Страшные стихотворения

Там

Ровно в полночь гонг унылыйСвёл их тени в чёрной зале,Где белел Эрот бескрылыйМеж искусственных азалий.Там, качаяся, лампадыПламя трепетное лили,Душным ладаном усладыТам кадили чаши лилий.Тварь единая живаяТам тянула к брашну жало,Там отрава огневаяВ кубки медные бежала.На оскала смех застылыйТени ночи наползали,Бесконечный и унылыйДлился ужин в чёрной зале.

Эдуард Багрицкий (1895–1934)

Папиросный коробок

Раскуренный дочиста коробок,Окурки под лампою шаткой…Он гость – я хозяин. Плывёт в уголокСтудёная лодка-кроватка.– Довольно! Пред нами другие пути,Другая повадка и хватка!.. —Но гость не встаёт. Он не хочет уйти;Он пальцами, чище слоновой кости,Терзает и вертит перчатку…Столетняя палка застыла в углу,Столетний цилиндр вверх дном на полу,Вихры над веснушками взреяли…Из гроба, с обложки ли от папирос —Он в кресла влетел и к пружинам прирос,Перчатку терзая, – Рылеев…– Ты наш навсегда! Мы повсюду с тобой,Взгляни!.. —И рукой на окно:ГолубойСад ёрзал костями пустыми.Сад в ночь подымал допотопный костяк,Вдыхая луну, от бронхита свистя,Шепча непонятное имя…– Содружество наше навек заодно! —Из пруда, прижатого к иве,Из круглой смородины лезет в окноПромокший Каховского кивер…Поручик! Он рвёт каблуками траву,Он бредит убийством и родиной;Приклеилась к рыжему рукавуЛягушечья лапка смородины…Вы – тени от лампы!Вы – мокрая дрожьДеревьев под звёздами робкими…Меня разговорами не проведёшь,Портрет с папиросной коробки!..Я выключил свет – и видения прочь!На стёкла с предательской леньюВ гербах и султанах надвинулась ночь —Ночь Третьего отделенья…Пять сосен тогда выступают вперёд,Пять виселиц, скрытых вначале,И сизая плесень блестит и течётПо мокрой и мыльной мочале…В калитку врывается ветер шальной,Отчаянный и бесприютный, —И ветви над крышей и надо мнойЗаносятся, как шпицрутены…Крылатые ставни колотятся в дом,Скрежещут зубами шарниров.Как выкрик:– Четвёртая рота, кругом! —Упрятанных в ночь командиров…И я пробегаю сквозь строй без конца —В поляны, в леса, в бездорожья……И каждая палка хочет мясца,И каждая палка пляшет по коже…В ослиную шкуру стучит кантонист(Иль ставни хрипят в отдаленьи?)…А ночь за окном, как шпицрутенов свист,Как Третье отделенье,Как сосен качанье, как флюгера вой…И вдруг поворачивается ключ световой.Безвредною синькой покрылось окно,Окурки под лампою шаткой.В пустой уголок, где от печки темно,Как лодка, вплывает кроватка…И я подхожу к ней под гомон и лайСобак, заражённых бессонницей:– Вставай же, Всеволод, и всем володай,Вставай под осеннее солнце!Я знаю: ты с чистою кровью рождён,Ты встал на пороге веселых времён!Прими ж завещанье:Когда я уйдуОт песен, от ветра, от родины, —Ты начисто выруби сосны в саду,Ты выкорчуй куст смородины!..

Зинаида Гиппиус (1869–1945)

Заклинанье

Расточитесь, духи непослушные,Разомкнитесь, узы непокорные,Распадитесь, подземелья душные,Лягте, вихри, жадные и чёрные.Тайна есть великая, запретная.Есть обеты – их нельзя развязывать.Человеческая кровь – заветная:Солнцу кровь не ведено показывать.Разломись оно, проклятьем цельное!Разлетайся, туча исступлённая!Бейся, сердце, каждое – отдельное,Воскресай, душа освобождённая!1905

