Страсть по расчету (Строптивая леди)

— Нет, вы не ошибаетесь, — произнесли губы Стоунлея совсем рядом с ее губами. — Вероятно, мне следует быть с вами осторожным, Шарлотта, но я верю тому, что вы сказали.

Он вдруг легко поднялся, одновременно подхватив Шарлотту.

Она оказалась в тесном кольце его рук, прижатой к его телу, его горячие губы впились в ее рот. Близость пьянила, голова сладко кружилась.

Шарлотта почувствовала, что погибает, совершенно и навсегда.

Способность мыслить и рассуждать здраво покинула ее. Шарлотта страстно желала его и отдавалась этому новому для себя ощущению, словно это могло утолить неведомую доселе страсть. Стоунлей оказался таким желанным, нежным. Его ладонь легла ей на затылок, своей щекой он ласково коснулся ее щеки, потом его рот накрыл ее губы новым поцелуем.

Шарлотта замерла, позволяя лорду целовать ее; но когда он прошептал ее имя, обдавая горячим дыханием ухо, его руки трогали ее волосы, щеки, губы. Он целовал ее пальцы, касаясь их кончиком языка. Она закрыла глаза, уткнулась лицом ему в шею, открывая для себя близость, силу и трепетность. Быть с ним, с этим удивительным мужчиной, отдаться его ласкам.

Их ладони соединились, пальцы переплелись, Стоунлей еще крепче прижал к себе Шарлотту. Поцелуй следовал за поцелуем. Страсть подчиняла их себе, будоража и сметая на своем пути все, что подсказывал разум.

Шарлотта познала бесшабашное безрассудство, ощутила необоримую необходимость быть как можно ближе к Стоунлею. Что с ней происходит?

Она отодвинулась от него, в то же время страстно желая его объятий и страшась его тем сильнее, чем дольше оставалась в его руках. Она вдруг ясно поняла, что он может причинить ей страшную боль.

Осознав это, Шарлотта, побуждаемая страхом, выбежала из бильярдной. Она зажала ладонями уши, чтобы не слышать голоса Стоунлея:

— Шарлотта, подожди!

Никем не замеченная, Леди Перселл стояла в гостиной, соединявшей бильярдную комнату с библиотекой. Она крепко сжимала фарфоровую овальную чашку с водой, на руке у баронессы висело полотенце. Она смотрела в воду, та почему-то колыхалась. Леди Перселл сообразила, что это дрожат ее руки.

Она шла обмыть рану Стоунлея — осторожно, по-матерински. Мужчины ушли. Они направлялись в конюшню. Леди Перселл попросила мужа пойти с ними и подождать приезда врача. Теперь ей оставалось осуществить свой план.

Она так тщательно его готовила.

И с какой легкостью другая женщина воспользовалась его плодами.

Леди Перселл подошла к дверному проему, ведущему в бильярдную, с игривой улыбкой на губах, призванной очаровать Стоунлея. Она держала наготове десяток слов, чтобы пожурить его за нарушенный покой ее дома. Она знала, когда привычно опустить глаза, показывая, что на самом деле ничуть не сожалеет о случившемся. Она скажет, что испытала огромное облегчение, увидев, что он сумел противостоять яростной атаке Эмберли.

Но нашла она не одинокого и нуждающегося в ее помощи и утешении Стоунлея. Она застала его с этой ужасной маленькой стервой, Шарлоттой Эмберли. И как он целовал ее!

Баронесса растерялась, не зная, что делать, и потому юркнула в темноту, прижалась спиной к холодной деревянной панели гостиной. От гнева у нее дрожали руки, а сердце затопила ревность, такая неистовая, что казалось, она разорвет ее при следующем вдохе.

— Да как она посмела! — прошептала леди Перселл в пустоту.

И принялась часто и неглубоко дышать, чтобы овладеть собой.

Прошла минута, другая.

Наконец леди Перселл оторвалась от стены и пошла прочь, расплескивая на ходу воду и не обращая внимания на то, что она льется на платье и ковер.

Остатки воды она выплеснула на букет роз и с удовлетворением убедилась, что под тяжестью капель несколько красных, бархатистых бутонов поникли. Она едва сдерживала желание швырнуть чашку о стену, но она опасалась, что кто-нибудь увидит это и поползет ненужный слушок.

