Странствующий рыцарь Истины. Жизнь, мысль и подвиг Джордано Бруно

Приблизительно в то же время Бруно совершил первую поездку в Рим. Его вызвал кардинал Ребиба, прослышавший о молодом монахе, отличающемся необыкновенной памятью. Пришлось продемонстрировать свое искусство кардиналу и папе Пию V. Его расспрашивали, как он приобрел свое умение: невольно, по велению судьбы, или по своей воле, упражнениями. Джордано отвечал, что хорошей памятью наделили его родители, но это наследство он умножил постоянными упражнениями. Он рассказал, какими приемами развивал свою память.

Пожалуй, обряд посвящения и встреча с кардиналом и папой только укрепили сомнения Бруно. К формальностям он всегда относился с недоверием. Вдобавок обладал чувством юмора. Вряд ли он искренне был серьезен, когда его облачали во многие одежки, предлагали испить красное вино. Да и обзавестись искусственной лысиной — мероприятие вполне комическое.

Знакомство с высшими католическими чинами тоже не укрепило веру Бруно в церковь. От проницательного взгляда молодого монаха не могли укрыться надменность и самодовольство верховных владык, не блещущих ни знаниями, ни благочестивой жизнью. В одном из трактатов Бруно описал появление папы перед народом. Вот этот отрывок в пересказе историка В. С. Рожицына:

«Вместо небесного света появляется папа с ханжеским, безумным лицом, на голове его тиара и повязка, звериные когтистые пальцы унизаны перстнями. Его безобразное, расплывшееся туловище покрыто облачениями. Ему поклоняются как наместнику божьему. Он качается из стороны в сторону, едва держится на ногах и все же шествует с подобающим ему величием».

В этом описании можно узнать уродливую фигуру «святого» Пия V.

Итак, торжественное возведение в сан священника духовно еще более отдалило Джордано от церкви. Он стал позволять себе крамольные высказывания.

Однажды он беседовал с одним из монастырских богословов — Монтальчино — в присутствии нескольких монахов. Разговор шел о ересях. Джордано не осуждал их безоговорочно, а пытался разобраться в том, что в них разумного. Монтальчино возмутился:

— Можно ли всерьез относиться к высказываниям еретиков, закоренелых в грехе и невежестве?!

Джордано возразил:

— Еретики не облекают свои рассуждения в схоластическую форму, однако нередко излагают свои взгляды логично и доходчиво. Не всякий еретик — невежда, как не всякий невежда — еретик.

Бруно привел пример Ария, которого схоласты толковали упрощенно. (Христианин из Александрии Арий в IV веке доказывал не божественную, а человеческую природу Христа; возражал против признания единства бога-отца и сына, так как отец должен быть старше сына. По Мнению Бруно, и святой Августин считал бога-отца творящим началом, создавшего и сына своего.)

Монтальчино был доносчиком, агентом инквизиции. Как многие тайные агенты, он не только вынюхивал ересь и доносил на еретиков, но и сводил личные счеты, клеветал на своих обидчиков. В споре одержал верх Джордано. Злобный Монтальчино отомстил тайно и подло: настрочил донос, перечислив сто тридцать пунктов, по которым Бруно отступил от учения католической церкви. Припомнились и другие прегрешения брата Джордано: выдворение икон из кельи, глумление над описанием семи радостей Богородицы.

Дело принимало серьезный оборот. Местное церковное начальство поддержало обвинение. Донос был передан в римскую инквизицию. Для предварительного разбора этого дела в Рим вызвали и самого обвиняемого.

В Риме он остановился в монастыре святой Марии, где был принят как гость. Он готовился отправиться в канцелярию римской инквизиции, когда ему доставили письмо из Неаполя. В нем говорилось: после отъезда Джордано в его келье произвели обыск, обнаружили книги отцов церкви с запрещенными комментариями Эразма.

Теперь у него оставалось два выхода. Остаться и ждать суда инквизиции, не рассчитывая на снисхождение. Или ослушаться, бежать и стать отступником.

Он выбрал второй путь.

Непослушание церковному начальству — грех тяжкий. Отступнику грозил смертный приговор. В лучшем случае его ждало публичное покаяние и двадцать лет монастырской тюрьмы.

Побег Бруно совпал с одним странным событием. На следующее утро из Тибра выловили, якобы, тело монаха. В нем опознали неаполитанца из монастыря святого Доменика. Возможно, монах прибыл в Рим по делу Джордано, собираясь выступить с обвинением. Вопрос не выяснен. Не исключено, что случай этот выдуман. В протоколах инквизиции он не упомянут.

Бруно стал отступником, рискуя жизнью. А ведь еще недавно, после получения степени доктора римско-католического богословия, ему открывался путь к высоким должностям. Церкви нужны были умные, вдохновенные богословы с точной памятью и твердой логикой. За долгие годы господства догматического богословия его приверженцы научились твердить одно и то же, отвыкнув от острых дискуссий.

Реформация застала врасплох правоверных схоластиков. Требовался приток новых свежих сил. Но откуда их взять? Те, кто умел и любил рассуждать, не избегая сомнений, старались осмысливать даже еретические идеи. А тем, кто на разные лады повторял то, что дозволено, подобно Монтальчино, поражения в диспутах приходилось восполнять сочинением грязных доносов.

Великолепная память, редкая работоспособность, остроумие выделяли Джордано из среды заурядных богословов. Начальство терпело его еретические выходки, надеясь, что он облагоразумится и станет, подобно многим, добиваться власти, славы, чинов. Расчеты эти не оправдались.

Вспомним одну евангельскую историю. Иисуса в пустыне искушал дьявол. Последнее главное искушение:

«Опять берет Его дьявол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их.

…и говорит Ему: все это дам тебе, если падши поклонишься мне».

Конечно, никто не сулил Бруно «все царства мира и славу их», не искушал злонамеренно. Однако наверняка понимал Бруно, что ему не представит большого труда сделаться знаменитым богословом. Не случайно же его талантам дивились папа и кардиналы.

Знал Джордано, что, отрекаясь от служения дьяволу лицемерия, обрекает себя на гонения, позор, угрозу мучительной смерти.

Евангельскому Иисусу помогла преодолеть соблазны вера в господа бога. Что же помогло Бруно выбрать путь преодоления и мученичества? Тоже вера. Он не хотел, не мог жить лживо. Его бог был олицетворением добра, правды, красоты.

Каждый человек имеет своего личного «бога», от которого зависят его поступки, которого он чтит и слушается. Это — совесть. Она — в нас, и в то же время выше нас. Совесть мешает нам творить несправедливость. Она толкает на поступки невыгодные, быть может, материально, зато выгодные духовно, приносящие высокую радость и удовлетворение.

Бруно обрел право осмысливать и оспаривать — всерьез — все на свете, право бороться за свои убеждения, право на верность юношеским идеалам, на великую радость познания и поисков истины.