Странствие Кукши. За тридевять морей

– Ноженьки мои меня больше не держат! – говорит она. – Садись рядом!

Они долго сидят молча, обхватив колени. На дворе месяц серпень [164] , небо густо усыпано крупными звездами, время от времени некоторые из них скатываются по небосводу и пропадают. Каждый раз, когда рождается человек, Сварог зажигает на небе новую звезду, а когда человек умирает, звезда срывается со своего места, падает и догорает уже на лету. Такую звезду называют «падучая».

– Загадай желание! – говорит Вада. – И я загадаю.

164

Август.

Кукша изо всех сил старается успеть, пока очередная звезда не погасла, загадать, чтобы ему не надо было ничего решать, чтобы в его жизни все решилось само собой, но у него никак не получается. Звезды срываются с неба всегда неожиданно и гаснут слишком быстро.

– Тебе удалось загадать? – спрашивает он наконец.

– Да, – отвечает Вада.

– А я никак не успеваю, – огорченно говорит он. – Что ты загадала?

– Чудной! Если я скажу, желание не сбудется!

Снова Кукша пытается загадать желание, и тут уж не до разговоров. Но звезды почему-то каждый раз срываются с неба не в том месте, на которое смотришь, и сгорают прежде, чем успеваешь опомниться.

– Оскольд все равно тебя убьет, – прерывает молчание Вада, – он тебя ненавидит. Потому что я люблю тебя, а не его. Одному из вас не жить. Выбирай сам, кому.

– Зачем же он меня гривной дарил? – помолчав, спрашивает Кукша.

– Смешной! Как же Оскольд мог не отблагодарить того, кто спас ему жизнь? Кем бы он был в глазах людей? Любой князь должен помнить о таких вещах. А убьет он тебя тайно, никто и знать не будет. Как моего отца. Не сам, понятно, – прихвостни его.

Кукша молчит. Вада не знает, что Оскольд навязывал ему богатства, предлагал породниться… Но, может быть, Оскольдовым словам та же цена, что и Харальдовым? Тот ведь тоже сулил ему одну из своих сестер…

Глава четырнадцатая ТОРГ НА ПОДОЛЕ

Всяк знает, что молвы никто нарочно не переносит, она сама собой разносится по земле. Прислушивайся к людской многоголосице и будешь знать все самое важное. Разбросанный по горам Киев облетает очередная весть: приплыли с товаром словеньские торговые люди с Ильмень-озера.

Шульга, не откладывая, отправляется на Подол, на Торг. Его, само собой разумеется, сопровождают и Кукша с Вадой. Видно, что Шульга волнуется: оно и понятно, давно уже ему не доводилось встречаться с земляками, – с теми, которые, в отличие от него, продолжают жить на родине.

Подол не под боком у Печерьска. Шульга, Кукша и Вада пересекают возвышенности, покрытые жесткой сухой травой, спускаются в зеленые, буйно заросшие овраги, вновь выбираются из них. И вот перед ними расстилается огромная низина. Это и есть Подол. За ним сверкает невеликая река Почайна, а дальше, за долгим луговым островом, и сам батюшка Днепр.

Самую низкую часть Подола весной покрывает полая вода, поэтому здесь хороший сенокос и тучные пастбища. Над пастбищами, на возвышении, которое не заливает даже самый большой паводок, стоит Волос. У подножия истукана [165] всегда полно съестного, ведь ни один язычник не начнет торговать, не принеся предварительно жертвы Волосу с молением об удачной торговле.

165

Истукан – изваяние. Чаще всего слово это употребляется в значении «идол», «бован», «кумир», то есть языческое божество.

После распродажи товара следует соответственно благодарственная жертва. Немудрено, что вокруг идола постоянно вьется воронье, не подпуская к корму птиц помельче, вроде голубей и галок. Впрочем, подойдя поближе, замечаешь множество воробьев и других пташек, которые беспечно суетятся возле огромных черных птиц.