Опираясь о дверной косяк, она постояла еще минуту, чтобы окончательно прийти в себя и успокоиться. Только тогда она вернулась в Желтую гостиную, где, делая вид, что слушает жалобы миссис Найт касательно последней службы своего викария, принялась составлять новый план.

Сэр Джон Эмберли находился на каменной террасе. Он стоял, прислонясь к стене так, чтобы его не заметили. Он едва избежал встречи с Шарлоттой, стремительно выбежавшей из бильярдной.

Когда поединок со Стоунлеем так позорно оборвался, чувство вины затопило сэра Джона. Оно словно очистило его и позволило, возможно, ненадолго, увидеть случившееся в истинном свете.

Что это, черт побери, на него нашло?

О чем он думал, когда набросился на Стоунлея? Он вел себя как мальчишка, у которого молоко на губах не обсохло. Лорд недвусмысленно намекал сэру Джону, чтобы тот держался подальше от библиотеки Уокера и рулетки — ради Шарлотты.

И совсем неожиданно для него самого в нем вспыхнула ненависть к Стоунлею и его блистательному положению в высшем свете, поднялась в груди, заклокотала, вскипела, и, не успев осознать, что делает, он схватил со стены шпагу и нанес лорду удар. Брызнула кровь, и Стоунлей был вынужден принять бой.

Теперь, спустя час, сэр Джон ясно видел всю нелепость своего нападения на богатого пэра. Но накануне вечером, когда от Гарри Элстоу он узнал, как же баснословно богат Стоун-лей — а богатство этого человека коренилось в его торговых интересах в Америке, Вест-Индии, Индии и Китае, — в нем взбунтовалась зависть. Стоунлей оказался не просто седьмым лордом древнего рода, восходящего к Вильгельму Завоевателю, но мужчиной значительных достоинств, порой недоступных пониманию. Его влиятельность и участие в торговых сделках, чем собирался заняться и сэр Джон, чтобы вернуть утраченное состояние, похоже, составляли основу его процветания. Досада на чужую удачу ослепила отца Шарлотты. Зависть к благополучию лорда мешала жить.

Вот поэтому-то он и вызвал его на дуэль.

А через полчаса злейший враг держал в объятиях его дочь.

Шарли! Это казалось немыслимым.

Брак?

Возможно, но нежелательно. Знакомые Эмберли женщины, мечтавшие о замужестве, как бабочки на огонь стремились в объятия лорда. Ходили слухи, что Стоунлей устраивал каждой соискательнице нечто вроде испытания, прежде чем просить ее руки. Так же он поступил и с леди Перселл. Она не справилась и тяжело переживала свое поражение.

Сэр Джон прижался лбом к каменной стене. От запаха вьющихся по ней роз у него закружилась голова. В его всеобщем позоре не все так плохо. Он бы хотел, чтобы Стоунлей подверг Шарлотту своим испытаниям. Она устроит ему такую выволочку, что вряд ли он придет в себя.

Он кое-что понял. Кое-что — если не удивительное, то совершенно очевидное. Теперь можно позволить себе проигрывать. Он употребит все свое влияние на дочь и получит либо свою грамоту, либо состояние Стоунлея. В любом случае он должен с честью пережить свалившиеся на него неприятности.

Зная, что Шарлотта побежала к лестнице, сэр Джон предпочел уехать, не повидав ее. Он давал дочери возможность получше узнать Стоунлея, да и неловко было оставаться после скандала, им же затеянного.

Приняв решение, он отбыл немедленно, даже не зайдя в свою комнату, не проследив за укладкой вещей, не попрощавшись с Шарлоттой.

Он просто прошел через тисовую аллею к конюшне, где собрались остальные джентльмены. Приказав заложить своих лошадей, он извинился перед присутствующими, принес глубокие извинения хозяину. И, попросив полковника Гастингса присмотреть за Шарлоттой, уехал.

— Что вы обо всем этом думаете? — поинтересовался у лорда Перселла полковник Гастингс.

— Личные неприятности сделали его агрессивным. Он, знаете ли, крупно играл в библиотеке Уокера всего лишь несколько дней назад.