Странствия Персилеса и Сихизмунды
Шрифт:
— Этот день, дедушка Сольдино, я почту одним из счастливейших в моей жизни, раз что я удостоилась видеть тебя в моем доме: ведь ты всегда приносишь мне счастье.
Обратясь к присутствовавшим, она пояснила:
— Взгляните на эту снежную гору, на эту движущуюся мраморную статую — это славный Сольдино, слава о котором идет не только по всей Франции, но и по всей земле.
— Не хвалите меня, милая сеньора, — заговорил старец, — иной раз добрая слава возникает от худой лжи. Счастлив человек или нет — это познается не когда он приходит в мир, а когда он уходит из мира. Так же точно и добродетель: если она оканчивается пороком, то это уже не добродетель, а порок. Со всем тем я бы хотел оправдать ваше мнение обо мне. Так вот, да будет вам известно, что вашему дому грозит опасность: приготовления к свадебному веселью непременно наделают пожар, и почти весь ваш дом сгорит.
Тут Крорьяно, обратясь к Руперте, заметил:
— Как видно, это кудесник или же знахарь, раз что он предсказывает будущее.
Старик услышал, что сказал Крорьяно.
— Я не кудесник и не знахарь, — возразил он, — я астролог, а если эту науку хорошо изучить, то она помогает угадывать будущее. Поверьте мне, сеньоры, хотя бы на этот раз: оставьте гостиницу, пойдемте
Не успел он договорить, как вошел Бартоломе и сказал:
— Сеньоры! Кухня горит! Возле кухни было сложено много дров, и вот они-то и загорелись — так полыхает, что всем водам моря не погасить пожар.
Вслед за Бартоломе с тою же вестью прибежали другие слуги, и уже слышно было, как стреляют сухие дрова, подтверждая справедливость принесенного слугами известия. Предсказание Сольдино сбылось: пожар бушевал вовсю. По сему обстоятельству Периандр, не вдаваясь в рассуждения, доберется сюда огонь или же не доберется, взял Ауристелу на руки и сказал Сольдино:
— Сеньор! Ведите нас к себе — здесь оставаться нельзя.
Антоньо взял за руки Констансу и Фелис Флору, следом двинулись Делеазир и Беларминия, кающаяся девица из Талаверы ухватилась за пояс Бартоломе, сам Бартоломе — за ручку тележки, и все они вместе с обрученными и с хозяйкой, имевшей и прежде случай удостовериться, как хорошо умеет Сольдино угадывать будущее, двинулись за стариком, хотя и медленно, однако ж неуклонно шествовавшим вперед. Те слуги, что не слышали предсказания Сольдино, пытались тушить пожар, но весьма скоро ярость его убедила их в том, что это напрасный труд: гостиница горела целый день. И это еще счастье, что она загорелась днем, а не ночью, иначе вряд ли кому-нибудь удалось бы спастись.
Наконец путники вошли в рощу и увидели небольшую пещеру, а в ней дверку, ведшую в некое мрачное подземелье. Прежде чем войти в пещеру, Сольдино обратился ко всем, кого он сюда привел, с такою речью:
— Мирная сень дерев заменит вам золоченую кровлю, мурава приветного сего луга послужит если и не весьма мягкою, то во всяком случае весьма чистою постелью. А в пещеру я приглашу вот этих знатных людей — единственно потому, что так им подобает, а не потому, чтобы там им было лучше.
Тут он позвал Периандра, Ауристелу, Констансу, трех француженок, Руперту, Антоньо и Крорьяно и, оставив других наружи, ушел с ними в пещеру, а дверь за собою запер. Тогда Бартоломе и талаверка, видя, что Сольдино не отнес их к числу званых и избранных, и видя друг в друге товарищей по несчастью, то ли с досады, то ли по легкомыслию уговорились, что Бартоломе бросит своих хозяев, а она сойдет со стези покаяния. Поставив перед собой эту цель, они позаботились о том, чтобы в тележке на два страннических одеяния стало меньше, а затем талаверка удрала от сердобольных своих спутниц верхом на коне, дружок ее дернул от почтенных своих хозяев пешком, и оба они направились туда же, куда направлялась вся остальная компания, а именно в Рим.
