Страшные немецкие сказки

Во французской сказке "Принцесса Тройоль" герою по имени Фанш приходится спасать принцессу, превращенную в козу. В ночном замке обосновались невидимки, а за столом прислуживает пара рук. Как и Василиса, Фанш помалкивает на их счет — ему вообще запрещено разговаривать. Невидимки играют им в шары ("переворачивание" мотива кеглей), расплющивают его об стену и разрывают на куски. К девушке постепенно возвращается ее облик (голова, верхняя половина тела), и она старательно лечит героя. На третье утро перед ней встает трудная задача — невидимки поджарили и скушали Фанша. К счастью, от него уцелел кусочек черепа, которого хватило для оживления всего тела.

В бретонской сказке принцессу-утку освобождает от заклятия мельник. Демоны вылезают всем скопом из каминной трубы в старой усадьбе. Они бестолковы и поэтому дожидаются каждый раз своего предводителя Буате (нечисть впервые обретает мудрого главаря). Издеваются над юношей они теми же способами, что и невидимки, вот только не успевают съесть его до крика петуха ^[523] .

Героя норвежской сказки три ночи подряд лупцуют кнутами многоголовые тролли, но зато он выручает целых трех принцесс, закопанных в землю по шею ^[524] . Отчего юноша не воспользовался волшебной лопаткой красноармейца Сухова?

523

Спенс Л. Указ. соч. С. 98–101.

524

Асбьернсен П.К., Му Й. На восток от солнца, на запад от луны. Норвежские сказки. М.: Издательский дом Мещерякова, 2012. С. 94–111.

Исландский герой Йоун Бесстрашный заставляет беспокойных мертвецов делиться сокровищами. Самого страшного из них вносят в проклятый дом шесть человек, испачканных землей. Когда мертвец выползает из гроба (естественно, без посторонней помощи), Иоун ложится на его место, и боящийся рассвета покойник вынужден указать ему путь к кладу. Несмотря на корыстный интерес, Йоун не паясничает и не точит лясы — в этом преимущество исландской сказки перед остальными из типа 326. Но заканчивается она традиционно: Иоун узнает, что такое страх, когда невеста кричит ему, спящему, на ухо ^[525] . На зависть сердечных и ласковых подруг избирают себе бесстрашные герои!

525

Корабль призраков. С. 112–119.

От двух крестьян из латышской сказки никаких действий не потребовалось. Они лишь распороли мешок в овине и улеглись в него валетом. Глупым чертям этого хватило — они разбежались в страхе, завидев двухголового зверя. Не помог даже старый черт, которому чертенята приподнимали веки. Проснувшиеся герои безжалостно забили старика граблями ^[526] .

Чешская сказка представляет собой гибрид трех поименованных типов. Храбрый солдат ночует в костеле, который по утрам бывает забрызган кровью. Там погребен жадный священник, и каждую ночь его вытаскивают из могилы и рубят на кусочки три свирепых дракона. Роль солдата скромна — он прячется где-нибудь в храме и тихо просиживает всю ночь. Благодарный священник, освободившись от проклятия, дарит ему свои неправедно скопленные деньги и большую столовую ложку в придачу.

526

Латышские народные сказки. С. 285–286.

В Норвегии принцессы сидели в земле, а в Словакии девица погружена в воду по плечи. Поэтому герой словацкой сказки, расколдовывая замок с двенадцатью духами-спортсменами, вынужден, как и норвежец, каждое утро сам доползать до целебной мази, чтобы обработать свои раны. В третью ночь духи насадили юношу на вертел, но слишком долго пытались вытянуть из него словечко — роковой час пробил, и принцесса выкарабкалась на сушу.

Склонные к юмору японцы не могли не оценить столь бесподобный сюжет. В их сказке типа 326 торговец снадобьями Тасукэ беседует с оборотнем из старого храма. Оборотень возмущен его бесстрашием: все создания чего-нибудь да боятся. "Я боюсь золотых монет", — признается Тасукэ. "А я — вареных баклажанов! — восклицает растроганный оборотень. — Приходи завтра, будем пугать друг друга" (снова вспоминается Хлаканьяна с его "будем варить друг друга"). Назавтра оборотень швыряет в Тасукэ горсти золота, а тот с визгом носится по храму. Дух чуть не плачет от умиления, но Тасукэ вдруг открывает крышку чана, где варятся баклажаны, и учуявший тлетворный запах оборотень спасается бегством. Герою остается только подобрать с пола монеты.

Каковы особенности русских сказок? В типе 326 атмосфера по преимуществу жуткая, а не забавная, с рядом шокирующих подробностей, вероятно, заимствованных из быличек. Андреев даже выделил отдельный тип 326В, в котором герой не стремится познать страх, а просто сталкивается с буйством нечистой силы. Как правило, нечисть не концентрируется в одном месте, что легко объяснимо: подходящих замков на Руси не было, а в храмах и монастырях имелись свои борцы.

