Страсти ниже плинтуса

— Теперь с вами! — сказала девица и показала нам бумагу, из коей следовало, что комната по завещанию отходит ей. — Это чтобы вы ни на что не рассчитывали, — усмехнулась фурия, — губенки чтобы не раскатывали на чужую жилплощадь...

Могу прозакладывать собственную больную голову, что у нас с тетей Галей и в мыслях не было ничего про комнату — просто еще опомниться не успели, ведь только-только соседа похоронили... Тетка не выдержала и пробормотала что-то о некоторых родственниках, которым в больницу сходить лень, и вспоминают они о человеке лишь тогда, когда можно что-то урвать...

— Мои отношения с отцом вас совершенно не касаются, — спокойно сказала девица, вздернув выщипанные брови.

Я пожала плечами и пошла в нашу с теткой комнату — как ни противно это признавать, но зараза полностью права.

Однако на этом наше общение не закончилось, потому что примерно через неделю девица явилась снова в сопровождении агента по недвижимости — маленького роста, кругленького такого мужичка. Он был лысый, с бегающими глазками, в удивительно широких клоунских брюках. Квартира неплохая, сказал он, комнаты большие, если с приплатой, то можно попробовать выменять две однокомнатные. Вот Мариночка уже согласна...

Так мы выяснили, что эту стерву зовут Мариночка. Агент углубился в какие-то сложные подсчеты и обмеры, долго бегал по квартире, потом стоял в прихожей, глядя в потолок и шевеля губами, после чего испарился вместе с Мариночкой. Однако не навсегда, потому что вскоре явился уже с какими-то бумагами и сообщил нам как о величайшей радости, что он все устроил и что нам, чтобы въехать в однокомнатную квартиру, нужно доплатить всего лишь пять тысяч долларов. Мы с теткой рассмеялись и ответили, что у нас таких денег нет. Это была чистая правда, поскольку у тети Гали все накопления лежали в ящике комода под бельем и составляли двести пятьдесят долларов. Агент очень удивился, у него даже глазки бегать перестали. Очень жаль, что вы не хотите по-хорошему, сказал он и пригорюнился. Мариночка-то, конечно, комнату продаст, но на эту квартиру у него уже есть покупатель, и теперь сделка сорвется. И раз мы такие несговорчивые, то по просьбе Мариночки он расстарается и вселит нам какого-нибудь хронического алкоголика.

— Ну, испугал! — засмеялась тетя Галя. — Да мы, почитай, всю жизнь с алкоголиком прожили, уж не тем Виктор покойный будь помянут!

— Это не тот случай, — улыбнулся агент, — бывает все гораздо хуже. А не хотите алкаша — семейство многодетное можно устроить. Мама, папа и трое детей — от семи до десяти лет, самый возраст подходящий. Вы подумайте, конечно, над перспективой, только недолго, я зайду вскорости...

Ночью тетя Галя не спала, она ворочалась и вздыхала. Утром она не пошла на работу, долго звонила куда-то по телефону, говорила с кем-то, понизив голос, после чего нарядилась в темно-синий костюм и ушла.

Явилась тетка через несколько часов, уже к вечеру. В глазах у нее стояла нечеловеческая усталость и пустота, я даже испугалась, не заболела ли она. Не ответив на мои расспросы, тетка вытащила из сумки бутылку водки. У меня отвисла челюсть — никогда в жизни такого с моей теткой не случалось. Даже в гостях или за праздничным столом она рюмку едва пригубит...

Тетя Галя велела мне позвать тихого Петю и Генку-инвалида, после чего они втроем уединились на кухне и принялись квасить, поминая дядю Витю. Петя два раза бегал за водкой, пока мне все это не надоело и я не уложила тетку в постель совершенно пьяную. Она плакала и между делом обмолвилась, что была сегодня у моего отца и просила у него денег. Он богатый, денег у него куры не клюют, но один бог знает, чего это ей стоило, и чтобы я ни под каким видом не смела к нему обращаться, разве что уж совсем край придет... Да я и не собиралась этого делать, нужен он мне...

В результате теткиного героического поведения мы заплатили агенту пять тысяч долларов и переехали в однокомнатную квартиру на окраине.

