Странник между мирами

Шарки широким жестом сорвал с головы шляпу. В его длинных волосах серебрились седые пряди, хотя ему было едва ли больше тридцати пяти. Эверетт решительно пожал протянутую руку.

— Эверетт Сингх, сэр. — Манера Шарки оказалась заразительной. — Вратарь, математик, путешественник, странник между мирами.

Майлз О'Рейли Лафайет Шарки приподнял левую бровь ровно на миллиметр и поклонился.

— Весьма польщен, сэр.

20

Подъемный трос возносил Эверетта к внутренним органам «Эвернесс». Внизу, на грузовой палубе, Шарки обсуждал с подрядчиком вопрос о перевозке партии контейнеров в Санкт-Петербург. Вверху, подобно тучам, нависали наполненные газом шары, а еще Сен, уцепившаяся за тот же трос, устремлялась ввысь легко и грациозно, словно ангел. Она посмотрела на Эверетта и улыбнулась. Мыслить в трех измерениях нетрудно, — Инфундибулум требует работы с координатами в семимерном пространстве, — а вот жить в трех измерениях, особенно внутри громадного дирижабля, куда как сложнее. Эверетт понемногу привыкал, и для него уже кратчайший путь между двумя точками часто шел не в обход, а напрямик через пустоту. Он представлял себе, что защищает футбольные ворота размером с океанский лайнер.

Сен спрыгнула на центральный мостик. Эверетт последовал за ней.

Она обещала показать ему корабль перед взвешиванием — вот уже второй раз он слышал это слегка пугающее выражение. Вначале они обошли помещения для команды: «Ну, камбуз ты уже знаешь, капитанскую каюту уже видел». Сен продемонстрировала Эверетту отведенную ему крошечную каюту, — на аэриш это называлось лэтти, — помогла повесить гамак и научила, как в нем устраиваться, чтобы гамак не переворачивался. Позволила даже заглянуть в ее собственную лэтти. У Эверетта осталось общее впечатление баночек и тюбиков с косметикой, занимающих все свободные поверхности, разбросанного нижнего белья (ужасно маленького) и постеров с раздетыми до пояса регбистами.

Затем осмотрели сердце корабля — рубку. Она оказалась меньше, чем ожидал Эверетт. Когда все члены команды занимают свои места, там должно быть довольно тесно. Зато вид из обзорного окна во всю стену открывался потрясающий: зимний день в порту, по золотому и лиловому декабрьскому небу медленно проплывают дирижабли, а над горизонтом поднимаются столбы дыма и пара. Эверетт мельком заметил всевозможные приборы: штурвал, колонки управления горизонтальным и вертикальным рулями, рычаги, управляющие тросами и балластными помпами, нактоуз. За увеличительными стеклами светились экраны компьютеров. На мониторах видеонаблюдения постоянно отображалось, что происходит на любом участке «Эвернесс», внутри и снаружи.

Затем по винтовой лестнице, иногда сгибаясь вдвое, Сен и Эверетт спустились под грузовую палубу к батареям — те стояли рядами так близко друг к другу, что между ними трудно было протиснуться. Батареи были теплые, они негромко гудели, и от них шел волнующий пряный запах электричества. Двигатели «Эвернесс», как и у всех дирижаблей этого класса, работали на электричестве. Здесь, в порту, она подзаряжалась от общей сети, однако при необходимости могла подключаться к любому доступному источнику электроэнергии.

— Если совсем припрет, можно даже заряжаться от грозы, — объяснила Сен. — Правда, с этим все непросто. Чуть ошибешься, и…

Она не договорила и неожиданно смутилась, как будто сказала лишнее.

Эверетт попробовал прикинуть запас энергии, хранящейся в батареях. Здешняя технология обогнала Землю-10 на несколько десятилетий. Батареи, судя по виду, изготавливались из того же карбоволокна, что и обшивка корабля, внутренний корпус и оболочки шаров с газом. Зато компьютеры — нет, компутаторы — такие, какими могли бы они быть в Викторианскую эпоху. Разные миры, разные технологии.

— Теперь идем, покажу тебе ЦТ, — сказала Сен.

— Центр тяжести, — отозвался Эверетт, думая вслух. — Ну конечно, груз и балласт должны равномерно распределяться вокруг центра тяжести, чтобы не разбалансировать корабль.

— Очень умный, да?

— Спасибо, — ответил Эверетт.

Его новые сапоги лязгали о поверхность мостика, сделанного из тонкой, как паутинка, нанокарбоновой сетки. Его вдруг осенило: дирижабль — живой организм. Он, Эверетт, находится внутри громадной машины-кита.

