Страницы незримых поединков
Шрифт:
Какой тактики сейчас придерживаться? Может, прав курсант Сафонов, который ответил на предложение стать членом организации:
— Я хочу, чтобы вы знали: я не предам и не продам. Но я боюсь, когда слишком много людей знает слишком многое — это опасно, а умирать здесь, в этом вонючем Брайтенфурте, я не хочу. Я сделаю все, когда окажусь там, дома, — явлюсь с повинной. Но — один.
(Через много лет Смеречинский узнал, что Сафонов действительно, будучи заброшен в наш тыл, сразу же явился в советскую контрразведку и выполнял все ее задания.)
Нелегкими были раздумья
Но в тот день в яблоневом саду они выбрали мужественное решение: продолжать рискованную работу, еще больше ужесточив конспирацию.
«Не время думать о себе. Думайте о деле, — сказал бы Михайлов. — Скоро начнется то, для чего мы и создавали нашу организацию, и каждый перевербованный сможет принести Красной Армии пользу неоценимую».
Вот какое решение было принято в тот день. Организация продолжала работать.
Смеречинский или еще кто-нибудь из руководителей организации прямо говорил человеку, казавшемуся достойным доверия и прошедшему строгую проверку:
— Хочешь загладить вину перед Родиной? Хочешь мстить фашистам?
Кое-кто раздумывал:
— И фашистской шкурой не хочется становиться, но и Анберг прав: явишься к нашим с повинной, а как там посмотрят?
Пытались убедить:
— Всякое может быть, когда явимся домой. Могут сказать, и справедливо сказать: на фронте у тебя было оружие, у тебя были подчиненные. Плохо, значит, воевал. Что из того, что тебя взяли в плен в бою, полуживым? Почему не пустил пулю в лоб?
— Так и скажут, и что на это ответишь?
— Что на это ответишь? Родина есть Родина, на нее не обижаются, она всегда права. Но ты подумай, какой урон можно нанести фашистам: у тебя будут шифры, радиоаппаратура. Это возможность водить фашистов за нос. Одна умело составленная дезинформация отправит на тот свет фашистов больше, чем ты их за всю войну увидишь. Заставить тебя мы не можем. Но если ты остался советским человеком, если хочешь помочь Родине — вступай в нашу организацию. Мы постараемся устроить так, чтобы в каждую забрасываемую группу попадал и наш человек.
Арестов больше не было. Стало ясно, что фашистам не удалось проникнуть в сердце организации. Курс подготовки заканчивался. Скоро курсантов начнут забрасывать в тыл Красной Армии.
Положение дел на фронте в это время, летом 1942 года, было трудным, сложным. Подпольщики знали об этом из передач московского радио, которое удавалось слушать регулярно.
А возможность эта появилась так.
Несколько курсантов, членов организации, помогали двум пожилым сестрам — учительницам Матильде и Марте Коблингер по хозяйству: вскопать огород, обрезать яблони, да мало ли работы для истосковавшихся по мирной работе рук?
Руководство разведшколы поощряло знакомство с брайтенфуртским населением. Анберг не раз говорил: «Смотрите, какая у нас, немцев, культура, учитесь, пригодится, когда после нашей победы сами захотите стать владельцами имений».
Но, разумеется, курсанты не должны были и намекать местным жителям на то, чем они занимаются за
монастырскими стенами и на полигонах.Через несколько месяцев знакомства, приглядывания друг к другу пожилые учительницы уже в открытую говорили, что они, австрийки, далеко не в восторге от Гитлера и его порядков, и признались, что не подчинились приказу властей и не сдали радиоприемник, а установили его в подвале дома и слушают запрещенные передачи.
— Мы верим, — военные люди не сделают ничего дурного, не злоупотребят нашим доверием.
И, поскольку посещение учительниц не вызывало подозрений, стали постоянно слушать Москву.
Сообщения были безрадостными. Немцы наступали на юге. Оставлен Ростов. Чувствуется по всему, что они уже за Доном, у Сталинграда.
— Может, не стоит такие вести распространять среди подпольщиков? — раздумывали руководители организации. — Кто-нибудь заколеблется, решит, что немцев все равно не пересилишь.
И снова они как бы советовались с тем, кто создал их организацию. Теперь, вспоминая Михайлова, они все больше понимали, каким мужественным и дальновидным был этот человек, как многому успел он их научить. Можно убить коммуниста, но убежденности его — не убить.
— Один восточный мудрец учил, — часто говорил Михайлов: — «Правда исцеляет раны, которые сама и наносит». Поэтому всегда говорите людям правду, какой бы горькой она ни была. И помните: мы победим. Иначе быть не может.
Вот для этой победы и боролась подпольная организация.
Смеречинский очень старался быть в числе самых успевающих курсантов: больше шансов, что забросят первым. Ему было и легче, чем многим другим, потому что не только вождение автомобиля, но и стрельба, радиодело и прыжки с парашютом были знакомы ему еще по службе в армии. Некоторые инструкторы его выделяли, особенно шумливый любитель пива, типичный баварец, инструктор по радиоделу.
— Карашо, карашо, — похваливал он, прикрыв глаза, слушая выстукиваемую морзянку.
Учебный день курсантов был заполнен до отказа, программа выполнялась успешно, инспекторские проверки из «Штаба-Валли» неизменно показывали: Брайтенфуртская разведшкола работает хорошо, будущие агенты овладевают всеми необходимыми навыками и знаниями.
Это была одна, видимая жизнь разведшколы.
Но фашистам так и не удалось дознаться до другой, не видимой им жизни. Это кажется почти невероятным, но факт: подпольная организация, созданная Смеречинским, Крыловым, Федуловым, Биланом, смогла практически парализовать работу разведшколы абвера!
Ни один из десятков выпускников разведшколы Брайтенфурта, заброшенных в тыл нашей армии, не работал на фашистов: многие были членами подпольной организации, сразу же по установленному паролю являлись в органы госбезопасности и включались в радиоигру, передавая специально подготовленные Генштабом сведения. А тех, кто хотел служить Гитлеру, вылавливали прямо у места приземления или давали им возможность, к примеру, по заданию абвера пробраться к Смеречинскому и потом выйти в эфир, подтверждая, что он работает не под контролем советской контрразведки.