Серое платьице

Девочка в сером платьице…Косы как будто из ваты…Девочка, девочка, чья ты?Мамина… Или ничья.Хочешь – буду твоя.Девочка в сером платьице…Веришь ли, девочка, ласке?Милая, где твои глазки?Вот они, глазки. Пустые.У мамочки точно такие.Девочка в сером платьице,А чем это ты играешь?Что от меня закрываешь?Время ль играть мне, что ты?Много спешной работы.То у бусинок нить раскушу,То первый росток подсушу,Вырезаю из книг странички,Ломаю крылья у птички…Девочка в сером платьице,Девочка с глазами пустыми,Скажи мне, как твоё имя?А по-своему зовёт меня всяк:Хочешь эдак, а хочешь так.Один зовёт разделеньем,А то враждою,Зовут и сомненьем,Или тоскою.Иной зовёт скукою,Иной мукою…А мама-Смерть – Разлукою,Девочку в сером платьице…1913

Гризельда

Над озером, высоко,Где узкое окно,Гризельды светлоокойСтучит веретено.В покое отдалённомИ в замке – тишина.Лишь в озере зелёномКолышется волна.Гризельда не устанет,Свивая бледный лён,Не выдаст, не обманетВернейшая из жен.Неслыханные бедыОна перенесла:Искал над ней победыСам Повелитель Зла.Любовною отравойИ дерзостной игрой,Манил её он славой,Весельем, красотой…Ей были искушеньяТаинственных утех,Все радости забвеньяИ всё, чем сладок грех.Но Сатана смирился,Гризельдой побеждён.И враг людской склонилсяПред лучшею из жён.Чьё ныне злое окоНарушит тишину,Хоть рыцарь и далёкоУехал на войну?Ряд мирных утешенийГризельде предстоит;Обняв её колени,Кудрявый мальчик спит.И в сводчатом покоеСвятая тишина.Их двое, только двое:Ребёнок и она.У ней льняные косыИ бархатный убор.За озером – утёсыИ цепи вольных гор.Гризельда смотрит в воду,Нежданно смущена,И мнится, про свободуЛепечет ей волна,Про волю, дерзновенье,И поцелуй, и смех…Лепечет, что смиреньеЕсть величайший грех.Прошли былые беды,О, верная жена!Но радостью ль победыДуша твоя полна?Всё тише ропот прялки,Не вьётся бледный лён…О, мир обмана жалкий!О, добродетель жён!Гризельда победила,Душа её светла…А всё ж какая силаУ духа лжи и зла!Увы! Твой муж далёко,И помнит ли жену?Окно твоё высоко,Душа твоя в плену.И сердце снова жаждетТаинственных утех…Зачем оно так страждет,Зачем так любит грех?О, мудрый Соблазнитель,Злой Дух, ужели ты —Непонятый УчительВеликой красоты?1895

Александр Блок (1880–1921)

Шаги командора

Тяжкий, плотный занавес у входа,За ночным окном – туман.Что теперь твоя постылая свобода,Страх познавший Дон-Жуан?Холодно и пусто в пышной спальне,Слуги спят, и ночь глуха.Из страны блаженной, незнакомой, дальнейСлышно пенье петуха.Что изменнику блаженства звуки?Миги жизни сочтены.Донна Анна спит, скрестив на сердце руки,Донна Анна видит сны…Чьи черты жестокие застыли,В зеркалах отражены?Анна, Анна, сладко ль спать в могиле?Сладко ль видеть неземные сны?Жизнь пуста, безумна и бездонна!Выходи на битву, старый рок!И в ответ – победно и влюблённо —В снежной мгле поёт рожок…Пролетает, брызнув в ночь огнями,Чёрный, тихий, как сова, мотор,Тихими, тяжёлыми шагамиВ дом вступает Командор…Настежь дверь. Из непомерной стужи,Словно хриплый бой ночных часов —Бой часов: «Ты звал меня на ужин.Я пришёл. А ты готов?..»На вопрос жестокий нет ответа,Нет ответа – тишина.В пышной спальне страшно в час рассвета,Слуги спят, и ночь бледна.В час рассвета холодно и странно,В час рассвета – ночь мутна.Дева Света! Где ты, донна Анна?Анна! Анна! – Тишина.Только в грозном утреннем туманеБьют часы в последний раз:Донна Анна в смертный час твой встанет.Анна встанет в смертный час.1910

Венеция

С ней уходил я в море,С ней покидал я берег,С нею я был далёко,С нею забыл я близких…О, красный парусВ зелёной дали!Чёрный стеклярусНа тёмной шали!Идёт от сумрачной обедни,Нет в сердце крови…Христос, уставший крест нести…Адриатической любови —Моей последней —Прости, прости!9 мая 1902

