Страсти ума, или Жизнь Фрейда

– Профессор Фрейд, я просто не могу поддаться таким угрозам, считаю, что под удар поставлены мое мужество и честь. Я должен твердо стоять, даже если мне придется закрыть санаторий. Я всегда заработаю на жизнь в Вене…

Зигмунд положил руку на плечо молодого человека.

– Вы в начале своей карьеры; вы слишком молоды, чтобы выступать на рыцарском турнире в Ареццо. Используйте возможности прочно закрепиться в своей профессии и дайте нам шанс самим завоевать нашу репутацию.

– Профессор Фрейд, встречи по вечерам в среду дают мне единственную возможность обучиться психоанализу.

– Никому не пойдет на пользу, если мир узнает, что связь с нами равноценна потере практики, – настаивал Зигмунд. – Мой добрый совет вам: уходите, но останемся друзьями.

Как и другие группы, они спорили между собой, но перед публикой выступали единым фронтом. У них было чувство локтя, и порой они, зная, что причинили коллеге неудобства, старались либо направить к нему пациента, либо оказать содействие в публикации доклада. Они щедро шли на предоставление финансовой помощи, что напоминало Зигмунду о тех днях, когда он был «вторым врачом» в Городской больнице и сорок работавших там молодых людей делились друг с другом в случае нужды своими скудными гульденами. Зигмунд следил за тем, чтобы члены группы не бедствовали. Он ссужал небольшие суммы, когда они были в стесненном положении, или же, если это казалось неделикатным, давал более крупные «займы», не собираясь требовать возмещения.

Он сплачивал своих последователей, направляя пациентов к молодым врачам, когда у тех была недостаточная практика или же не было материала для исследований, при этом заботился, чтобы эти случаи не были слишком сложными. Он старался также передать пациента с такой формой невроза, какой он сам занимался в прошлые годы и какая не могла открыть ему самому чего–либо нового.

Все это достигалось довольно просто, если его посещали восемь – десять больных и он мог зарабатывать достаточно, чтобы покрыть растущие семейные расходы, расходы по приему гостей и на образование детей. К пятидесяти трем годам его практика стала достаточно постоянной, но ему редко удавалось отложить хотя бы несколько тысяч крон в сберегательный банк. Он не обладал качествами делового человека и поэтому не рассчитывал на большую прибыль от своих вкладов. Во всяком случае два с половиной месяца летнего отдыха, поездки и работа над книгами почти всегда «съедали» сбережения, накопленные за рабочий год.

Более серьезную опасность, чем личные разногласия, представляло образование кланов, а с годами эта тенденция становилась все сильнее. Она зародилась в отношениях между теми, кто поддерживал Зигмунда Фрейда, и сторонниками Альфреда Адлера, которых он одного за другим привлекал к встречам в кафе «Центральное». Их набралось девять: Д. Бах, Стефан Мадей, барон Франц фон Гие, Карл Фуртмюллер, Франц и Густав Грюнеры, Маргарет Хильфердинг, врач и первая женщина, допущенная в группу, Поль Клемперер, Давид Оппенгейм. Лишь немногие были врачами, но Зигмунд одобрил их включение в группу, считая, что теория психоанализа нуждается в сторонниках. Однако теперь новая психология, разрабатывавшаяся Адлером, его теории о том, что органические нарушения, а не сексуальная этиология являются главным в формировании характера, что мужской протест – доминирующий фактор неврозов, раскалывали группу. Ни один из членов ассоциации, верных Фрейду, не восхвалял вклад Адлера, сколь бы блестящим по форме и информативным по содержанию он ни был. Сам Фрейд, однако, говорил, что теория недостаточности органа важна в определении человеческой психики.

По тому же признаку друзья Адлера были настолько лояльны к нему, что неохотно хвалили доклады кого–либо из группы Фрейда. По мере продвижения работы Адлера становилось очевидным, что он не хочет, чтобы его считали фрейдистским психоаналитиком. Почему он должен быть таким, если его собственная психология отлична от психологии Зигмунда Фрейда и ничем не обязана исходным теориям Фрейда?!

Он начал также намекать, что группе не следует больше собираться на квартире Фрейда, потому что при таком порядке она превращается в палату профессора Зигмунда Фрейда, а члены ее оказываются под его слишком большим влиянием. Не лучше ли найти зал или лекционное помещение, куда можно было бы время от времени приглашать публику послушать наиболее интересные доклады, и таким образом стать признанным учреждением, а не быть семейной группой, встречающейся в доме «отца»?

Вильгельм Штекель, оказавший активную помощь в образовании первоначальной группы в 1902 году, подпал под влияние Альфреда Адлера и присоединился к завсегдатаям кафе «Центральное». Это задело Зигмунда. Марта, знавшая все оттенки его настроения, сказала:

– Зиги, вечера в среду приносили тебе много радости. Теперь же они стали неприятными. Что случилось?

