Страшен путь на Ошхамахо

Услышав последние слова, важный пришелец многозначительно хмыкнул.

— Настоящий воин не думает о таких пустяках, добрый Ханух, — улыбнулся Тузар. — Гости твоего огня не какие-нибудь турки, любящие услаждать свои утробы жирной и обильной пищей. Мой господин, которого ты можешь называть высокодостойным Мысроко, обладая силой нарта, воздержан в еде, как хрупкая девушка.

Мысроко сделал нетерпеливый жест рукой, хотя по лицу его было видно, что грубая лесть Тузара нисколько его не обижает.

Ханух всем своим видом выражал радостное потрясение:

До сих пор только по народным преданиям знал я о прославленных адыгах далекого Мысыра! [6] Великий Тхашхо! Ты дал моим глазам увидеть живого…

— Подожди, пшикеу! — перебил табунщика именитый гость. — Твой Тхашхо, который считается главным среди здешних адыгских идолов, тут совершенно ни при чем. Ибо все сущее на земле покоряется или должно со временем покориться единственно истинному аллаху и пророку его Магомету.

6

Египет, а Мысроко — значит сын Египта

Ханух испуганно моргал глазами: хотелось и согласиться, и в то же время страшновато было так вот сразу покинуть привычных богов.

А Тузар добавил для пущей убедительности:

— Ты слушай, парень, что говорит тебе высокодостойный, сделавший хадж в Мекку и познавший мудрость Священной книги, о чем свидетельствует зеленый тюрбан на его просветленной голове! — низкий рокочущий бас Тузяра окончательно обил с толку бедного крестьянина.

— Конечно, — пробормотал он. — Мы темные люди… Мы такой чести не заслужили… И, конечно, аллах и Магомет, и еще Аус Герга — хорошие боги…

— Остановись, простодушный! — строго и твердо сказал Мысроко. — А то ты еще не такого наговоришь. Тебе ясно объясняли: бог только один — могущественный и всевидящий аллах. Магомет — это пророк. А вот Аус Герга — другое дело. Правильно его называть Исса. В Коране о нем тоже чего-то понаписано. Только я не все запомнил. С юности я больше привык запоминать лица врагов, а не тексты китабов [7] , где мудрых священных слов в тысячу раз больше, чем звезд на небе. Да и пальцы мои больше привыкли сжимать древко копья или рукоять сабли, чем перелистывать страницы.

7

книга религиозного содержания

Ханух обрадовался случаю перевести разговор на другую тему:

— Вот и мой хозяин такой же: очень он любит поработать боевым топором или длинной пикой. Его селище тут, рядом, на расстоянии двух полетов стрелы. Он убьет меня, если высокочтимый Мысроко к нему не заедет.

— Заедем, — благосклонно ответил Мысроко. — Наши кони уже отдохнули, и мы тронемся в путь, как только ты их напоишь. Мы бы тебя не тревожили, добрый человек, но ведь неудобно въезжать во двор князя на взмыленных лошадях, как будто спасаясь от погони…

Пока мужчины сидели у костра, туман рассеялся, а небо постепенно очистилось от серых неприветливых облаков. Мысроко и Тузар впервые увидели Главный Кавказский хребет во всем его великолепии. С востока на запад, насколько хватал глаз, протянулась острозубая горная стена. Солнце еще не взошло, и лишь отдельные вершины, покрытые вечным снегом, были окрашены в нежные розовато-желтые тона. Но вот край солнечного диска приподнялся над восточной оконечностью горной цепи, и множество причудливо изломанных граней бесконечной утесисто-снежной гряды мгновенно вспыхнули ярко-золотистым переливчатым сиянием. Теневые склоны из тускло-серых стали вдруг чисто-голубыми, беспорядочные скальные нагромождения, незаметенные снегом, сменили черную окраску на оранжево-коричневую. А совсем рядом, наполовину возвышаясь над хребтом, словно полководец, вышедший из общего строя, уверенно и гордо возносил к небу обе свои вершины исполин Ошхамахо [8] — Гора Счастья, как издавна называли его кабардинцы. С этой части пастбищного нагорья он виден весь — от гранитного цоколя до сверкающих ослепительным блеском, округлых, как девичьи груди, вершин. Казалось, Ошхамахо специально сбросил сегодня плотную облачную бурку, в которую кутался всю последнюю неделю, чтобы поразить своей величественной красотой двух суровых воинов, вернувшихся с далекой чужбины.