Полагаем не лишним заметить еще раз: не всякое происшествие, будь то происшествие невероятное или хотя бы правдоподобное, надлежит вставлять в повесть, ибо если у читателей возникнет сомнение в его истинности, то оно утратит всякое значение, от историка же требуется одно — писать правду, не считаясь с тем, что скажут читатели: правда это, мол, или же неправда. Так вот, руководствуясь вышеизложенным правилом, автор этой истории сообщает, что Сольдино в обществе дам и кавалеров начал спускаться в мрачное подземелье вниз по ступенькам; когда же они спустились на семьдесят с лишним ступенек, перед ними открылось чистое и ясное небо, и еще они увидели широкий приветный луг, пленявший взор и увеселявший душу. Все, кто сюда спустился вместе с Сольдино, окружили его, и он повел с ними такую речь:
— Сеньоры! Тут никакого колдовства нет. Подземный ход, через который мы сюда проникли, представляет собою кратчайший путь с вершины горы к этой долине, но сюда ведет и другая дорога, более удобная, более пологая и приятная, протяжением в одну милю. Я построил себе келью и своими руками прорыл к лугу подземный ход, и луг этот щедро вознаграждает мой долговременный труд, снабжая меня водою и злаками. Здесь, убежав от войны, я обрел мир; голод, который мучил меня в том, верхнем, если так можно выразиться, мире, здесь сменился изобилием; вместо властвующих над миром принцев и монархов, коим я служил, я нашел здесь бессловесные деревья, которые, несмотря на свою вышину и великолепие, отличаются смирением; здесь мне не страшны ни опала императора, ни гнев министра; здесь мне не приходится сталкиваться ни с презрением любимой женщины, ни с нерадивостью слуг; здесь я сам себе господин, здесь сердце у меня всегда на месте, здесь все помыслы мои и все желания я прямым путем устремляю к богу; здесь я прекратил занятия математикой, но зато наблюдаю течение звезд, движение солнца и луны; здесь я нахожу поводы для веселья и провижу поводы для огорчений, и что я предугадываю, то все как по писаному и сбудется, в чем я нимало не сомневаюсь. Я вижу ясно-ясно, словно я сам при сем присутствую, как отсекают голову отважному пирату, храброму юноше, принадлежащему к австрийской династии. [57] О, если б вы могли все это видеть так явственно, как я! Знамена в знак презрения швыряются в море, полумесяцы погружаются в воду, выдираются пышные конские хвосты бунчуков, поджигаются корабли, тела разрубаются на куски, люди прощаются с жизнью. Но — горе мне! Меня берет за сердце судьба еще одного венчанного юноши, распростертого на зыбучем песке, пронзенного тучей мавританских копий. [58] Один из них — внук, а другой — сын разящего меча войны, неоцененного Карла Пятого, коему я служил много лет и прослужил бы до последнего моего издыхания, когда бы этому не воспрепятствовало то обстоятельство, что я предпочел земному воинству небесное. Без помощи книг, на основании одного только опыта, приобретенного мною за время моего одиночества, я предсказываю тебе, Крорьяно, — а доверие твое я заслужил хотя бы тем, что, никогда прежде не видя тебя, я знаю твое имя, — что ты много лет будешь здравствовать со своею Рупертой. Тебе, Периандр, я предвещаю благополучный конец твоего путешествия.
Сестра твоя Ауристела скоро перестанет быть твоею сестрою, но не потому, чтобы ей суждено было в непродолжительном времени расстаться с жизнью. Ты, Констанса, скоро будешь уже не графиней, а герцогиней, а твой брат Антоньо достигнет степеней, коих его достоинства заслуживают. Желания французских дам не исполнятся, но зато в их жизни наступит иного рода перемена, которая послужит им к чести и порадует их. То, что я предсказал пожар, то, что я угадал, как вас всех зовут, хотя прежде никогда не был с вами знаком, то, что я провижу гибель помянутых мною лиц, — все это должно бы уже внушить вам доверие ко мне. Но окончательно вы уверитесь в моей способности предсказывать события, как скоро увидите, что слуга ваш Бартоломе, захватив с собой тележку и девушку из Кастилии, скрылся, да еще и увел вашу лошадь. Не бегите за ними — все равно не догоните. Девица склонна не столько сокрушаться, сколько утешаться, и вопреки и наперекор вашим наставлениям она останется верна этой своей наклонности. Я испанец — это обязывает меня быть любезным и правдивым. В силу своей любезности я предлагаю вам все, что может мне предложить этот луг, а что я человек правдивый, в этом вы удостоверитесь на собственном опыте. Вас, может статься, удивляет, как это я, испанец, очутился на чужой земле, — да будет вам известно, что на свете есть места и края менее целебные и более целебные, мы же с вами сейчас находимся в краю, наиболее для меня целебном. В окрестных поместьях, усадьбах и селениях обитают правоверные католики. Я соблюдаю обряды и нахожу у местных жителей все, чего природа не может предоставить тем, кто желает вести жизнь истинно человеческую. Такую именно жизнь веду здесь я и помышляю о жизни вечной. А пока что пойдемте обратно: там, наверху, мы найдем пищу телесную, подобно как здесь, внизу, мы усладили себя пищей духовной.57
Я вижу ясно-ясно.., как отсекают голову отважному пирату, храброму юноше, принадлежащему к австрийской династии. — Первое предсказание Сольдино плохо поддается расшифровке и полно внутренних противоречий. Непонятно, каким образом отпрыск австрийской династии мог сделаться пиратом и почему ему, победителю мавров, пришлось отсечь голову. Возможно, что мы здесь имеем дело с ошибкой в испанском тексте, восходящей еще к первому изданию. Если это так, то предсказание имеет в виду побочного сына Карла V дона Хуана Австрийского, победителя при Лепанто, поставленного в 1568 году во главе эскадры, нанесшей ряд решительных поражений корсарам, опустошавшим берега Средиземного моря.
