«Странники» Судоплатова. «Попаданцы» идут на прорыв; Дожить до вчера. Рейд «попаданцев»

Деревня Новое Дроково, Демидовский район Смоленской области. 17 августа 1941 года. 11:08

– Ну что, Клаус, как дела? — Невысокий плотный солдат остановился рядом со стоящей в тени здоровенной липы телегой. Из лежащего в ней сена высунулась голова еще одного военнослужащего, который протяжно зевнул, потер глаза и, наконец, ответил:

– Все в порядке, Вилли. Меняться пришел?

– Ага, — ответил первый и достал из кармана френча какой-то небольшой сверток. — Как всегда?

– Да. — Разбуженный целиком вылез из сена и, протянув руку, взял подношение.

Все сослуживцы знали, что некурящий Клаус охотно меняет свой табачный паек на сахар и кофе, которые отправлял младшей сестре в Гамбург. И верно, зачем молоденькой девчонке «R6» [75] или «Sulima»? А за сахар можно на черном рынке много чего выменять. А шести сигарет на день многим заядлым курильщикам, тем более на войне, не хватало, вот и менялись.

Получив красную с белым гербом на этикетке пачку «Сулимы», Вилли не ушел по своим делам, а вскарабкался на телегу и закурил:

75

Да, сигареты «R6» немецкой табачной корпорации Reemtsma выпускаются уже больше 70 лет и входили в паек немецких солдат.

– Кстати, давно хотел тебя спросить, Клаус, отчего ты с такой фамилией служишь рядовым? Фон Шойбнер, ведь так? Ты, случаем, не родственник герою Движения [76] ? С таким имечком тебе прямая дорога в военное училище!

– Да, родственник. Хотя и очень дальний, — нехотя согласился Клаус. — К тому же статус райхсдойче наша семья получила только в тридцать седьмом, мы переехали из Риги в Гамбург еще в тридцать пятом. А до того кто бы взял фольксдойче в офицерскую школу?

76

Макс Эрвин фон Шойбнер-Рихтер(нем. Max Erwin von Scheubner-Richter, настоящее имя — Людвиг Максимилиан Эрвин Рихтер) (21 января 1884, Рига — 9 ноября 1923, Мюнхен) — немецкий дипломат, прибалтийский немец по происхождению, один из основателей НСДАП, товарищ Гитлера, друг генерала Бискупского и наставник будущего нацистского идеолога Альфреда Розенберга. Один из организаторов нацистского «пивного» путча в Мюнхене в 1923 году. По замыслам Шойбнера-Рихтера и его единомышленников с этого путча должна была начаться нацистская революция, которая привела бы к власти в Германии национал-социалистов. Погиб от полицейских пуль, расстрелявших демонстрацию нацистов.

– Так ты из Риги, да? Жалеешь небось, что не у Лееба служишь? По родным местам прокатился бы… — Вилли глубоко затянулся. — Слушай, а может, ты и русский знаешь? — выпустив струю дыма, спросил он.

– Слегка. У нас его многие знали. Сосед мой, Генрих Таннер, к примеру, знал только немецкий и русский, а на латышском еле-еле говорил.

– Так чего же ты с ребятами в деревню не ездишь? Глядишь, и договорились бы с девками по-хорошему, а не так, как неделю назад…

– А что было?

– Мы с «мясниками» тогда на заготовки поехали, а Фос, это гефрайтер ихний, к девкам местным подвалил. Не, все честь по чести, сладости там, кольца предлагал, а они ни в какую. Одна даже поленом его «приласкать» попыталась… Ну, Томас и разошелся — так ее отделал, что живого места не осталось. А ты бы поехал, глядишь, и удалось бы по-хорошему договориться… — Вилли усмехнулся. — А то девку потискать — это, конечно, хорошо, но синяки на морде и кровища из носа не всякому по вкусу. Мне, к примеру, неприятно было. Э, да ты не переживай, если поедешь, тебя первого к ним пустим, как главного дипломата! — заметив, что собеседник поморщился, воскликнул Вилли.

– Нет, я как-нибудь обойдусь, — возразил Клаус. — Скажи лучше, что день грядущий нам готовит?

– Да то же, что и всегда — долгое путешествие по тому, что местные называют дорогами. — Словоохотливый Вилли выудил из пачки еще одну сигарету, а чего экономить, если лишняя пачка завелась, тем более что сахар он отдал не свой, пайковый, а добычу из местного магазина. Курево там тоже было, но, попробовав местный эрзац табака, множество пачек которого они выгребли из кладовой, Вильгельм решил, что это не для него — после пары затяжек еле прокашлялся. Пяток упаковок взял — с местными меняться, и только. — Хорошо хоть про «ночных воров» уже дня три в наших краях не слышно. Помнишь ту суматоху пять дней назад? Ну, за которую наш «старик» себе немного мишуры на грудь добавил?

