Странные приключения Ионы Шекета. Книга 1

Россия — страна парадоксов; нигде, конечно, клон не смог бы доказать, что именно он является владельцем гражданских прав. Однако прецедент был создан, и впоследствии клоны, во множестве создававшиеся в разных странах по заказам, без заказов, в научных целях и без всякой разумной цели, немедленно отправлялись в Россию, подавали в суд на свой, с позволения сказать, первоисточник и становились настоящими людьми со всеми правами и без каких бы то ни было обязанностей. А российские суды, между прочим, неплохо на этом зарабатывали, поскольку каждое дело влетало истцу в копеечку — тут и взятки прокурорам, и подарки судьям, и попойки со всей коллегией присяжных заседателей.

Когда я, будучи студентом Еврейского университета, знакомился с документами того периода, клонирование людей было уже повсеместно запрещено, а клоны успели вымереть подобно динозаврам, поскольку, даже обладая всеми правами, оказались не способны выдержать навязанный им цивилизацией темп жизни. Но прецедентное право никто не отменил, оно сохранилось до наших дней, и я, открывая ногой дверь в собственный кабинет, уже знал, каким образом смогу если не одержать победу над Шекетом номер один, то хотя бы заставить его уважать собственную копию как самого себя. А может, и любить.

Мне не пришло в голову в тот момент, что Шекет-первый, будучи, по сути, мной и никем другим, думал в тот момент о том же самом прецедентно-приоритетном праве и полагал, что легко побьет меня моим оружием.

— Что ж, входи, — предложил Шекет-первый и раскрыл мне свои мысленные объятия.

Я вошел, и возникла новая личность, состоявшая из двух равных половинок.

— Ну, — сказала одна половинка, — я буду главным, поскольку был всегда, а тебя создал в преступных целях безумный изобретатель Бурбакис.

— Ну, — сказала другая половинка Шекета, — главным буду я, потому что меня создали, пользуясь всеми технологическими новинками, а ты был сделан тяп-ляп матерью и отцом, которые вовсе не думали о чистоте производимого ими опыта. Кстати, это записано в приоритетном праве, читай решение Мосгорсуда от 29 января 2012 года, где сказано…

— Знаю я, что там сказано! — воскликнула первая половинка. — И именно поэтому все права на Шекета должны принадлежать мне, поскольку приоритет определяется по времени создания, а я, как ты сам только что признал, старше тебя на пятьдесят…

— Черта с два! — перебила вторая половина. — Право на интеллектуальную собственность определяется не по времени рождения физического тела, а по времени возникновения новой интеллектуальной единицы, каковой являюсь я…

— Но поскольку речь идет о владении именно физическим телом Шекета, а не его интеллектом, время нужно исчислять именно…

— Ничего подобного! Физическое тело вторично и достанется тому, кто имеет приоритет в области интеллекта…

Минут через десять обе мои половинки поняли, что оказались в замкнутом круге, ибо ссылались на одно и то же прецедентное решение, которое было противоречиво в самой основе, ибо судьи так и не поняли, что интеллект может существовать и без тела, а вот тело без интеллекта подобно младенцу, которого никто и никогда, естественно, не наделял никакими правами.

— Перерыв, — сказал Шекет-один.

— Перерыв, — согласился Шекет-два.

Они подняли тело Шекета и повели его в буфет, чтобы насытить перед новыми сражениями за интеллектуальную собственность. И хорошо, что повели именно в буфет, а не в ресторан, потому что иначе я не стал бы самим собой, а вы не читали бы сейчас этой главы моих воспоминаний. Дело в том, что в ресторане посетителей обслуживали роботы-официанты, завезенные с Ганимеда и ничего не понимавшие в жизни, кроме «подай, отнеси» да еще «чаевых недостаточно, господин!» А в буфете работал барменом Антон Чечик, вышедший на пенсию юрист, который еще в юности мечтал трудиться на ниве общественного питания. Судьей же он стал по недоразумению, когда компьютер перепутал файлы и вместо кулинарного определил беднягу-абитуриента в юридический колледж. Спорить с компьютером в те давние годы не решался даже престарелый Билл Гейтс, так что Чечику и в голову не пришло сопротивляться навязанному ему решению. Юристом, впрочем, он был замечательным, и потому многие сотрудники Института безумных изобретений обращались к нему за советами и рекомендациями.