Барин или купеческий сын путешествует в сопровождении трусливого работника. В доме разбойников он кромсает на части снятое с дерева тело, так что хозяева в страхе разбегаются; на кладбище дерется с выходцем из могилы и велит ему доставить спящую царевну; ночует в землянке с лежащим там трупом и забирает его с собой; размахивая им, как плетью, изгоняет из деревни Смерть и спасает царевну от морских чертей и Сатаны; стравливает двух мертвецов — колдуна и висельника и использует обоих против чертей; заставляет побежденных чертей возить себя на лошади через трясину. В последнем случае герой явно перегибает палку. По совету ведьмы измученные черти топят его в болоте ^[527] .

527

Народные русские сказки А.Н. Афанасьева. Т. 3. С. 54–60.

Королевич, который ничего не боялся. Иллюстрация Ф. Грот-Иоганна (1900). Чего не вытерпишь роли заколдованной принцессы! Однако чертям тоже досталось на орехи

В типе 401, конечно, есть и заколдованный дворец, и черная королевна. Однако ночные события неожиданно принимают комический оборот. Черти напускают на героя фельдфебеля и ротного командира или, напутствуемые чертовым дедушкой, накаляют докрасна розги, чтобы всыпать упрямцу пару горячих. И лишь на третью ночь комизм отступает — не добившиеся от героя словечка черти притаскивают его родителей и сдирают с них кожу на глазах у сына. В сказках об окаменелом царстве заколдованная царевна велит герою (солдат, крестьянский сын) читать молитвы три ночи подряд, а во дворец сбегаются воинское начальство, палачи и дьяволы ^[528] .

528

Народные русские сказки А.Н. Афанасьева. Т. 2. С. 270–276, 280–282.

Мотив поэтапного явления духа или обретения жертвой своего облика нашел оригинальное воплощение в сказке "Береза и три сокола". По сути дела, ее героиня — и дух, и жертва одновременно. Солдат читает взятую у священника книгу, стоя рядом с березой, а из дерева появляется красная девица: в первую ночь — по самые груди, во вторую — по пояс, в третью — целиком ^[529] .

У солдата из типа 330 отношения с чертями — панибратские, но тех, кто встречает его лицом к лицу (колдун, мертвец, леший), он может испугаться. Для борьбы с врагом годятся все средства — загнать в кожух или в дырку в стене, выведать секрет, ублажить табачком, нагрубить или дать пинок под зад. Правильно захоронив мертвеца, герой может заслужить его благодарность.

529

Народные русские сказки А.Н. Афанасьева. Т. 2. С. 283.

В толковании С.В. Голиковой солдат выступает своего рода "полупроводником" между мирами, чья задача — отправить на тот свет слоняющегося по земле мертвеца. Сходятся они на границе между мирами — в бане, новом или безлюдном доме, в "чужом" пространстве. Солдат остановился в нем по пути домой, а нечестивец незаконно его занимает ^[530] . Казалось бы, при таком раскладе очень важно спалить врага в печке в форме намека на пресловутое трупосожжение. Но огня в этих сказках почти не бывает.

530

Голикова С.В. Солдат, нечистая сила и ее пособники, или О пользе "правильных похорон" // Альманах "Герценка: Вятские записки". N 18. Киров, 2010.

Не будь всех смелей!

Хотя сказки типов 326, 330 и 401 посвящены феномену страха, сами они не страшны. И не только из-за юмористического и куртуазного наполнения. Они искажают суть самого испытания — чудовища в них жалки и презренны. Не случайно среди них много чертей. Средневековые трактаты говорят о ничтожности и мнимости дьявола, лучшее средство борьбы с которым — смех и презрение. В позднеготических легендах, представляющих собой смеховую нейтрализацию страха, вызываемого дьяволом, он постоянно терпит поражения в рукопашной борьбе, пьяных состязаниях, пари и даже дебатах. В поэмах, вошедших в моду с XIII в., какой-нибудь проходимец (солдат, бражник, жонглер), угодив в ад, играет в карты с чертями или со Смертью и запросто отыгрывает у них души грешников ^[531] .

531

Махов А.Е. Указ. соч. С. 88, 186–187.

Люди романской эпохи относились к чудовищам намного серьезнее. Приведу образец нечистого места из проповеди Жака де Витри (1180–1244). Аббат и монахи-цистерцианцы сбились с пути и остановились на ночлег в незнакомом монастыре в лесу. Их хорошо приняли и стали угощать, но слуга сообщил аббату, что кони в стойлах отказываются от еды и в страхе рвут узду. Аббат велел братии есть только ту провизию, какую они захватили с собой, а угощения не принимать. Ночью им не было ни сна, ни покоя, а наутро аббат произнес "возвышенную и тонкую речь" о падении ангелов перед местными "монахами", которые тут же в смущении удалились. Монастырь исчез, а на его месте образовалась топь. Аббат со своими спутниками еле выбрались из болота. Обличительная проповедь спасла их от происков бесов ^[532] . Гуревичу этот "пример" напомнил "позднейшие сказки об удачливых солдатах, осиливших нечистого", но нетрудно заметить, что настроение здесь иное. Угодившим в переделку цистерцианцам не до хитростей и зубоскальства — унести бы живьем ноги.

532

Гуревич А.Я. Культура средневековой Европы. С. 317–318.