Он покачал головой и сказал:

– Бесполезно обсуждать проблемы. Нужно найти пути к их решению.

9

Карла Юнга пригласили в Америку для чтения цикла лекций в Чикаго. Зигмунд опасался, что это может поставить под удар конгресс в Нюрнберге, намеченный на конец марта. Однако неутомимый Юнг принял все необходимые меры до отъезда и дал слово Зигмунду, что вернется вовремя и займет кресло председателя. Абрахам, Эйтингон, Хиршфельд, Генрих Кёрбер и Лёвенфельд будут представлять Германию; Хонеггер, Альфонс Медер и американец Тригант Барроу, студент Юнга, прибудут из Швейцарии. Из Америки никто не сможет приехать: Брилл, Джонс и Патнэм из Гарвардского университета заняты учебным процессом и несут другие обязанности.

Во время подготовки возник непредвиденный инцидент. Мюнхенский психиатр Макс Иссерлин просил разрешения прочитать доклад. Зигмунд согласился. Венская группа узнала, что доклад Иссерлина представляет собой не изложение интересного психоаналитического случая или теории, а яростную атаку на концепцию подсознания. Несколько членов собрались в кафе, чтобы обсудить процедуру, а затем пришли к Зигмунду с требованием отменить доклад Иссерлина. Зигмунд попросил дать ему текст или изложение. Через несколько дней ему доставили заметки, подтверждающие справедливость обвинения. На конгресс отводилось два дня, и число представляемых докладов было ограниченным. Стоило ли давать Иссерлину ценное время, отведенное на доклады, а затем публиковать его нападки, как якобы исходящие от официального психоаналитического конгресса? Поскольку Юнг был в Америке, Зигмунд послал от своего имени записку Иссерлину, уведомив, что его просьба отклонена. Он полагал, что избежал неприятного инцидента. Последствия оказались печальными.

Случившееся с доктором Гансом В. Майером из Бург–хёльцли, членом Общества психоаналитиков, имело другую причину, но вызвало не меньший шум. Майер был проницательным врачом и хорошим автором. Он пытался осуществить синтез психиатрии и психоанализа, причем психоанализ ставил на второе место. Недовольный Зигмунд промолчал, пока Майер не начал раскрывать содержимое фрейдовского портфеля, унижая и дискредитируя каждую из теорий Фрейда. Он также потребовал публикации его докладов в ежегоднике, а он имел на это право как член общества. Когда стало ясно, что его статья состоит на девяносто процентов из психиатрии Крепелина – Блейлера и на десять процентов сдобрена фрейдизмом, чтобы подсластить пирог для членов общества, Зигмунд решил, что пора действовать. Вопрос был сформулирован Отто Ранком, прочитавшим последнюю статью Майера в журнале, который всегда был недружественным к психоанализу.

– К чему нам предатель в наших рядах? Почему доктор Майер желает оставаться членом общества? Он осуждает нас, а не просто не согласен. Если мы сохраним его в обществе, над нами будут смеяться, говорить, что даже члены общества не верят в свои выдумки. Нельзя ли вежливо намекнуть доктору Майеру, чтобы он не платил своего взноса в следующий раз?

– Поскольку он швейцарец, предложение, быть может, должно исходить от одного из цюрихцев, а не от нас?

Ранк был вежлив, но настойчив.

– Ну профессор Фрейд, вы знаете, что ни один швейцарец не предложит цюрихцу выйти из организации. Они сочтут это актом предательства.

– Обсудим в таком случае вопрос на венской группе в среду вечером.

Обсуждение в следующую среду получилось односторонним. Все они читали статьи Майера, содержавшие нападки на основные элементы их веры; они не любили цюрихцев, и голосование было единодушным: предложить доктору Майеру выйти из общества. Зигмунд поступил в соответствии с решением; это вызвало недовольство в Цюрихе.

Плохих сообщений из Цюриха хватало. В растущем противоборстве между Карлом Юнгом и Ойгеном Блейлером Юнг полностью отошел от Бургхёльцли и перенес клиническую практику в свой дом в Кюснахе. Он намеревался преподавать в свободной или торговой школе, не имевшей связи с Цюрихским университетом. Зигмунд все еще не понимал причину ссоры, ибо оба оппонента были уважаемы в полудюжине стран Европы, каждый имел множество друзей. Зигмунд все больше чувствовал, что в поведении Юнга есть элемент бунта против отца, против старшего. Он слышал, как Юнг разносил Блейлера, но он никогда не слышал от Блейлера ни одного слова против своего молодого ассистента. Это был иной случай раздора, чем тот, с которым столкнулся Абрахам, имея дело с Юнгом.