Странствование Суэмбахамона

Когда разговор зашёл о сумме, необходимой для покупки корабля, финикиянин уже не уменьшал предлагаемого, а наоборот, просил дать побольше.

— Чем больше у меня будет денег, тем лучший корабль мы сможем купить, — убеждал он. — Купить посредственное судно — будет больше риска потерять и его, и меня. Кроме того я хочу в этот раз проплыть дальше — до нового города, основанного недавно моими земляками далеко на западе. Там, говорят, можно приобрести совершенно диковинные веши…

Новый договор был торжественно скреплён чашей вина, и Баал-Шамим ушёл, нагружённый золотом и сопровождаемый Иринефером. Последний был очень обрадован новым поручением хозяина. Сидеть в полной праздности ему уже давно надоело.

Суэмбахамон предусмотрительно поторопился сообщить о своём торговом предприятии владыке приютившей его страны. Он понимал, что вездесущие шпионы царя рано или поздно всё равно донесут ему о происшедшем. Было готово у фиванца и умягчительное преподношение — янтарное ожерелье. Он только колебался: кому подносить его — самому царю, его старшей жене или голубоглазой царевне. «Женское воздействие, несомненно, сильнее, — размышлял вельможа, — но подарок, поднесённый одной женщине, конечно, возбудит зависть и злобу другой, а это опаснее расположения». Наконец он мудро решил, что царь Дельты сам лучше разберётся, кому следует передать полученное им диковинное украшение.

Очевидно, что — то уже дошло до ушей Несубанебджеда, и его любопытство пробудилось. Поэтому аудиенция была получена очень быстро. Янтарное ожерелье — вещь необычайно редкая и ценная в этих краях — было встречено весьма благосклонно. С таким же расположением и пониманием отнёсся царь и к намерению Суэмбахамона расширить торговые операции. «Только, — подчеркнул он, — в казну должен поступать определённый небольшой налог после каждой удачной экспедиции». После этих слов фиванец был отпущен. По дошедшим потом до него слухам, драгоценный подарок достался одной из младших жён повелителя.

Уже после ухода гостя владыка Дельты вспомнил, что так и не намекнул ему о странных вестях, дошедших до него из Фив: Суэмбахамона там считают утонувшим. Но потом, подумав, царь решил, что так получилось даже лучше.

Результаты второго плавания превзошли все ожидания: Суэмбахамон стал теперь по — настоящему богатым человеком. Правда, плавание длилось значительно дольше: мореходы вернулись только через десять месяцев. Иринефер был в полном восторге и от нового корабля, и от плавания и несколько вечеров подряд рассказывал своему господину происшествия, казавшиеся тому волшебными сказками. Особенно красочно описывал старый кормчий торжища Нового города с их разноязыкими участниками и всевозможными, часто диковинными товарами. По его словам, несмотря на молодость, этот город уже стал важным торговым центром.

Баал-Шамим, очевидно, преднамеренно задержался со своим посещением. Финикиянин явно выжидал, когда Иринефер расскажет Суэмбахамону всё и эти рассказы произведут желаемое воздействие. Начал он с неприятного: напрямик объявил, что желает за свои труды и посредничество получать четвёртую часть от всей прибыли.

Суэмбахамон нахмурился и гневно посмотрел на морехода. Мысль о том, что ему придётся расстаться хотя бы с четвертью полученного, показалась ему невыносимой. Дух жадности, некогда в Фивах сосредоточенный только на золоте, теперь распространился на всё.

Баал-Шамим, заметивший, как изменилось лицо фиванца, добавил с приятной улыбкой:

— Но тебе нет нужды об этом заботиться, господин! Всё, причитающееся мне, я уже удержал, когда отдавал твою большую, — он подчеркнул выразительным жестом рук, насколько часть Суэмбахамона превосходила его, — твою большую долю честному Иринеферу. Всё, что прислано тебе, — это твоё и только твоё!

Суэмбахамон долго молчал. В нём боролись радость, что всё полученное останется у него, и горькое сознание, что прибыль могла быть ещё больше. Кроме того, ему было неприятно, что торговец всё рассчитал. А Иринефер, хотя и видел всё, но ничего не понял, значит, как его доверенное лицо, кормчий был бесполезен. Вероятно, именно в эту минуту у вельможи и зародилась первая, ещё неясная мысль о личном участии в плавании.

