Страшила
Шрифт:
— Мадам, вы уверены, что обратились к нужному человеку? Боюсь, о парне с таким именем я никогда не писал.
— Как так не писали? Передо мной лежит газета со статьей, подписанной вашим именем. И в ней сказано, что он засунул труп той шлюхи в багажник, и прочая чушь в том же роде.
Элементы головоломки наконец сложились у меня в мозгу в цельную картину. Случай, о котором она упоминала, имел место на прошлой неделе, и я написал о нем не статью, а заметку, поскольку в редакции он никого не заинтересовал. Некий юный наркодилер придушил одну из своих клиенток и засунул труп в багажник ее же автомобиля. Хотя это было межрасовое преступление, ажиотажа оно не вызвало, ибо задушенная девушка обладала не только белой кожей, но и патологической привязанностью к зелью, в каковой связи это дело
Тут я подумал, что имя Алонзо незнакомо мне по той причине, что в полиции имен задержанных подростков репортерам не называют, а подозреваемому, если мне не изменяет память, не более пятнадцати-шестнадцати лет.
Пододвинув к себе стопку газетных номеров за прошлый месяц, я быстро пролистал ее и нашел в разделе криминальных новостей упомянутую заметку, датировавшуюся позапрошлым вторником. Расправив на столе нужную страницу, я внимательно перечитал свой материал. На статью или репортаж он действительно не тянул, однако выпускающий редактор по какой-то неведомой мне причине поставил под ним мое имя. Если бы не это, то разговаривать с данным абонентом мне бы не пришлось. Как говорится, не повезло так не повезло.
— Итак, ваш сын Алонзо, — произнес я в трубку, — был арестован две недели назад по подозрению в убийстве некоей Дениз Бэббит. Я правильно излагаю?
— Я уже сказала вам, что все это ложь.
— Положим… Но вы именно эту историю имеете в виду, не так ли?
— Да, эту. И меня интересует, когда вы напишете об этом случае правду.
— А правда заключается в том, что ваш сын невиновен?
— Совершенно верно. Вы все неправильно поняли и написали ерунду, а тем временем моему сыну шьют дело как взрослому, хотя ему всего шестнадцать. Как можно так поступать с мальчиком?
— А у вашего Алонзо фамилия, надеюсь, имеется?
— Уинслоу.
— Значит, он — Алонзо Уинслоу. А вы, значит, миссис Уинслоу?
— Нет, меня зовут по-другому, — с негодованием произнесла она. — Но я не скажу вам свое имя, поскольку вы пропечатаете его в своей очередной лживой статье.
— Нет, мадам. Пока я нигде не буду его печатать. Просто хочу знать, с кем разговариваю.
— Тогда зовите меня Вандой Сессамс. Повторяю, я не хочу, чтобы мое имя фигурировало в вашей газете. От вас мне нужно одно: чтобы вы напечатали правду об этом деле. Назвав моего мальчика убийцей, вы уничтожили его репутацию.
Слово «репутация» в протестных звонках употреблялось очень часто. Но в данном случае его использование меня откровенно рассмешило, особенно после того, как я еще раз просмотрел свою заметку.
— Я написал, что его арестовали по подозрению в убийстве, миссис Сессамс. Но тут никакой ошибки нет, ибо дело совершенно ясное.
— Да, его арестовали. Но он никого не убивал. Мой мальчик не мог обидеть даже мухи.
— Полиция, однако, утверждает, что на него было заведено дело еще в двенадцатилетнем возрасте, когда его взяли за продажу наркотиков. Это тоже, по-вашему, ложь и дерьмо цыплячье?
— Ну приторговывал парнишка «дурью» на углу — и что с того? Это вовсе не означает, что он способен кого-то придушить. Между тем полиция необоснованно обвиняет его в убийстве, а вы закрываете на правду глаза и во всем с ней соглашаетесь.
— В полиции мне сказали, что он сознался в убийстве женщины, а также в том, что спрятал ее тело в багажнике.
— Все это ложь! Он этого не делал.