8

Эльбрус

Мысроко смотрел немигающими глазами на огромную гору, а губы его еле слышно шептали:

— Так вот ты какой, Ошхамахо… Нет, ни одна из старинных адыгских легенд, привезенных в Мысыр моими предками еще два или три века назад, не смогла тебя приукрасить… А какие горы и пастбищные склоны, какие чистые и щедрые реки, какие богатые леса… Даже эдем я представлял себе более скромным, да простит мне аллах мое невольное кощунство!

Тузар стоял чуть позади хозяина и шумно вздыхал.

Ханух напоил коней, приторочил к тузаровскому седлу хурджин, оба лука и длинный чехол с чем-то тяжелым внутри.

Тузар накинул на плечи высокодостойного бурку, и тот легко, почти не касаясь стремени, вскочил на коня.

— А ты заслуживаешь благодарности, — сказал Мысроко табунщику. — И, возможно, я еще буду иметь случай вознаградить тебя.

— За что? — удивился крестьянин.

— Хотя бы за то, что тебя зовут Ханух, — усмехнулся именитый всадник и пришпорил коня.

Тузар последовал за своим господином.

* * *

Княжеский хабль [9] , состоящий из полутора десятков строений, располагался по склону невысокого холма. Ниже, на берегу узенькой речушки, впадающей, очевидно, в Балк, лепились лачуги крестьян. Это были весьма невзрачные строения, вернее даже нестроения, а плетения из тонких ореховых жердей, обмазанных глиной. Над каждой лачугой возвышалась круглая, сужающаяся кверху (тоже плетеная и обмазанная глиной) очажная труба. Эти малороскошные жилища были покрыты грубой соломой. Впрочем, и княжеские «особняки» в те времена не слишком сильно отличались от крестьянских. Строительный материал и «архитектура» шогенуковского дома — почти такие же, как у любого пшикеу. Только размерами хоромы князя раза в три побольше, да стены двойной толщины. Правда, крыша дома поражает своей красотой и «богатством» — она сделана из длинных стеблей камыша, привезенных с берегов озера Тамбукан. Над крышей не одна труба, а целых три. Причем та, которая возвышалась над гостевой комнатой, была сложена из камня.

9

часть села или квартал, иногда отдельное село, принадлежащее одной фамилии

Остальные строения усадьбы — дома для приближенных всех степеней знатности, для простых воинов и для унаутов, т. е. холопов, или попросту рабов, стояли чуть поодаль и ниже по склону. Еще ниже — обширный хозяйственный двор с конюшней, коровником, крытым загоном для овец и коз, кладовыми для хранения зерна; и других продуктов.

Когда Мысроко с Тузаром по узкой раскисшей дороге, где копыта коней полностью утопали в грязи, подъехали к плетневой ограде усадьбы, князь оказался во дворе. По всему было видно, что он собирался на охоту. Несколько дюжих парней под придирчивыми взглядами трех уорков седлали лошадей, таскали снаряжение, оттачивали наконечники копий. Сам высокородный пши сгибал в это время тугое древко лука, собираясь накинуть на его верхний конец петельку тетивы.

Мысроко уверенно въехал во двор и остановился, выжидательно поглядывая на князя, которого нетрудно было узнать и по одежде, и по властно-сердитому выражению красивого молодого лица. Князь обернулся, отбросил лук в сторону, и огонек любопытства, мелькнувший на какое-то мгновение в его глазах, бесследно исчез: теперь его лицо выражало несколько сдержанное, но искреннее чувство доброжелательства.

— Эй, Биберд! — крикнул он одному из уорков (видимо, старшему по положению). — У меня гости.