– А что, его наградили? Не слышал.

– Болтают, что старому Отто чего-то там на шею повесили, но он, как настоящий скромник, при нас пока не надевал.

– За что? За то, что мы довезли до сапогов немного «железных коров» [77] при том, что в округе и так молока хватает?

– Ну, молоко — это не главное, куда важнее — что у нас потери маленькие.

– Маленькие?! — возмущенно переспросил Клаус. — Черт побери! Да у нас в колонне лошадей, считай, не осталось! Помнишь, что эти гады делали? Одну лошадь в упряжке подстрелят и смотрят, как она бьется в мучениях.

77

Eiserne Kuh— «железная корова» — жаргонное название консервированного молока в немецкой армии.

– Ой, только не выдумывай себе! — отмахнулся Вилли. — Тоже мне скажешь, «специально»! Случайно так вышло. «Коленкор» [78] какой был, а? И в результате у нас всего двое раненых. Похоже, эти русские вообще не целились, когда стреляли. А лошади, что лошади? Они большие, им с дороги деться некуда. Ну да не переживай: «старик» хитро придумал — у нас в колонне теперь пять пулеметов будет.

– Откуда взялись? — Фон Шойбнер от удивления даже рот открыл.

78

Kattun— «коленкор» — сильный обстрел.

– С пехотой договорился, и они нам русских трещоток подкинули. Три легких, с таким «блином» сверху, и два тяжелых навроде «ноль восьмого» [79] . Так что пусть только сунутся! — И Вилли погрозил кулаком в сторону недалекого леса.

– А ты с пулеметом обращаться-то умеешь?

– Я — нет, а вот ты парень у нас смышленый, так что собирайся, будешь новую железяку осваивать. Выезжаем через два часа. На этот раз в полном составе поедем — всей колонной. А то ходят слухи, что «ночные воры» у Минска колонну самого Райхсхейни [80] подловили и потрепали.

79

МГ-08, MG-08(нем. Maschinengewehr-08) — вариант пулемета «максим», который выпускался в Германии с 1908 года и активно применялся немецкой армией в Первую мировую войну. Вторую мировую войну вермахт начал, имея на вооружении, помимо других образцов пулеметов, 42 722 станковых тяжелых пулемета MG-08/15 и MG-08/18. К началу Второй мировой войны пулемет MG-08 был уже устаревшим оружием, его применение в германской армии объяснялось только нехваткой более новых и современных пулеметов.

80

Reichsheini— солдатское прозвище рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.

– Да ну? — не поверил Клаус.

– Я, понятное дело, на обочине не стоял, но слушок такой есть. По крайней мере, «цепные псы» на взводе, а мой знакомец из штаба дивизии по секрету сказал, что пару рот сняли с позиций и направили на охрану мостов.

Шойбнер покачал головой, но высказать свое мнение не решился. Спрятав добычу в ранец, он соскочил с повозки, быстро привел себя в порядок и, подхватив карабин, с которым вот уже две недели не расставался даже в туалете, зашагал вслед за приятелем.

Упомянутая привязанность к оружию появилась у Клауса как раз после того нападения. Их легкая колонна снабжения везла солдатам родной сто шестой пехотной, разместившимся в лесах южнее Рибшево, очередную партию боеприпасов, когда на лесной дороге, пролегавшей в этом месте по высокой насыпи, их обстреляли. Ничего не предвещало беды, просто в какой-то момент далекие кусты засверкали вспышками частых выстрелов, и он просто одеревенел. И, скорее всего, так и сидел бы на облучке своей повозки, если бы их отделенный, зычно помянув Богоматерь и всех святых, не дал ему, пробегая мимо, оглушительную затрещину. Кулем свалившись с телеги, Клаус, сам не помня как, сполз к подножию насыпи, где и просидел всю переделку. Впрочем, «просидел» — это громко сказано, поскольку в себя доблестный старший кучер пришел, только погрузившись до ушей в стоялую воду глубокой и грязной лужи. «Карабин» же так и пролежал весь бой рядом с мешками. «Хорошо еще, что никто не заметил, что оружие я бросил!» — думал фон Шойбнер, пытаясь привести себя в божеский вид. Труд, надо сказать, сам по себе нелегкий, поскольку мокрая и изгвазданная грязью форма в дополнение тут же покрылась белесой дорожной пылью. Еще одна мысль не давала покоя Клаусу на протяжении всего оставшегося пути: «А не слышал ли кто-нибудь из сослуживцев, как я матерился по-русски?»