Странные соседи

– Мы сами можем всё осмотреть, – тихо произнесла Алиса, отвернувшись в сторону.

Перехватив её тревожный взгляд, Люська улыбнулась и обратилась к Лейле:

– Но если вдруг понадобится помощь аборигена, мы сразу к тебе обратимся.

– Идёт. Всегда рада помочь.

Лейла проболтала с нами, пока её не окликнули друзья, с которыми она пришла на пляж. Попрощавшись и взяв с меня слово, что мы обязательно увидимся, Лейла убежала.

– Я не поняла, – сказала Алиса, избегая смотреть мне в глаза. – Она хочет встретиться со всеми нами или только с тобой?

– Со всеми, со всеми, – подмигнул мне Димон. – Хорошая девчонка. Зачётная!

Алиса восприняла его слова оскорблением.

– Зачётная? А ты видел, как она таращилась на Глеба?

– Алис…

– Скажешь, ты сам этого не заметил? Зачем ты вообще её с нами познакомил?

– Дим, пошли ещё разок искупнёмся, – засмеялась Люська. – Тут сейчас нехилый скандальчик намечается. Ревность и всё такое прочее.

– Кто ревнует? – вспыхнула Алиса. – Я? К ней? Ты видела её волосы?

Люська кивнула.

– Так себе.

– Они ужасны!

Я молчал. Волосы. А при чём здесь волосы Лейлы? Нормальные у неё волосы. Мне понравились.

Поругаться с Алисой мы не успели. Нам помешал вчерашний знакомый – Михаил Павлович, хозяин сувенирной лавки. Поприветствовав нас, как старых друзей, он, не спросив разрешения, сел рядом и начал непринуждённый разговор. Мне его появление оказалось на руку, да и Алиса оттаяла, во всяком случае, когда Михаил Павлович ушёл, она не смотрела на меня исподлобья, и больше не упоминала Лейлу.

Дома нас ждал разбор полётов. Ксения Анатольевна была жутко недовольна тем фактом, что мы пропустили обед. Прочитала длинную нудную нотацию, сказала что-то о режиме дня и скрылась на кухне.

Чуть погодя Димон где-то раздобыл бадминтонные ракетки и три воланчика. Было часов восемь, когда первый воланчик перелетел через кирпичный забор. Вскоре за ним отправился второй, а в половине девятого мы лишись третьего волана.

– У кого-то кривые руки, – злилась Люська, намекая на меня.

– Я тебе сто раз говорил, отойди дальше от забора.

– Называется, поиграли.

– А в чём проблема? – Димон подошёл к забору и задрал голову. – Перемахнуть в принципе можно. Сначала на стул, потом на стол – делов на три минуты.

– Дим, не надо, – сказала Алиса, увидев, что он собирается перетащить к забору стол.

– Не боись, Алиска. Глебыч, помоги.

Едва мы успели поставить стол вплотную к забору, как сзади раздался голос кухарки:

– Молодёжь, вы чего творите? – Ксения Анатольевна стояла на крыльце, и вид у неё был испуганный.

Сказав про воланы, мы услышали:

– И пусть! Не нужны они вам, не вздумайте к соседям перелезать. Глеб, Дима, идите сюда. Идите, что скажу.

Мы подошли к крыльцу и кухарка быстро зашептала:

– Мальчишки, послушайте совета, не ищите себе приключений. Дались вам ваши воланчики. Сейчас ужинать будем. Давайте, несите стол на место. Ну же, Дима, Глеб. Ради Бога, не суйтесь на соседний участок.

Ксения Анатольевна вернулась в дом, а мы с Димоном переглянулись.

– Очередная прихоть старухи меня не остановит, – шёпотом сказал я.

– Тогда чего ты ждёшь, Глебыч? Стол к твоим услугам. А я пока верёвку найду.

Оказаться наверху было делом плёвым. Оседлав забор, я осмотрелся. Неухоженный участок зарастал сорной травой, здесь не было ни цветников, ни клумб; кусты жимолости у самого крыльца, сирень вдоль противоположной стены забора и колючий кустарник, бравший начало от левого угла и тянувшийся до самой металлической калитки, разрослись настолько, что территория казалась заброшенной. Вроде как не жилой совсем.

Две стены двухэтажного дома с зелёной черепичной крышей, были увиты диким виноградом. На маленьком балкончике второго этажа, он находился прямо над крыльцом, я заметил стул и крохотный столик. На столе стоял стакан с соком.

Плиточные дорожки, обрамлённые бордюром, погрязли в осоке, одуванчике и тысячелистнике. Местами, на некогда ровном газоне, рос лопух и чертополох, между двух каштанов покачивался гамак.

Один воланчик я заметил в трёх метрах от забора, быстро глянул на маленький балкончик и, крепко схватив протянутый Димоном стул, осторожно опустил его на соседний участок. К стулу Димка привязал верёвку, конец которой оставался у него в руках. Стул мне понадобится, когда стану перебираться обратно, верёвка – чтобы, оказавшись на заборе, забрать стул.

Спрыгнув вниз, я сразу почувствовал себя неловко. Там, на участке Мальцевой, за которым, по словам Ксении Анатольевны, раз в две недели ухаживает приходящий садовник, было много света и красок. Там царил день. Здесь – много тени, и здесь главенствуют сумерки.

Глава третья

Шалтай– Болтай и детская шарманка

Мне не следовало медлить, надо было взять воланчик, осмотреться в поисках остальных двух и скорее делать отсюда ноги. Но я мешкал. Сам не знаю почему, стоял, чуть сгорбившись, разглядывая соседский участок с нездоровым любопытством. Внезапно захотелось пройтись по траве, ступить на плиточную дорожку и, осторожно, крадучись добраться до крыльца. Какая-то незримая сила манила меня к крыльцу, будоража и раззадоривая вспыхнувший интерес.

По ту сторону забора я услышал голос Димона, секунду спустя наверху появилась его голова.

– Глебыч, помощь не требуется?

– Нет, – сказал я, быстро взглянув на маленький балкончик. – Сам справлюсь.

Димон исчез, я нагнулся за воланчиком и услышал тихую мелодию. Колыбельную. Она напоминала мелодию из музыкальных шкатулок: такая же размеренная, спокойная, с небольшим налётом детскости.

Сунув воланчик в карман джинс, я пошёл вперёд, на звуки колыбельной. Они меня гипнотизировали, пугая и успокаивая одновременно.

До крыльца оставалось метров десять, когда мелодия неожиданно стихла, и я отчётливо услышал детский смех. Справа беспокойно зашуршала листва, будто бы в кустах сирени трепыхалась крупная птица. Я замер, посмотрел на балкончик, и дрожь легкой поступью прошлась по спине. С маленького столика исчез стакан с соком.

Внутренний голос твердил, чтобы я немедленно возвращался назад, ему вторили интуиция и здравый смысл; я же, наплевав на их требовательные просьбы, взял немного правее и пошёл вдоль увитой виноградом стены к углу дома. Именно оттуда доносился детский смех. Смех, от которого у меня слегка подрагивали руки; что-то зловещее, холодное было в этих звонких отрывистых смешках.