— Расскажи про мистера Шарки.

— А что рассказывать? Он у нас старший помощник и мастер-весовщик.

— Я к тому, что пистолеты у него шикарные.

— Классные, правда? Он тебя очаровал, скажи? Он У нас обаятельный. Этакий южный аристократ, и манеры у него, всегда «сэр» и «мэм», а потом еще как подпустит цитат из Ветхого Завета, и готово — все вокруг валяются, задрав лапки кверху, и просят почесать им пузико. Мастер-весовщик, солдат удачи, авантюрист и джентльмен. Ага, как же! И зовут его совсем не Майлз О'Рейли Лафайет Шарки. И никакой он не джентльмен на самом-то деле. Ну да, Майлз Шарки. Папаша его был преподобный Джаспер Шарки, проповедник и торговец библиями. Со своей передвижной лавочкой объехал Джорджию и все Южные Штаты — поэтому наш Шарки так хорошо знает Слово Всевышнего. А Лафайета и О'Рейли он сам потом добавил. В тех краях легче пробиться, если ты — джентльмен. Шарки всем рассказывает, что застрелил родного отца на дуэли за то, что он ударил по лицу его мать на городском балу в Атланте. А я думаю, он и впрямь пришиб своего старикана, только не из-за любимой мамочки. Небось, старый хрыч накачался мятного джулепа и слишком стал умничать. А Шарки у нас не любит, когда кто-нибудь кажется умнее его. Чуть не весь свет объездил: был и мошенником, и долги выколачивал, и картинами торговал, и ловцом жемчуга был, и телохранителем, барменом и дипломатом. Так он нам говорил, когда мы его подобрали в Константинополе. Нарассказал, будто работал на царскую Россию против Османской империи и на Османскую империю против царской России. По крайней мере, он умел оформить фрахт и торговался как никто. В седьмом году дело было, я тогда была совсем маленькая. Шарки, он хороший, я его люблю, но он уж очень хочет, чтобы его все любили, а это не всегда хорошо.

— В моем мире Османская империя распалась сто лет назад. И Америка у нас одна: Соединенные Штаты.

— Фу, скучища! У нас их три. Есть Конфедерация Американских Штатов, там Шарки родился. Они богато живут. Понимаешь, там сплошь земельные угодья. Никто еще не разорился, покупая землю. Сейчас они выращивают эти, как их, генномодифицированные продукты, и деньги гребут лопатой. Вывели даже какие-то особенные бобы, из которых добывают масло, вроде вашей нефти. Жидкое топливо. Говорят, из этого выйдет научно-техническая революция. А я думаю, мы слишком далеко ушли в другую сторону, повернуть уже не получится. Все равно как с дирижаблем: для разворота нужен долгий разбег и много свободного пространства. А в Атланте красиво — целая стена из небоскребов, сплошь стекло, и все сверкает в лучах восходящего солнца. Еще есть Соединенные Штаты — это, наверное, как у вас. Они не признают Конфедерацию. Считают, что только они — настоящая Америка. Говорят, они первые и лучшие. Слушай, сто шестьдесят лет прошло, сколько уже можно вспоминать? А по ту сторону Скалистых гор — Амексика. Откололась от Мексики в прошлую гражданскую войну. Вот у них красота! Лос-Анджелес, асьенды, апельсиновые плантации, бассейны и так далее. Я бы там хоть на всю жизнь осталась! Люблю погреться на солнышке. Да, чуть не забыла, есть еще четвертая — Канада.

Сен притопнула ногой, указывая носком сапожка какую-то точку на мостике. Эверетт увидел вделанный в решетку стальной медальон с изображением трех пересекающихся треугольников.

— Центр тяжести, — сказал он, осматриваясь.

Все элементы корпуса, все балки и поперечины словно сходились к этому центру, уравновешиваясь в одной точке. Эверетт потрогал кружок металла. Ему казалось, что он может удержать весь дирижабль на указательном пальце.

— Подумаешь, ничего особенного, — сказала Сен. — Вот снаружи посмотри!

Она пошла направо по поперечному мостику. Идти приходилось между шарами с газом, упакованными в сетку из карбоволокна.

— А кто такой Иддлер? — спросил Эверетт и прибавил, вспомнив, как Сен ответила в прошлый раз: — Только не надо мне опять дурацких стишков!

— А чем тебе стишок не понравился? Я его сама сочинила.

Все сказанное ею неизменно содержало вопрос или вызов. Это бесило и завораживало.

— Может, просто ответишь?

Сен сжалилась над ним.