Страшные сказки для дочерей киммерийца
Шрифт:
Хотя бы уже потому, что на нём не было ни одно рубина!
Аккуратно взявшись за манжеты длинных рукавов, Атенаис потянула платье на себя и немного вверх. Паучий шёлк легко скользнул ей навстречу. Со стороны могло показаться, что она протянула руки лежащей на сундуках худенькой чернокожей девочке в белом платье, и вот теперь эта девочка плавно и невесомо встаёт. А руки и лицо у девочки этой настолько чёрные, что их вовсе и не видно в тёмной комнате.
Платье повисло в воздухе, словно призрак. Рукава не провисали, многослойная юбка, чуть колеблемая ночным ветерком, не тянула к полу.
Паучий шёлк невесом.
Ещё раз вздохнув,
Луна ещё не взошла, но и в свете звёзд паучий шелк мерцал и переливался так, что было больно глазам. Хорошее платье. Просто великолепное. Без него всё оказалось бы гораздо труднее…
Ветерок снизу доносил отвратительно сладковатую вонь палёной шерсти. Ветерок — это хорошо. Хоть и нет в её комнате курильницы, а бережённому, как говорят, и сам Митра чаще помогает!
Показалось или нет, что внизу кто-то застонал? Задержав дыхание, Атенаис просунула голову в комнату и прислушалась. Стон повторился. Быстрый топот босых ног по каменным плитам. Звук падения тела. Короткая возня. Снова стон, уже тише.
Ну, вот и прекрасно.
Усмехнувшись, Атенаис вернулась на балкон и вынула из причёски длинную заколку из чёрной бронзы в виде летящей ласточки. Мало кто даже при королевском дворе Тарантии знал, что крылья у ласточки легко разворачиваются назад, превращая её тело в рукоять кинжала — маленького такого. Как раз по детской руке. Хвост же, сомкнувшись, превращается в лезвие, грани которого заточены до бритвенной остроты. Невзрачненькая такая заколка, не золотая даже. Вряд ли какой грабитель позарится.
А королевская дочь всегда должна иметь возможность за себя постоять.
Атенаис вздохнула последний раз, взяла кинжал поудобнее, примерилась.
И резанула по шлейфу вдоль, отсекая широкую длинную ленту невесомого трепетного сияния.
— Люди устали.
Квентий мог бы и не говорить этого — по его осунувшемуся закопчённому лицу и так всё видно. Третьи сутки на ногах, почти без сна, да ещё этот дым, так и норовящий повернуть не туда, куда надо… Конечно, дым на осаждённых действовал не меньше, может, даже и больше, но им, находящимся за крепкими стенами, по-крайней мере не надо было возиться с кострами. Один человек на два, а то и три костра — это тяжело. Ведь надо не просто поддерживать огонь — нет! Наоборот — не давать этому огню ни потухнуть совсем, ни как следует разгореться. Ведь огонь как таковой был им совсем ни к чему — требовался только дым.
Очень трудно удержать костёр на этой грани постоянного тления. Тем более — два или даже три костра одновременно. Конан знал это не понаслышке — негоже королю и военачальнику отсиживаться в тенёчке, когда на счету каждые рабочие руки. Вот уже третьи сутки он поддерживал четыре дымных костра — потому и знал, как это тяжело.
— Ты куда это бросаешь, отродье шакала?! Сам вижу, что в огонь! Но зачем ты это туда целиком бросаешь?! На кусочки, на кусочки, тебе секиру зачем дали?! Клянусь Шумиром, родиной Шустрорукого, ты наверняка страдал животом, когда боги одаривали людей мозгами, и потому не явился на раздачу!
Сай метался от костра к костру, тоже осунувшийся и почерневший, рассыпая ругательства, больше похожие на шутки, и шутки,
больше похожие на ругательства. Пока что это срабатывало.— Что это за вонь?! Клянусь правой рукой божественного покровителя всех любителей чужой собственности, ты, наверное, с перепугу бросил в костер свои два года нестиранные штаны!
Правда, люди уже не разражались ответными шуточками или громовым хохотом, как два дня назад — сил на это не осталось. Но чумазые лица расцветали злыми улыбками и шустрей начинали двигаться усталые тела — а это главное.
Конан плеснул на высунувшиеся язычки пламени ахлатской грязи из бурдюка — водой то, чем было наполнено озеро в центре оазиса, можно было назвать лишь условно. Костёр зашипел, завонял тухлыми яйцами, задымил. Вот и хорошо. Можно на пару ударов сердца распрямить ноющую спину.
И присмотреться к башне.
Ещё Нергал его знает сколько времени назад, во время предыдущей такой же вот передышки, ему показалось, что там, на самом верху, что-то происходит. Но времени рассмотреть повнимательнее не было — костры, будь они неладны! Вечно норовят то совсем погаснуть, то разгореться ярким бездымным и никому не нужным пламенем.
— Люди долго не выдержат. Может быть, день. Полтора. Не больше. Да и костры скоро поддерживать будет нечем…
Не отвечая, Конан шагнул внутрь линии костров — так, чтобы хотя бы ближние огни оказались у него за спиной и не мешали глазам. Хватит того, что дым мешает. Сощурился, запрокинув голову и до рези в глазах вглядываясь в ночной мрак, слегка подсвеченный дымным мерцанием костров на земле и звёзд на небе. Луна ещё не взошла, впрочем, если бы и взошла, толку-то от неё, новорождённой.
— Мой король, ты слышишь, что я говорю? Мы выбиваемся из последних сил, а в Башне только смеются! Надо что-то придумать! Иначе будет поздно и всё напрасно…
— Не напрасно, — Конан ощерился, расправляя ноющие плечи, шагнул вперёд, по прежнему не спуская с вершины башни прищуренных глаз. — Уже не напрасно. Посмотри вон туда!
Даже сквозь дым в неярком свете звёзд и костров была отчётливо видна тонкая светлая полоска, прочеркнувшая башню вдоль по вертикали, от вершины и почти до самого основания. Словно кто-то там, на крыше, опрокинул огромный котёл густого звёздного молока, и молоко это тонкой непрерывной струйкой течёт теперь по чёрному камню.
Вернее, нет.
Не на самой крыше этот неведомый кто-то свой котёл опрокинул.
Чуть пониже.
Там, где располагался крохотный и почти невидимый на таком расстоянии даже днём балкончик. Это именно с него спускалась вниз по чёрному камню переливчато мерцающая в свете далеких звёзд смутно-белая полоска.
И там, наверху, под самой крышей, по этой полоске что-то двигалось…
Атенаис зашипела, больно ударившись спиной о камни. Зажмурилась, смаргивая невольно выступившие слёзы и пережидая короткую острую боль под лопатками. Отдышалась.
Ей повезло. Сорвись она хотя бы на три-четыре узла раньше — и просто отдышаться вряд ли бы удалось.
Паучий шёлк — скользкая штука…
Ей вообще подозрительно часто везло последнее время. И везение это началось не вчера. И не сегодня, когда в самый последний момент догадалась она навязать на длинной ленте невероятно прочного — и такого скользкого! — паучьего шёлка дополнительные узлы. Без этих узлов она сорвалась бы намного раньше. И расшиблась бы тогда наверняка — к гадальщикам не ходить!