Странный брак

— У вас ведь большое горе, дитя мое, не так ли?

— Да, ваша светлость.

— Не падайте духом, дитя мое. Жизнь большей частью полна горечи и разочарований, и утешение дает нам только вера.

— И участие такого отзывчивого сердца, как сердце вашей светлости, — ответила Пирошка.

— Да, вы правильно сказали, моя милая. Я действительно очень сочувствую вам. Вы сирота?

— Да, ваша светлость. Моего отца убили на дуэли.

— Печальный случай, я уже слышала о нем. Он сильно взволновал меня. Уж тогда во мне созрело решение, которое я хотела бы теперь осуществить, если вы послушаетесь моего совета.

— Ваши слова для меня приказ.

— Я хочу взять вас под защиту, под свою личную защиту, — добавила эрцгерцогиня приторно-ласковым голосом, — я сделаю вас своей фрейлиной.

Пирошка вздрогнула, побледнела, хотела что-то сказать, но не могла произнести ни слова. Ее светлость заметила смущение девушки и обратилась прямо к госпоже Бернат:

— Вы ведь отдадите ее мне, сударыня, не так ли? Я хочу сделать ее своей фрейлиной.

— Ах, боже ты мой! Что же мне ответить? — смиренно проговорила госпожа Бернат. — В нашем доме всем распоряжается мой супруг. Мы должны обо всем спрашивать у него.

— Ну, так спросите у него, — сказала эрцгерцогиня, милостиво кивнув головой. — Надеюсь, я не получу от него отказа.

— Уж не знаю, ваша светлость, как там будет. Одно лишь верно, что вы, ваша светлость, можете найти в своих владениях столько дам, сколько пожелаете, а у моего бедного старика одна-единственная любимица.

Эрцгерцогиня только улыбнулась на эти слова, затем благосклонно отпустила дам, взяв с них обещание, что они в самом ближайшем будущем известят ее о семейном решении. Придворный экипаж отвез их в "Семь курфюрстов", где после этого им стали оказывать большой почет.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

"Не жди меня больше, моя голубка"

Так закончился этот высочайший прием, результатов которого с напряженным интересом ожидали в Земплене и Унге. Многие дамы этих комитатов дали бы отсечь свой мизинец за волшебное зеркальце, в котором можно было бы все увидеть и рожок, с помощью которого можно было бы услышать все что говорят и делают в любом уголке земли! Сгорали от нетерпения и Фаи и Бутлер, но особенно волновалась обитательница замка в Эрдётелеке, которая тоже знала, что ее соперницу пригласили ко двору наместника. Ох, чем-то все это кончится!

Фаи с радостью ухватился за предложение эрцгерцогини — очень важно, что Пирошка приобретает сейчас такую могущественную покровительницу.

"Небо проясняется, мой сынок, — писал он Бутлеру. — Пребывание Пирошки при дворе послужит кое-кому серьезным напоминанием о том, что настроение придворных кругов переменилось, и я уверен, что господа эгерские каноники скорее язык себе откусят, нежели проголосуют против нас".

Узнав о "счастье" Пирошки, Бутлер пришел в неописуемый восторг. Было единодушно решено, что ко дню Петра и Павла госпожа Фаи отвезет Пирошку в Вену и сдаст на руки светлейшей герцогине, которая вскоре после этого отправится со свитой в свою летнюю резиденцию в Тироле.

Так и сделали. Однако они ошиблись в своих расчетах. Новая покровительница Пирошки ничего не изменила в ходе событий: процесс от этого не продвинулся ни на шаг. Суд каноников в Эгере по-прежнему продолжал откладывать дело под тем или иным предлогом.

Прошло уже два года. И хотя Бутлер неоднократно обращался с просьбой ускорить разбирательство, он добился лишь допроса свидетелей, бывших у смертного одра тетки Симанчи.

Всякая война имеет две неприятные стороны: во-первых, она дорого обходится, и во-вторых, здесь могут тебя подстрелить. В остальном же это могло бы быть терпимым делом. Подобные же недостатки были присущи кампании, предпринятой Бутлером. В ответ на показания свидетелей, подтверждавших предсмертное признание тетки Симанчи, сторонники Дёри выставили своих свидетелей, которые заявили, что старуха Симанчи в последнее время страдала белой горячкой и была совершенно невменяема, так что нельзя верить ни одному ее слову.

Каноникам же было еще легче. Вопреки ожиданиям Фаи, их вовсе не смутило то обстоятельство, что невеста Бутлера находится при дворе, — ведь они лучше кого бы то ни было знали, для чего она туда приглашена. Иезуиты шепнули Фишеру, что красавица Хорват скоро выйдет замуж, недаром околачивается при дворе столько бравых гвардейцев и любезных кавалеров. Будь у девушки хоть сто сердец, и то она растеряла бы их. Пусть только отцы каноники затянут вынесение решения, а как только девушка будет устранена из игры, с Бутлером они могут расправиться, как им вздумается. Общественное мнение — словно уставшая пчела: не видит больше цветка в траве и возвращается в улей. Значит, надо сорвать этот цветок.

Вскоре и приверженцы Бутлера стали понимать, что приглашение Пирошки ко двору — не что иное, как хитрый ход: ее попросту хотят выдать замуж. Это явствовало и из писем самой Пирошки: на масленице каждую неделю кто-нибудь делал ей предложение. Ловля женихов для Пирошки стала сущим развлечением эрцгерцогини. Однако девушка упорно отказывала одному за другим.

Поняв, в чем дело, Фаи пришел в негодование и бил себя кулаком по лбу.

— Э-эх! Где же у меня голова была? Ведь никогда я не верил немцам, даже мужчинам. И вдруг немка так провела меня!

Вначале он хотел немедленно запрячь лошадей и мчаться в Вену, чтобы забрать Пирошку домой, но его отговорил Бутлер:

— Пусть она остается там! Я верю в ее добродетель и постоянство. Но если б даже не верил, тем более не следовало бы ее брать оттуда. Какое я имею право привязывать девушку к себе, когда у меня так мало надежды жениться на ней? Если она никого другого не полюбит и все будет ждать меня, какой мне от этого толк. Только сознавать ее верность мне приятно. Если ж она полюбит кого-нибудь и выйдет замуж, то от этого она, бедняжка, лишь выиграет. Я же не могу потерять то, что не имею. Только сознавать это горько.

Доводы Бутлера убедили старого Фаи.

— Ты благородно рассуждаешь, граф Янош. Ты прав.

И действительно, надежды было мало. Увидев, что Пирошка и не собирается выходить замуж, каноники, не имея возможности до бесконечности откладывать приговор, в один прекрасный день подтвердили свое прежнее решение. Брак признавался законным.

Однако, пока все это случилось, прошло еще пять лет, и в черных волосах графа Яноша уже начала серебриться седина.

В одно из воскресений управляющий Будаи, ездивший в Эгер продавать быков на убой, привез в Бозош известие о состоявшемся решении суда.

Граф Бутлер с апатичным видом поник головой.

— Я так и знал, — сказал он глухо, и на лице его не было видно никаких следов волнения.

Целый день он молча бродил по замку, по конюшням, осматривая лошадей, коров, старые любимые деревья в саду, словно прощаясь с ними. Под вечер он зашел к почтенному Будаи, поиграл немного с его внучатами, пока управляющий читал Библию, которую, хоть и знал от начала до конца наизусть, перечитывал каждое воскресенье.

— Вы умный человек, дорогой Будаи, — сказал Бутлер тихо. — Хотел бы я вас кой о чем спросить.