Я очнулась от воспоминаний и удивилась, как я, оказывается, быстро все восстановила в памяти. Было так хорошо лежать в тишине, перебирая события моей жизни, голова почти не болела. Мне показалось, что я вернулась в детство, провожу время в этой котельной, пока тетка на дежурстве в больнице...

Проснулась я оттого, что кто-то взял меня за руку. Спросонья мне показалось, что я дома, то есть еще в старой нашей коммунальной квартире, что мне десять лет, я заболела гриппом и не пошла в школу, и тетя Галя сидит рядом со мной, держит меня за руку и спрашивает, чего я хочу на завтрак...

— Хочу чаю с лимоном... — пробормотала я полусонным голосом и открыла глаза.

Рядом со мной сидела вовсе не тетя Галя. На краю дивана пристроился худой немолодой дядечка в несвежем белом халате. Круглые старомодные очки были сдвинуты на лоб, дядечка держал меня за руку и к чему-то внимательно прислушивался.

— А я вас знаю, — сказала я, разглядев его как следует. — Вы к дяде Вите часто приходили.

— Тс-с! — дядечка поднес палец к губам, еще немножко послушал и отпустил мою руку, проговорив: — Восемьдесят. Это точно.

— Что — восемьдесят? — не поняла я.

— Пульс. Чаю я тебе сейчас принесу, а насчет лимона надо у Миши спросить. Михалыч! — крикнул он куда-то за занавеску. — У тебя лимон есть?

— Лимон? — из-за занавески высунулось знакомое уже лицо с пегой бороденкой. — А на фига тебе лимон?

— Да вот девушка хочет чаю с лимоном.

— Можно на угол сгонять!

— Не стоит! — Я улыбнулась, почувствовав себя удивительно спокойно, и повторила: — А я вас знаю.

— Ну-ну, — дядечка в халате спустил очки на нос, — да я тебя тоже признал. Только ты тогда маленькая совсем была, а сейчас вон какая красавица! Встать-то сможешь?

Вставать мне совсем не хотелось. Хотелось лежать, бездумно смотреть на потолок с потеками и слушать ровное убаюкивающее гудение за стеной.

Словно прочитав мои мысли, дядечка в халате добавил:

— Не хочешь — не вставай, я только хотел рефлексы у тебя проверить, нет ли сотряса...

— Чего? — удивилась я.

— Сотрясения мозга.

Он наклонился надо мной, вгляделся внимательно в глаза и удовлетворенно отстранился:

— Да нет, вроде порядок. Зрачки в норме. Так что ты просто отлежись несколько дней, и будешь как новенькая. Голова — это такая вещь, что никогда не угадаешь, как повернется. Одному ломом по черепушке приложат, и хоть бы что, встанет да отряхнется, а другого чуть заденет, а он на всю жизнь парализованный...

Занавеска отодвинулась, появился дядя Миша.

— Семеныч, ты зря-то девушку не пугай! Ей и так уж досталось... А вообще-то, — он повернулся ко мне и проговорил уважительно: — Семеныч в этих делах понимает! Семеныч, он по жизни очень хороший доктор.

— Да какой я доктор! — смутился тот. — В морге санитаром состою! Только покойников мне теперь доверяют!

— Так это сейчас! — не уступал дядя Миша. — А раньше ты настоящим доктором был, невропатологом. А мастерство-то, все знают, его не пропьешь...

— Что было раньше, то никому не интересно! — отмахнулся Семеныч. — И пропить, друг сердечный, все можно, и мастерство тоже. А вот мы с гостьей твоей и правда раньше встречались. Виктор ее сюда еще совсем пацанкой приводил...

— Давайте-ка завтракать. — Дядя Миша поставил на колченогий столик пыхтящий чайник, три кружки и снова ушел за занавеску.

Я приподнялась на диване. Потолок снова слегка качнулся, но на этот раз остановился гораздо быстрее. В комнате запахло полукопченой колбасой, и я внезапно почувствовала, что ужасно хочу есть. Дядя Миша опять появился, разложил на столе хлеб, колбасу, помидоры, покосился на меня и проговорил: