Страшная тайна

– А, – сказал он и задумался. Потом улыбнулся той улыбкой, от которой мне всегда становится понятно, что он не такой уж и рассеянный. Его нервное, растерянное лицо от этой улыбки совершенно меняется – и видно, что за этим выражением прячется глубокий ум. – Я сам доберусь домой, – сказал Эндрю. – Не знаю, когда освобожусь.

Это было большое облегчение. Я мог располагать своим временем. Отыскав заманчивый итальянский ресторанчик, я побаловал себя и основательно, не спеша поел. Потом я очень хвалил себя за это. Остаток дня был сплошной чередой досадных неудач. Как, впрочем, и вся охота на девицу Мэллори. Теперь-то я уверен, что это все она и подстроила, хотя до сих пор не понимаю, как ей это удалось.

Сначала я никак не мог вспомнить, где поставил машину. Когда я ее наконец отыскал, на ней была квитанция – штраф за неправильную парковку. Потом я опять заблудился, когда ехал по новому адресу девицы Мэллори, невзирая на то что уже один раз побывал на той улице, а когда я туда добрался, там было негде встать – ни на той улице, ни на соседней. Так что когда я позвонил в дверь высокого, сверкавшего свежей краской дома времен Регентства [4] , шел уже четвертый час.

4

Эпоха Регентства – период британской истории с 1811 по 1820 год. В это время королем был тяжело больной Георг III, и страной вместо него правил сын, принц-регент, после смерти отца ставший королем Георгом IV.

Женщина, открывшая мне дверь, сверкала свежей краской не хуже самого дома. Пожалуй, если бы она трудилась над своей внешностью не так усердно, то была бы даже миловидной – на манер смуглянки-цыганки. Лицо под слоем косметики выдавало фанатичную приверженность диетам. В черных волосах проблескивали высветленные бронзовые пряди, стоическую худобу подчеркивали тугая черная юбка и дорогой фирменный свитер. Свитер меня просто заворожил. По нынешней моде он был украшен белой атласной аппликацией на одном плече, расшитой бисером. Я в жизни не видел такого нелепого, бессмысленного украшения. От потрясения я даже не сразу сообразил, что передо мной точно не Мари Мэллори. Этой женщине было по меньшей мере лет тридцать пять.

Она постучала красным наманикюренным ногтем по косяку и нетерпеливо спросила:

– Да?

– Извините, что побеспокоил, – ответил я. – Я разыскиваю Мари Мэллори. По поводу наследства.

При слове «Мари» лицо у нее окаменело. Очевидно, она терпеть не могла Мари, а теперь и меня за компанию.

– К сожалению, моя племянница только что уехала, – сообщила женщина. Было ясно, что она только рада меня огорчить.

Я спросил:

– Не знаете ли вы, когда она вернется?

– Не имею ни малейшего представления, – с нескрываемым удовольствием ответила она. – Уж если моей племяннице приспичило уйти в загул, можно только гадать, когда она вернется. – После чего добавила самым что ни на есть трагическим тоном: – Еще и утащила с собой моего сына Ника!

Судя по ее тону, Мари прямо-таки вырвала невинного младенца из материнских объятий.

– Как печально это слышать, – ответил я на оба заявления разом. – Не знаете ли вы, куда они отправились?

– Я знаю только одно: она укатила в ту самую минуту, когда вы позвонили в дверь, – сказала хозяйка дома с глубоким удовлетворением.

Еще бы она не была довольна. Когда не удается кого-то застать, всегда особенно обидно, если разминулся с ним совсем чуть-чуть. То есть так обычно бывает. Но для магида это не самое неприятное известие.

– Благодарю вас, – кротко проговорил я. – Если можно, передайте племяннице, что я заезжал. – И дал ей визитную карточку. Судя по тому, как она ее взяла, я понял, что мелкие клочки карточки полетят в мусорное ведро в тот самый миг, когда моя собеседница захлопнет за мной дверь. Я бросил последний зачарованный взгляд на украшение на ее свитере – у атласной аппликации были фестончатые края, а два расшитых бисером щупальца алчно тянулись к правой груди хозяйки – и ушел.