«Холодный ветер от лагуны…»

Евг. Иванову

Холодный ветер от лагуны.Гондол безмолвные гроба.Я в эту ночь – больной и юный —Простёрт у львиного столба.На башне, с песнию чугунной,Гиганты бьют полночный час.Марк утопил в лагуне луннойУзорный свой иконостас.В тени дворцовой галереи,Чуть озарённая луной,Таясь, проходит СаломеяС моей кровавой головой.Всё спит – дворцы, каналы, люди,Лишь призрака скользящий шаг,Лишь голова на чёрном блюдеГлядит с тоской в окрестный мрак.Август 1903

«Слабеет жизни гул упорный…»

Слабеет жизни гул упорный.Уходит вспять прилив забот.И некий ветр сквозь бархат чёрныйО жизни будущей поёт.Очнусь ли я в другой отчизне,Не в этой сумрачной стране?И памятью об этой жизниВздохну ль когда-нибудь во сне?Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,Купец, рыбак иль иерейВ грядущем мраке делит ложеС грядущей матерью моей?Быть может, венецейской девы,Канцоной нежной слух пленя,Отец грядущий сквозь напевыУже предчувствует меня?И неужель в грядущем векеМладенцу мне – велит судьбаВпервые дрогнувшие векиОткрыть у львиного столба?Мать, что поют глухие струны?Уж ты мечтаешь, может быть,Меня от ветра, от лагуныСвященной шалью оградить?Нет! Всё, что есть, что было, – живо!Мечты, виденья, думы – прочь!Волна возвратного приливаБросает в бархатную ночь!1909

Пляски смерти

1

Как тяжко мертвецу среди людейЖивым и страстным притворяться!Но надо, надо в общество втираться,Скрывая для карьеры лязг костей…Живые спят. Мертвец встает из гроба,И в банк идёт, и в суд идёт, в сенат…Чем ночь белее, тем чернее злоба,И перья торжествующе скрипят.Мертвец весь день трудится над докладом.Присутствие кончается. И вот —Нашёптывает он, виляя задом,Сенатору скабрёзный анекдот…Уж вечер. Мелкий дождь зашлёпал грязьюПрохожих, и дома, и прочий вздор…А мертвеца – к другому безобразьюСкрежещущий несёт таксомотор.В зал многолюдный и многоколонныйСпешит мертвец. На нём – изящный фрак.Его дарят улыбкой благосклоннойХозяйка – дура и супруг – дурак.Он изнемог от дня чиновной скуки,Но лязг костей музыкой заглушён…Он крепко жмёт приятельские руки —Живым, живым казаться должен он!Лишь у колонны встретится очамиС подругою – она, как он, мертва.За их условно-светскими речамиТы слышишь настоящие слова:«Усталый друг, мне странно в этом зале». —«Усталый друг, могила холодна». —«Уж полночь». – «Да, но вы не приглашалиНа вальс NN. Она в вас влюблена…»А там – NN уж ищет взором страстнымЕго, его – с волнением в крови…В её лице, девически прекрасном,Бессмысленный восторг живой любви…Он шепчет ей незначащие речи,Пленительные для живых слова,И смотрит он, как розовеют плечи,Как на плечо склонилась голова…И острый яд привычно-светской злостиС нездешней злостью расточает он…«Как он умён! Как он в меня влюблён!»В её ушах – нездешний, странный звон:То кости лязгают о кости.

2

Ночь, улица, фонарь, аптека,Бессмысленный и тусклый свет.Живи ещё хоть четверть века —Всё будет так. Исхода нет.Умрёшь – начнёшь опять сначалаИ повторится всё, как встарь:Ночь, ледяная рябь канала,Аптека, улица, фонарь.

3

Пустая улица. Один огонь в окне.Еврей-аптекарь охает во сне.А перед шкапом с надписью Venena,Хозяйственно согнув скрипучие колена,Скелет, до глаз закутанный плащом,Чего-то ищет, скалясь чёрным ртом…Нашёл… Но ненароком чем-то звякнул,И череп повернул… Аптекарь крякнул,Привстал – и на другой свалился бок…А гость меж тем – заветный пузырёкСуёт из-под плаща двум женщинам безносым.На улице, под фонарем белёсым.