Произошел один из крутых поворотов. которые так характерны для исторического развития, и процесс поступательного развития оказался прерванным. Случилось то, что В. И. Ленин называл во всемирной истории «скачком назад». Рассмотрим следы, оставленные этой неродившейся цивилизацией, и возможные аспекты понимания этих следов.

Поразительную картину представляла собой в то время Средняя Азия. Современный путешественник, пересекая страну, не замечает существенной разницы в развитии отдельных ее областей. За окнами вагона или за ветровым стеклом автомобиля мелькают оазисы зеленеющих полей и садов или степь с бесчисленными отарами баранов. В одних республиках эти оазисы больше и богаче, в других пустыня еще настойчиво предъявляет свои права на огромные территории. Но в целом нет принципиальной разницы между культурно-хозяйственными зонами страны.

Совершенно иную картину увидел бы турист, отправившийся в путь в 2300 году до н. э. Он располагал бы значительным временем для своих наблюдений, ибо весь путь ему пришлось бы проделать в медленно тянущейся повозке с массивными деревянными колесами, запряженной волами или верблюдами. Но скорее всего этот путешественник был бы вынужден идти пешком. Зато его нельзя было бы упрекнуть в поверхностности сделанных наблюдений.

Большая часть Средней Азии была в то время занята племенами смелых и отважных охотников, поражавших дичь стрелами и копьями и разделывавших туши убитых животных кремневыми ножами. В тех случаях, когда это представлялось возможным (особенно благоприятными были условия в низовьях Аму-Дарьи и Зеравшана и по берегам Узбоя, в ту пору еще живой реки), они ловили рыбу. Жилищами этим племенам служили землянки и большие каркасные постройки, покрытые плетенками из камыша. Эти сезонные стойбища сравнительно быстро возникали поблизости от богатых угодий и столь же легко исчезали, оставляя археологам грядущих поколений черепки грубых глиняных сосудов и потерянные или сломанные орудия из камня и кости.

Совершенно иной мир открылся бы перед нашим путешественником на юго-западе Средней Азии, там, где ныне между Туркмено-Хорасанскими горами и южными окраинами Кара-Кумов зажата узкая полоска оазисов. Здесь четыре тысячи лет назад также колосились поля и зеленели виноградники, заботливо взращенные искусной рукой человека. Среди полей располагались поселки, состоящие из глинобитных домов, наполненные многолюдной толпой, шумящей на площадях и базарах. Примитивные кремневые ножи и костяные иглы были здесь предметом мены и торговли. Сложные изделия из бронзы и меди служили орудиями тогдашним мастерам, а драгоценные украшения, в том числе и привезенные из далеких стран, восхищали модниц того времени. Это была эпоха, которую современные археологи именуют бронзовым веком, и этот век наступил на юго-западе Средней Азии намного раньше, чем в северных областях страны.

Южный Туркменистан, как теперь мы называем этот юго-запад, в силу целого ряда благоприятных условий по крайней мере еще восемь тысяч лет назад стал центром земледельческой культуры, едва ли не древнейшей на территории нашей страны. Но лишь во второй половине III тысячелетия и начале II тысячелетия до н. э. эта культура достигла наивысшего расцвета. Она-то и представляет особый интерес для нашей книги.

В это время многие отрасли хозяйства достигли значительного развития. Основой экономики района оставалось земледелие. На полях высевались различные виды пшеницы и ячменя, возделывались также рожь, нут (растение из семейства бобовых) и виноград. Вероятно, были известны и многие садовые культуры. В условиях жаркого климата и малого количества осадков поля требовали искусственного орошения, и на решение этой проблемы были направлены в первую очередь усилия человека. В одних случаях, чтобы направить живительную влагу на поля, достаточно было создать запруду на сбегающем с гор ручье, превращающемся в пору весенних дождей в бурный поток. В других — возникала необходимость в проведении специальных каналов и создании небольших ирригационных систем, впервые появившихся в этих краях еще в начале III тысячелетия до н. э. Во всяком случае поливное земледелие в условиях субтропического климата давало значительный и устойчивый урожай.

Совершенствовались и орудия труда древних земледельцев. Почти полностью исчезают кремневые серпы, столь необходимые для уборки урожая. Вероятно, им на смену пришли серпы, сделанные из меди и бронзы. Есть основания полагать, что при обработке полей использовался примитивный плуг. Это позволяло часть тяжелого труда земледельца переложить на домашних животных. Сохранились широко распространенные в то время глиняные миниатюрные копии повозок. Судя по этим моделям, сами повозки были различны по своему виду и, вероятно, по назначению. Здесь имеются и тяжелые двухосные телеги, и одноосные запряжки наподобие среднеазиатской арбы или древневосточной колесницы. Видимо, в эти повозки впрягались животные, глиняные фигурки которых находят в этих же слоях. В одном случае к модели повозки приделана голова верблюда. Еще недавно можно было наблюдать в Туркмении, как это громоздкое животное меланхолически шагает по полю, влача небольшую соху, управляемую хозяином, всячески стремящимся сделать своего помощника энергичным и подвижным. Широкое распространение повозок в Южном Туркменистане в эпоху бронзы заставляет полагать, что тягловая сила животных использовалась и при обработке полей. Однако сельскохозяйственные орудия, изготовлявшиеся в первую очередь из дерева, до нас, естественно, не дошли.

Глиняные модели повозок эпохи бронзы

Многочисленные стада коров, овец и коз паслись вокруг возделываемых полей. Приручены были также верблюд и осел, и лишь по поводу находимых при раскопках костей лошади среди специалистов-палеозоологов нет полного единомыслия. Одни считают их останками домашнего животного, другие — кулана — невысокой дикой лошади, до сих пор встречающейся в пустынных степях Юго-Восточной Туркмении. Таким образом, высокий уровень земледельческо-скотоводческой экономики Южного Туркменистана в эпоху бронзы, казалось бы, вполне допускал зарождение городских поселений. Но это была лишь одна из предпосылок к качественным изменениям в истории общества, и, кроме того, нетрудно заметить элементы некоторой гипотетичности в предложенной интерпретации «следов, истолкованных разумом нашим».

Существовала и другая предпосылка — зарождение и развитие ремесленных производств. Тут в распоряжении исследователей имеются более надежные критерии известного прогресса, чем при попытках восстановить способы обработки земли, перепаханной и перекопанной с эпохи бронзы многие сотни и. тысячи раз. Одним из таких критериев являются черепки глиняной посуды, тысячами находимые при раскопках и высоко расцениваемые археологами, которые нередко готовы даже преувеличить роль и значение глиняной посуды для изучаемых ими культур. Эти черепки показывают, что в эпоху бронзы сосуды уже не просто лепятся вручную, а изготовляются при помощи гончарного круга. Введение специального инструмента не замедлило сказаться на всем производстве глиняной утвари — форма сосудов становится более совершенной и нередко вычурной; появилась стандартизация. Совершенствуется и обжиг посуды: двухъярусные керамические горны с топкой в нижнем ярусе и обжигательной камерой в верхнем неоднократно попадались археологам при раскопках. Иногда совершенство древней глиняной посуды просто поразительно — ее черепок часто не толще современных фарфоровых сервизов. Таким образом, гончарное дело становится не случайным занятием вчерашнего земледельца, завтрашнего скотовода, а высокоспециализированным ремеслом, требующим труда мастера-профессионала. Недаром на древних поселениях керамические горны сосредоточены в нескольких определенных местах. Это как бы указывает на расположение древних мастерских.