Жанин, думал я. Это наверняка была Жанин. Бедный больной мистер Мэллори очень точно подобрал слово «стервозина».

Потом я выкинул из головы Жанин вместе с ее свитером и достал письмо, которое написала мне Мари Мэллори. Всякое живое существо, когда двигается, оставляет за собой след в воздухе. Этот след отчетливо видно минут десять, а еще минут двадцать вполне можно различить, – иногда и дольше, если у существа сильный характер. В письмах такие же следы – отпечатки личности – сохраняются иногда лет на пятьдесят. А Мари Мэллори прямо-таки пропитала письмо своим сильным характером. Оставалось только сверить ее отпечатки со всеми следами вокруг.

Эти следы начинались тут же, прямо на улице, вперемешку с синим дымом, который тянулся за машиной, срочно нуждавшейся в смене масла. Помню, что тогда следы показались мне вполне симпатичными, – очередное заблуждение. В них была отвага, боевой задор и даже юмор, словно Мари не ломается под ударами судьбы, невзирая на то что в последнее время у нее, очевидно, была черная полоса. И Жанин ничуть не преувеличивала. Девица Мэллори очутилась в конце улицы буквально в тот самый миг, когда я свернул на ту же улицу в начале. Я пришел в восторг – опять же ошибочно. Бросился к своей машине и пустился в погоню.

Я ехал по следу битых полчаса. Он был очень запутанный, Мари металась зигзагами по разным улицам, и широким, и узким, и по туннелям, и по мостам, то в гору, то под гору, причем горы были до того крутые, что один раз у меня даже заглох двигатель, а потом по извилистым дорожкам через какой-то огромный зеленый парк. Я повидал веранды в стиле Регентства, розовые готические башни, современные офисные центры, мощенные брусчаткой переулки, железный корабль Брюнеля [5] и шоссе М-32. Судя по карте, которую я расстелил на пассажирском сиденье, я осмотрел все уголки города к северу от порта – и при этом ни разу не приблизился к преследуемой машине на расстояние окрика. Я даже не сумел распознать эту машину среди прочих и тем более не разобрался, что у девицы Мэллори на уме, но поскольку на узких улицах неизменно витал острый бензиновый запах, я полагал, что моя цель – довольно старый автомобиль.

5

Имеется в виду пароход «Великобритания», спущенный на воду в 1843 году, – на тот момент самое большое судно в мире, первый трансатлантический пароход, соединивший преимущества металлического корпуса и гребного винта. В 1970 году пароход вернулся к месту постройки, в Бристоль, где был переоборудован в музей. Его создатель Изамбард Кингдом Брюнель (1806–1859) – один из самых талантливых британских инженеров XIX века, построивший первый туннель под Темзой, Большую западную железную дорогу и несколько кораблей-гигантов.

Никогда нельзя ничего предполагать. Надо идти по следу, и все. След примерно в этот момент резко свернул вниз, к воде. Я помчался туда – и увидел впереди облезлый «моррис» с женщиной за рулем и детским креслом на заднем сиденье. «Ага!» – подумал я. Я прибавил газу, одновременно отправляя женщине за рулем магидские призывы заехать куда-нибудь, где можно поговорить. Ответа не было. Я прогнал «моррис» через два моста туда, где из-за одностороннего движения водителям приходилось закладывать безумные петли, машин становилось все больше, и нам обоим пришлось, в сущности, ползти ползком. «Моррис» неизменно держался в трех машинах впереди меня, и женщина за рулем наотрез отказывалась реагировать на мои призывы. С каждым ярдом [6] я злился все больше и больше. Я бы давно бросил это дело – но она была так близко!

6

Ярд – приблизительно 0,91 см.

Потом коричневый «моррис» резко свернул в проулок, и до меня дошло, что это вообще не та машина. След девицы Мэллори пропал, как не было. Похоже, я потерял его, как только решил, будто «моррис» – ее автомобиль.

Я выругался. И решил все бросить и ехать домой. Но тут мне пришла в голову неприятная мысль о том, что скажет Стэн, и я подумал, что остается еще очевидный выход из положения – вернуться к дому ее тетки и засесть там в засаде. Я бы и вернулся – но вскоре понял, что опять заблудился.