Оба Шекета, естественно, сначала заказали коктейль (один), а потом изложили свои претензии (в двух экземплярах). Чечик посмотрел Шекету (Шекет — это я, если вы еще не забыли) сначала в левый глаз, потом в правый, кивнул сам себе и изрек свой судейский вердикт:

— Шекет рожденный обладает правом совещательного голоса, а Шекет созданный обладает правом голоса решающего. Совещательный голос не предполагает решения, а решающий не предполагает права на обсуждение. Это следует из прецедентного приговора Мосгорсода по делу…

— Меня это устраивает, — быстро заявил Шекет-первый, сразу сообразивший, что решение будет приниматься Шекетом-вторым только и исключительно по его, Шекета-первого, соображениям.

— Меня это устраивает, — быстро заявил Шекет-второй, сразу сообразивший, что, принимая решение, он будет избавлен от моральной ответственности за возможную ошибку.

— За это нужно выпить, — философски заметил бывший судья, Шекет-первый обсудил эту проблему, понял, что пить — полезно, передал эти сведения Шекету-второму, и тот принял решение выпить, не закусывая, поскольку проблема закуски Шекетом-первым не обсуждалась.

Вот так я опять стал самим собой, но все-таки, принимая с тех пор то или иное решение, ощущаю некое внутреннее неудобство. Мне все время кажется, что решение возникает помимо моей воли. Такое неудобство возникло у меня, к примеру, когда ко мне на прием явился изобретатель со странным именем Пук Дан Шай.

БЕЗУМНЫЙ И СУМАСШЕДШИЙ

Я надеялся, что безумный изобретатель планет господин Бурбакис оставит меня в покое. Во всяком случае, вот уже месяц он не докучал мне своими посещениями. Возможно, занимался тем, что писал на меня жалобу. Ну и ладно. Жалоба придает государственному чиновнику некую самодостаточность, и вторая половина моего я была с этим полностью согласна.

Мы — два моих я — предавались воспоминаниям о том, как Бурбакис третировал нас своими проектами, и когда воспоминания достигли кульминационной точки, дверь произнесла раздраженно:

— К вам Пук Дан Шай. Впустить?

Обычно дверь не раздражалась по всяким пустякам вроде прибытия очередного клиента. Дверь на то и запрограммирована, чтобы не впускать без доклада и сообщать о посетителях. Если уж в голосе двери слышалось раздражение, это свидетельствовало о том, что новый посетитель попытался применить физическое воздействие, чтобы проникнуть в кабинет, не сообщив о себе заранее. Мне это не понравилось, второй моей половине — тоже.

— Впустить, — сказал я. — И поставить экран. Посетитель огнедышащий, судя по имени?

— Нет, — сообщила дверь. — Гуманоид.

— Тогда не нужно экрана, сам справлюсь.

Своим занудным скрипом дверь выразила сомнение в моих физических возможностях, но на подобную мелочь я уже давно не обращал внимания. Посетитель вошел с таким видом, будто он был Наполеоном Бонапартом, а я — французским народом, по гроб жизни благодарным явлению правителя.

Это действительно был гуманоид. Более того, человек — но какой! Роста в нем оказалось два метра сорок три сантиметра, я определил это точно, поскольку посетитель, войдя, задел макушкой висевшее под потолком знамя Зман-патруля, память о моей службе в этой замечательной организации. Масса посетителя превышала два центнера, и это я тоже легко определил по тому, как взвизгнули и прогнулись биметаллические пластины пола.