Наконец он овладел собой, поблагодарил финикиянина и спросил, когда и куда тот думает отправиться в следующий раз.

Баал-Шамим понял, что самый опасный момент их встречи уже прошёл, и быстро заговорил:

— Надо повторить плавание в Карт-Хадашт [5] ! Теперь я знаю, какие товары там пользуются наибольшим спросом, и мы можем загрузить оба корабля именно ими. Но надо торопиться, скоро этот путь станет известен всем мореходам и в гавани Нового города будет тесно от прибывших кораблей!

5

Карт-Хадашт — Карфаген.

— Хорошо! — согласился Суэмбахамон. — Начинай готовиться! Сколько нужно тебе для этого денег?

Необходимая сумма была вручена Баал-Шамиму, и он удалился. Затем вельможа призвал к себе Иринефера, их беседа опять затянулась до полуночи, после неё Суэмбахамон и принял окончательное решение о своём участии в предстоящем плавании.

Он снова сумел получить аудиенцию у царя Нижнего Египта, на которой объяснил, что хочет совершить плавание вдоль Ливийского побережья. Мысль эта понравилась владыке Дельты чрезвычайно. Правитель сам втайне мечтал о возрождении былого могущества Египта. Но сил для этого у него пока не было. Поэтому любое предприятие, каким — то образом увеличивавшее богатство и мощь его царства, получало полное его одобрение.

Когда Баал-Шамим узнал о намерении фиванского вельможи плыть вместе с ним, он пришёл в ужас. Чуть не плача, он долго убеждал Суэмбахамона отказаться от этого опрометчивого желания, долго говорил об опасностях, ожидающих их, о трудностях и лишениях. Но все эти лившиеся потоком слова финикиянина только укрепляли непреклонность Суэмбахамона. Наконец, после торжественных воззваний к дюжине финикийских и египетских богов и богинь, чтобы они сняли с его головы всякую ответственность за жизнь и здоровье вельможи, Баал-Шамим согласился. Было условлено, что Суэмбахамон поплывёт на корабле финикиянина «Цалим Баал», а «Амон доволен» — второй корабль — поведёт Иринефер.

Плавание оказалось на редкость спокойным и благополучным. После первых двух трудных дней египетский вельможа привык к качке. Как выразился Баал-Шамим, у него были прирождённые «морские ноги». Головным шёл корабль финикиянина, а за ним, в некотором отдалении, «Амон доволен».

Суэмбахамон целые дни проводил на корме судна, сидя под полосатым тентом и глядя на волны, проходившие мерной чередой. Зрелище это очень нравилось ему. Попутный ветер, надувая паруса, быстро гнал корабль вперёд, задорно посвистывая в снастях. На душе у ’фиванца было спокойно и бездумно легко. На ночь подходили к берегу, устраивались в какой — нибудь спокойной бухте и высаживались для ночлега в устье говорливого ручья или небольшой реки. Иногда появлялись местные жители, и устраивалось торжище. Вначале Суэмбахамон прилежно наблюдал за всеми процедурами обмена и старался высчитать свою долю, но потом убедился, что это чрезвычайно трудно, и махнул на всё рукой. Заметив это, Баал-Шамим успокоился, и их отношения снова стали дружественными, а со стороны финикиянина искательно — почтительными.

Окрестности и природа Нового города очень привлекли египтянина, и он начал серьёзно подумывать: не обосноваться ли ему здесь навсегда. Это случилось ранним утром, когда корабли подошли к Карт-Хадашту и перед его взорами раскрылось незабываемое зрелище. На большом полуострове, соединённом с материком узким перешейком, высился исполинский холм. На вершине его и стоял собственно город — небольшая кучка белых зданий, казавшаяся совсем ничтожной. Со стороны материка город был ограждён грубо сделанной, но достаточно мощной стеной. Ниже Бирсы — так называлась эта часть города — красивые рощи сбегали вниз по склону холма. На перешейке тоже стояли какие — то здания, очевидно, связанные с гаванью, — возможно, склады. Свежий ветерок, наполненный сладким запахом деревьев и трав, шёл от этой земли, радостно смеялось утреннее солнце, небо было высоким и синим, — все это наполнило душу Суэмахамона удивлением и восхищением.