58
Меня берет за сердце судьба еще одного венчанного юноши… пронзенного тучей мавританских копий. — Что касается второго предсказания Сольдино, то оно относится к внуку Карла V, молодому португальскому королю Себастьяну (1557—1578), «венчанному юноше», вмешавшемуся в гражданскую междоусобицу в Марокко и убитому маврами в битве при Алькасаркивире. Труп его не был разыскан или опознан, что и нашло себе отражение в предсказании: «пронзенного тучей копий…».
Глава девятнадцатая
Путникам была предложена убогая, но зато опрятно приготовленная трапеза, однако ж, хотя здесь подавалось все самое свежее, удивить этим наших четырех странников было нельзя, ибо они тотчас вспомнили остров варваров и остров Отшельничий, где остался Рутилио и где они ели плоды спелые и плоды неспелые. Еще им пришло на память ложное пророчество, которому поверили островитяне, многие предсказания Маврикия, пророчество о судьбе морисков, которое они слышали из уст хадрака Харифа, и, наконец, пророчества испанца Сольдино. И показалось им, что они окружены провидцами и что им удалось проникнуть в самую суть юдициарной астрологии, а ведь до того, как события им показали, что астрология не ошибается, они верили в нее слабо.
Трапеза скоро окончилась. Сольдино вывел своих гостей на дорогу, девицы же и обозного Бартоломе странники недосчитались и были этим немало огорчены, ибо вместе с исчезновением помянутых лиц у них исчезли и деньги и съестные припасы. Антоньо приметно опечалился и хотел было устремиться в погоню за ними обоими, — он легко сообразил, что либо девица увела Бартоломе, либо Бартоломе увел ее, а вернее, что они увели друг дружку. Сольдино, однако ж, ему сказал, чтобы он не огорчался и не думал за ними гнаться: в слуге, дескать, непременно заговорит совесть, завтра же он вернется и все украденное возвратит. Словам Сольдино все поверили, и Антоньо в погоню не пустился, тем более, что Фелис Флора предложила Антоньо дать взаймы столько, сколько ему самому и его спутникам потребуется для того, чтобы добраться до Рима, каковое любезное предложение преисполнило Антоньо чувством признательности, и, со своей стороны, он предложил ей принять от них в залог вещицу, которую можно удержать на ладони и которая, однако ж, стоит более пятидесяти тысяч дукатов: он имел в виду одну из двух жемчужных серег Ауристелы, которые та вместе с бриллиантовым крести-ком всюду носила с собой. Стоимости залога Фелис Флора не смела верить; зато она осмелилась вновь предложить взаймы денег.
В это самое время их обогнали восемь всадников, и среди них дама, сидевшая верхом на муле в богато убранном дамском седле; все на ней было зеленое, даже шляпа, коей многочисленные пышные перья колыхались на ветру, даже маска, закрывавшая ей лицо. Всадники молча поклонились нашим путешественникам и проследовали дальше. Путешественники наши так же молча им поклонились. Вдруг один из всадников поворотил коня и, приблизившись к нашим странникам, попросил у них воды. Странники не отказали ему в его просьбе и спросили, что они за люди и что это за дама в зеленом, всадник же на это ответил так:
— Впереди едет синьор Алессандро Каструччо, дворянин из Капуи, один из самых богатых людей во всем королевстве Неаполитанском. Дама — это его племянница, синьора Изабелла Каструччо; она родилась в Испании, и там она схоронила своего отца, а теперь родной дядя увозит ее в Капую с тем, чтобы выдать ее там замуж, и, по-моему, она этим обстоятельством не весьма довольна.
— Уж верно, она недовольна не предстоящим замужеством, — возразил одетый в траур слуга Руперты, — просто она устала от долгого путешествия. Я так полагаю, что всякая женщина жаждет соединиться с недостающей ей половиной, то есть со своим супругом.