Страшнее пистолета
Шрифт:
— Дядя Кирилл? — встрепенулся сомлевший на плече отца мальчик. — Он здесь? Он живой? А я думал… Тут стреляли, потом кто‑то страшно кричал, потом опять стреляли…
— Тише, сынок, тише, — Тарасов ласково погладил парнишку по голове. — Посмотри на них — тут есть твой дядя Кирилл?
— Нет, его нету. Только этот, — ребенок побледнел, снова вспомнив пережитое, — толстый, грязный, а еще вон тот, с ногой простреленной — они меня украли. Там еще один был, и они хотели… А потом пришел дядя Кирилл… И Тимка… Дядя Кирилл! Тимка!
Долго еще звенел в ушах жалобный зов мальчика. Даже когда
— Ничего, Тимыч, — криво улыбнулся он поскуливавшему псу, — все будет хорошо, малыш скоро успокоится. Да пойми же ты! — недоумевающе‑растерянный взгляд алабая резонировал с собственными ощущениями Кирилла, вызывая душевную боль. — Нельзя нам туда! Мне нельзя! Ты представляешь, что будет с пацаненком, когда он разглядит мою физиономию? На болоте он с перепугу ничего толком не видел. Пусть лучше так. В конце концов, ты, если хочешь, можешь вернуться, я же вижу, как ты привязался к малышу. Иди, еще не поздно.
Вот теперь алабай обиделся всерьез.
И до самого возвращения домой, растянувшегося почти на два дня, с хозяином «не разговаривал». Он держался неподалеку, обычно в радиусе метров трех‑четырех, в развеселые разведки не отлучался, во время ночевки теплым боком не прижимался, улегшись неподалеку. Игнорировал, в общем. И на все попытки пообщаться не откликался.
Особо переживать по этому поводу Кирилл не стал, сосредоточившись на дороге. Ведь мало того, что они никогда еще не уходили так далеко от дома, так ведь и побегать пришлось по незнакомым местам.
Но умение ориентироваться в лесу, а также фотографическая память не подвели их обладателя и на этот раз. И благодаря тому, что обратно они шагали без задержек на рыбалку и охоту, к своей избушке путешественники вышли поздним вечером следующего дня.
Измотанные до предела, голодные, дующиеся друг на друга, но в то же время — довольные и даже счастливые.
Впервые за долгие два года Кирилл смог ощутить, что его существование вовсе не бессмысленно, что он живет не зря. И что старец Никодим оказался прав.
В избушке на столе лежали пакеты с хлебом и крупой, под чистыми холщовыми тряпицами прятались в керамических мисках давно остывшие картошка в мундире и каша. Огород был полит, сорняки выполоты.
Все ясно, дед Тихон навещал и, увидев чахнущие посадки, понял, что обитатели избушки снова ушли в поход. Еды вон наготовил, славный старикан.
Чему и Кирилл, и особенно Тимка были несказанно рады. Готовить сил не было, а вот есть хотелось жутко. Казалось, что желудок, разозлившись на нечуткого владельца, мстительно присох к позвоночнику.
Поэтому, прежде чем рухнуть на кровать и отключиться, Кирилл разделил еду на две равные части, накормил себя и пса. И только потом позволил себе рухнуть.
А утром они с Тимкой помирились, и жизнь снова размеренно пошагала дальше по привычному маршруту.
Навестившему их в следующий раз деду Тихону Кирилл ничего о происшедшем рассказывать не стал. А зачем? Хвастаться, что ли? Было и было. И ушло. Навсегда.
Первые дни сентября выдались на
редкость противными: серыми, сырыми, слякотными. Сутками моросил мелкий холодный дождик, небо безнадежно затянулось сплошным, без прорех, облачным одеялом. И хотя было еще не так уж и холодно, но влага, казалось, пропитала не только стены, но и мебель, одежду и воздух, не добавляя бытию комфортности.— Тимус! — Вернувшийся после утренней пробежки Кирилл потрепал жмущегося к печке пса по холке. — С такой погодой нам с тобой скоро придется жабры отращивать, правда?
Алабай уныло фыркнул и многозначительно посмотрел на холодную печь.
— Да понял, понял уже, дай только одеться. Сейчас затоплю, действительно пора, пусть просохнет все. Только учти, сухих дров маловато, как бы не пришлось нам с тобой к поленнице идти, на двор.
Энтузиазма по поводу прогулки в сырость пес почему‑то не проявил.
— Ладно, не куксись, те все равно отсырели, дымить будут. Думаю, обойдемся стратегическим запасом. Да и к приходу деда Тихона подготовиться надо, чайку заварить, кашу в печь посадить. Помнишь, как он нам помог тогда с хозяйством? Сегодня наша очередь старика побаловать. Откуда знаю, что он придет? Не смеши меня, Тимыч, я же всегда это чувствую…
Не прекращая болтать с псом, Кирилл растопил печь, быстренько прибрался в комнате, поставил томиться пшенную кашу с ягодами, заварил травяной чай и, окинув критическим взглядом свое жилище, направился к выходу встречать гостей: деда Тихона и Хана, Тимкиного папашку.
В затылок с докладом отрикошетил вернувшийся после осмотра жилища критический взгляд — все в норме, босс! В хате чисто, тепло, сухо, вкусно пахнет.
Учуяв приближение человека, всегда приносившего вкусные гостинцы (кольцо кровяной колбаски, внушительный кусок ливера, аппетитный зельц), алабай, по‑щенячьи встявкнув, выбежал из дома. Желание полакомиться в неравной борьбе победило отвращение перед слякотью.
Глава 25
Кирилл не последовал примеру пса, оставшись дожидаться деда Тихона в дверях. Он при всем желании не смог бы последовать этому примеру, поскольку весело приветствовать прибывших ему было просто нечем — хвоста‑то нет. Никакого. Даже купированного, как у Тимуса.
Собственно дождя уже не было, но в воздухе висела мелкая морось. Именно висела, капельки были настолько мелкими, что казалось, им не хватает веса, чтобы долететь до земли. И они болтались сырой взвесью, оседая на всем, до чего добалтывались.
В том числе и до штормовки деда Тихона, и до густой шерсти Хана, и до черного блестящего Тимкиного носа.
— Доброе утро, дед! — Кирилл посторонился, пропуская гостя в дом. — Если честно, не ожидал, думал, ты дождь пережидаешь. Но от этого еще приятней, почти сюрприз.
— Как же, — добродушно проворчал старик, вешая отсыревшую штормовку на гвоздь возле печки, — устроишь тебе сюрприз. Ты же за три версты гостей чуешь. Что касается дождя — так я и сам надеялся, что развиднеется, но это еще не скоро. А у меня гостинчик для Тимки мог испортиться, я ж в поселковый магазин редко хожу.