Страсть и ненависть

К черту этих ублюдков. Я буду мочиться в чашку, если придется.

Роналдо качает головой, когда я удовлетворенно выдыхаю и опускаюсь на пол.

— Ты должна была послушать меня.

— Мне все равно. Я буду мочиться в чашку.

Опустив голову, он горько смеется.

— Вот тут ты ошибаешься. Я думал так же, пока они не пришли сюда, забрали чашку, и не приносили мне больше воды в течение нескольких дней. Отпустить меня в уборную они тоже отказались.

Я в ужасе распахиваю глаза.

— Они дают тебе достаточно, чтобы держаться. Достаточно, чтобы ты двигалась. Достаточно, чтобы удостовериться, что ты не умрешь… здесь, по крайней мере.

— Они… они кормят тебя?

— Помоями, на самом деле. Но я не могу вспомнить последний раз, когда ел. Прошло уже больше недели.

— Боже мой. — Я прислоняюсь спиной к стене, глядя на свое испачканное платье. — Я не могу поверить, что это происходит со мной.

— Поверь в это.

— Я не заслуживаю этого, — хнычу я.

— А кто заслуживает?

Я кручу запястья, пытаясь вытянуть, по крайней мере, одно из них на свободу. Это невозможно. Они так стянуты. Веревка даже не похожа на веревку, она ощущается подобно цепям.

— Ты знаешь, кто тут главный? — спрашиваю я.

Он впивается в меня взглядом, задерживаясь на несколько секунд.

— Его здесь нет. Не будет еще неделю, и ты должна быть рада, что его нет. Этот ублюдок — один из тех, кто сделал это со мной. — В глазах Роналдо отражается чистая ненависть, когда он говорит это.

Ненависть ослепляет его, как будто самой мысли о человеке, который ответственен за это, достаточно, чтобы убить меня.

Я отворачиваюсь.

— Мне жаль, что они сделали это с тобой.

Роналдо дышит ровно, но больше не говорит.

* * *

Я должна была послушать.

Почему, черт подери, я не послушала?!

Я стискиваю бедра вместе и сжимаю руки в кулаки, отчаянно пытаясь сильнее сосредоточиться на чем-то, кроме этого. Но совершенно бесполезно. Вода, которая плещется снаружи, не помогает. Я понятия не имею, из какого направления доносится звук, но в течение прошедших нескольких часов стало ясно наверняка, что мы около пляжа.

Роналдо сказал, что видел его однажды, когда они принесли его обратно. Он думает, что мы находимся в темнице, которая расположена не слишком далеко от дома того, кто главный.

Ну, это почти темница, и мне ненавистна мысль, что она прямо рядом с океаном. Я могу чувствовать запах соленого воздуха, смешанный с вонью мочи.

Кто-то приходил, чтобы забрать чашку — точно, как сказал Роналдо. Он не шутил. Я заметила, что они приходят сюда регулярно каждые два часа, чтобы проверить своих заключенных. Я чувствую отвращение, когда понимаю, что для них в порядке вещей тот факт, что мы заперты и находимся здесь в подобных условиях.

— Я собираюсь позвать их. Они ведь не могут ожидать, что я просто стану писать на себя. Я человек, ради Христа.

— И человек что-то значит для них? — спрашивает Роналдо, закатывая глаза. — Это ничего для них не значит. Они садистские ублюдки. Ты вызовешь их сюда вместо того, чтобы позволить им самим прийти, и они сначала высмеют тебя, а потом позабавятся с тобой. — Он смотрит на меня тяжелым взглядом. — И я не думаю, что тебе понравятся их забавы.

Страх оседает внутри меня, а сердце замирает.

— Я вижу, как они смотрят на тебя. Они разорвут тебя в клочья, маленькая девочка. Не будь глупой.

Я прищуриваюсь.

— Ты что, ненормальный?

Он пожимает плечами.

Я снова с силой сжимаю бедра, как будто это поможет мне проигнорировать нужду. Ерзаю на том месте, где сижу, уставившись в потолок. Впиваюсь ногтями в ладони, надеясь, что это отвлечет мое тело, но этого не происходит. На самом деле я думаю, что это усиливает нужду.

Не могу это сделать, но действительно должна пописать.

— Я должна сходить в туалет, — стону я. Смотрю на Роналдо, и он указывает на угол.

— Я не буду писать в углу. Я даже не могу использовать руки. В конечном итоге я написаю на себя.

— Значит, ты не так уж и хочешь. — Он хмыкает в ответ.

Мне хочется выпороть его за самодовольство. Я знаю этого парня меньше двадцати четырех часов, а у него по отношению ко мне нет ничего, кроме сарказма.

Да, время от времени он услужлив, но он полный осел. Неудивительно, что он здесь, или почему те люди сделали это с ним. У него язык без костей. Я уверена, он не контролирует то, что говорит.

Хмурясь на него, я отталкиваюсь и встаю. Мои ноги слабые, лодыжки как будто вот-вот сломаются. Иду по шаткому, холодному деревянному полу, и когда подхожу к решетке, хватаюсь за нее и смотрю в коридор.

Всматриваюсь в дверь, из которой входят и выходят. Слышу их смех. Чувствую запах дыма сигар и марихуаны. Звуки включенного телевизора. Мгновенно вспыхивает воспоминание о доме.

Я смотрела кино с папой все время, и взгляните, где я теперь.

Одна. Оставлена умирать.

— Эй! — кричу я в коридор. Мой хриплый голос отражается эхом от серых стен. Смех прекращается, и звук телевизора становится тише.

Слышен скрип стула по полу, и затем звон ключей. Дверь рывком открывается. Тяжело дыша, я отступаю назад, когда слышу, как один из них подходит все ближе и ближе.

Когда мужчина подходит к решетке, у меня чуть не случается сердечный приступ. Это тот лысый парень, который вытащил меня из машины, тот самый, с татуировкой топора на руке. Татуировка со шрамами, и я полагаю, что это отметины от моих шпилек на свадебных туфлях.

Нахмурившись, он смотрит на меня.

— Почему, блядь, ты стоишь, сука? — спрашивает он с сильным акцентом.

— Мне нужно пописать, — говорю я как можно увереннее.

Человек-топор смеется и переводит взгляд с меня на Роналдо.

— Глупая шлюха.

Он быстро отворачивается, но я снова кричу ему вслед:

— Эй!

После моего крика в коридор выходят еще несколько мужчин. Человек-топор поворачивается, подходит к клетке и достает ключи.

— Ты хочешь пописать, да? — Он поспешно открывает клетку, и я делаю два шага назад, когда он входит. Схватив за плечо, он заставляет меня встать на колени.