Я так и не понял, к чему относились ее слова — к преступлению, в котором обвиняли ее сына, или подписанному им признанию. Впрочем, большого значения это не имело, так как я уже собирался уходить. Бросив взгляд на экран компьютера, я заметил в разделе «почта» шесть крохотных «конвертиков» с электронными сообщениями. Все
они пришли, после того как я вернулся из офиса Крамера. Похоже, электронные стервятники уже начали кружить надо мной. Читать эти сообщения мне совершенно не улыбалось. Мне хотелось одного: побыстрее завершить никчемный разговор и передать все, что связано с этим делом, в руки своей преемницы Анджелы Кук. Пусть она разбирается с этой вздорной бабой и другими протестующими личностями, твердящими вопреки фактам о невиновности своих родственников. Как говорится, с меня хватит.— О'кей, миссис Уинслоу…
— Ошибочка! Моя фамилия Сессамс, как я уже вам говорила. Похоже, вы и в своем деле постоянно допускаете ошибки.
Надо сказать, что эти ее слова здорово меня задели. И я, прежде чем ответить ей, сделал небольшую паузу, чтобы успокоиться и собраться с мыслями.
— Извините, миссис Сессамс. Давайте договоримся так: я еще раз просмотрю все материалы по делу вашего сына и, если обнаружу что-либо обнадеживающее, о чем можно написать, обязательно перезвоню вам. Ну а пока позвольте пожелать вам удачи и…
— Вы этого не сделаете.
— Чего не сделаю?
— Не позвоните мне.
— Я же сказал: обязательно позвоню, если обнаружу…
— Вы даже не удосужились спросить номер моего телефона. Вам на меня наплевать. Вы такой же сукин сын, как те полицейские, которые хотят посадить моего мальчика за то, чего он не совершал.
С этими словами она повесила трубку. Я же с минуту сидел без движения, размышляя над ее словами, а также о назначении отдела криминальных новостей в нашей газете. Потом посмотрел на свой журналистский блокнот, лежавший на столе перед клавиатурой компьютера. Пока мы разговаривали, я не сделал ни одной записи, ни одной пометки, и она с полным на то основанием могла обвинить меня и в наплевательском отношении к работе.
Откинувшись на спинку стула, я стал медленно исследовать взглядом содержимое своей ячейки. Здесь находились письменный стол, компьютер, телефоны и несколько полок с файлами, журналистскими блокнотами и старыми выпусками газеты. На одной полке помещался переплетенный в красную кожу толковый словарь английского языка — такой старый, что название издательства — «Уэбстер» — почти полностью стерлось с корешка. Этот словарь мне подарила мать, когда я сказал ей, что хочу стать писателем.
Вот и все, что я нажил, занимаясь двадцать лет журналистикой. И из всего этого я собирался через две недели забрать с собой только словарь, который один представлял для меня хоть какую-то ценность.
— Привет, Джек.
Я мгновенно завершил предпринятую мной импровизированную инвентаризацию, повернулся на голос и устремил взгляд на красивое лицо Анджелы Кук. Я не был знаком с ней лично, но знал, что это наша новая сотрудница, принятая в штат после окончания факультета журналистики одного из престижных университетов. Такого типа журналистов нового поколения у нас называли мобильниками. Во-первых, все они были очень молоды и легки на подъем, ну а во-вторых, обладали знаниями новейших электронных устройств и технологий в области средств массовой информации, изучили секреты Интернета и могли оперировать с материалами на вебсайтах, используя различную аудио- и видеоаппаратуру. При этом они, разумеется, изучали и классическую журналистику и могли с легкостью переключаться с бумажных носителей информации на электронные и обратно. Но это в идеале. На самом деле все эти знания и умения на практике ими пока не применялись, хранились, так сказать, втуне, и эти ребята, если разобраться, продолжали оставаться обычными практикантами, желторотыми неоперившимися птенцами, которым только еще предстояло, образно говоря, встать на крыло.
Такой же молодой, зеленой и совсем еще неопытной журналисткой была и Анджела Кук, получавшая, судя по всему, долларов на пятьсот в неделю меньше меня, каковое обстоятельство, впрочем, делало ее весьма ценным приобретением для нашей газеты, учитывая новую финансовую философию, взятую на вооружение хозяйствующей корпорацией. При этом никого не волновало, что полноценных репортажей у нее не получится, потому что источников информации у нее нет, и что полицейским, если у них вдруг возникнет такая необходимость, не составит труда манипулировать ею.