Рядом с идолом Волоса раскинулся особый скотий торг. Здесь тесно от загонов и коновязей. Нового человека с непривычки оглушает мычанье, блеянье, ржанье, хрюканье, душит настоявшийся навозный смрад.

В незатопляемой части Подола стоят также усадьбы ремесленников, там живут большей частью гончары и ковали, а возле устья Ручая, впадающего в Почайну, – и кожемяки. В стороне от домов дымятся гончарные печи и кузницы. Гончары крутят свои горшки под открытым небом и сушат их на солнце, перед тем как поставить в печь обжигать. А ковали не любят работать на глазах у посторонних – у них какие-то свои тайны, недаром они слывут в народе колдунами. Потому, верно, ковали редко выходят из кузницы на вольный воздух, – только если надо кому-нибудь коня подковать.

Ближе к берегу Почайны шумит Торг, здесь множество разных лавок, под навесами и без навесов, заполненных всевозможным товаром. Возле лавок похаживают купцы, на все лады расхваливают свой товар. Торгуют и у самой воды, прямо с судов, вытащенных на берег. Между лавками и судами неспешно ходит народ, останавливается тут и там, неторопливо разглядывает товар, щупает, а то и нюхает и даже пробует на зуб.

Купцы на Подоле разноплеменные, но преобладают пестрые долгополые свиты хазар, булгар и евреев. У булгар и хазар есть свои подворья на Подоле, а евреи – люди здешние, из Жидовского города. Попадаются на Торгу и армяне, и греки, и персы, и невесть кто. После этой человеческой пестроты люди словеньского языка, пусть и разных племен, кажутся такими похожими друг на друга, что их и по одеже не сразу различишь.

Непривычный человек дуреет на Торгу не только от мелькания разных лиц и одеж, но и от разнообразия и обилия товаров; у Кукши, несмотря на его царьградский опыт, слегка кружится голова. На Торгу так много всего, что у него не возникает желания что-нибудь купить.

Прилавки для тканей завалены тяжелыми трубками полотна, златотканого паволочья, аксамита, поставами [166] тонкого привозного сукна…

Слепят глаза прилавки серебряников – на них в изобилии разложены золотые и серебряные запястья, височные кольца, сканые [167] серьги, перстни и прочее узорочье…

166

Постав сукна – штука, целый кусок, как он идет со станка.

167

Т.е. выполненные в технике филиграни, с напаиванием золотых или серебряных проволочек по металлическому фону.

На прилавках, отведенных для пушного товара, грудами лежат соболя, бобры, черные с сединой лисицы, песцы, куницы, белки…

Здесь друзья встречают обеих Оскольдовых княгинь, сопровождаемых двумя отроками. На княгинях кокошники с серебряными очельями, украшенными жемчугом, и аксамитовые шугаи [168] . Но хозяйственные женщины не зря толкутся в пушном ряду, они загодя думают о зиме…

После положенных поклонов друзья идут своей дорогой.

– Видел, как она на меня посмотрела? – шепотом спрашивает Вада, подавшись к Кукше. – Что я тебе говорила?

168

Очелье – передняя часть и главное украшение кокошника, женского нарядного головного убора. Шугай – род короткополой кофты с круглым отложным воротником и с перехватом /талией/.

Сказать по правде, Кукше тоже показалось, что Потвора взглянула на Ваду недружелюбно, но он промолчал: недружелюбный взгляд еще не означает, что зреет убийство. К тому же сейчас не до Потворы – им с Шульгой предстоит встретиться с ильменьскими торговыми людьми.

Друзья минуют долгие прилавки со всевозможной посудой – и железной, и медной, и скудельной, и деревянной… Чего тут только нет! Еще не всякой посудине имя-то сыщешь…

А вот винный ряд – вина из Таврии в нездешних узкогорлых корчагах. Торгуют честно – дают пробовать. Иной весь день ходит и пробует, глядишь, к вечеру где-нибудь и свалится.