Страсти ума, или Жизнь Фрейда

Возникла дилемма. Зигмунд не считал правильным для себя узурпировать пост президента. Если созвать конгресс без Юнга, может показаться, что тот согласился на серию лекций с целью избежать участия в конгрессе. Если кто–то иной займет кресло председателя, то это обидит Юнга и тем самым будут ослаблены узы, связывающие движение. Зигмунд раздумывал несколько дней, затем с сожалением решил отложить конгресс до следующего года.

Гуго Хеллер издал два выпуска журнала «Имаго» с первыми двумя частями книги Зигмунда о тотемах и табу. Журнал вызвал интерес у читателей. И вот Гуго ворвался в его кабинет. Склонный к вспышкам гнева, он был охвачен яростью.

– Гуго, у тебя такой вид, будто небо обрушилось.

– Обрушилось! В виде дюжины моих покупателей. Тех самых, которые оставались верными магазину с момента его открытия. Они заявили, что, если я не удалю все экземпляры «Имаго» с витрины и не уберу их из лавки, они не будут покупать у меня. Это шантаж! Но что я могу сделать? Это мои лучшие покупатели. Без них мне придется туго.

Зигмунд спросил спокойно:

– Как идет подписка и продажа в других городах?

– На удивление хорошо, около двухсот подписчиков к настоящему времени. Я не тревожусь по поводу расходов на издание журнала. Мне не нравится, когда мне приказывают, как управлять собственной книжной лавкой. Это меня унижает.

В Вене больше не выставлялся и не продавался журнал «Имаго».

Новое письмо Юнга вызвало у Зигмунда еще большее чувство смущения. В течение ряда лет Юнг начинал письма словами «Дорогой друг!». Теперь же Зигмунд получил письмо, начинавшееся словами «Уважаемый доктор!». Тон письма был холоден, в нем говорилось об идейных расхождениях и спорах и выражалось несогласие с некоторыми мыслями Зигмунда. Зигмунд подозревал, что гнев Юнга по поводу поездки Зигмунда на Констанское озеро, его нежелание взглянуть на венский почтовый штемпель или спросить жену, когда пришло письмо, неожиданная поездка в Нью–Йорк в сентябре не были случайными: подавленный в уме Карла Юнга материал начал выходить наружу, переходить в сознание.

Зигмунд серьезно расстроился и каждую свободную минуту обдумывал возникшую проблему. Он питал огромную любовь и уважение к Юнгу. Он верил также в то, что будущее психоаналитического движения связано с ним. Преданность, сила, лояльность и энтузиазм Юнга, подготовка конгресса, руководство заседаниями, его умение общаться с людьми, прочитанные доклады, публикации – все это составляло часть ядра движения.

Он написал Юнгу, высказав мысль, что любые идейные разногласия между ними, разумеется, честные разногласия и они не должны стать причиной разрыва отношений между ними.

Средняя дочь Фрейдов София, отдыхавшая в Гамбурге, объявила о своей помолвке с фотографом Максом Хальберштадтом.

– Ей всего лишь девятнадцать! – взбунтовался Зигмунд. – К чему такая спешка? И почему она сообщила о помолвке в письме? Почему не могла приехать и рассказать нам? Кто такой Макс Хальберштадт?

Марта пожала плечами:

– Не знаю, дорогой. Матильда сообщила о помолвке из Мерана, и мы не знали Роберта Холличера. Однако тебе очень нравится Роберт и ты, так же как я, доволен тем, что она беременна и мы скоро станем дедушкой и бабушкой. Как–то ты сказал относительно Матильды, что нам пора заиметь зятя; наступило время иметь и внуков.

С Матильдой случилась беда. У нее резко подскочила температура, и беременность, как писал Зигмунд Эрнесту Джонсу, «надлежало прервать». Гинеколог не был уверен, сможет ли Матильда иметь другого ребенка. Это был тяжкий удар для семьи.

Отход Альфреда Адлера и его друзей не оставил глубоких ран, и в последующие месяцы обошлось без обмена колкостями.

В 1911 году Адлер опубликовал три статьи в «Централь–блатт» по вопросу о сопротивляемости и женском неврозе и работал над книгой «Невротическая конституция», намеченной к публикации в Висбадене в следующем году. В книге предпринималась попытка разгромить фрейдовский психоанализ. Сторонники Адлера, менее склонные считаться с нормами вежливости, чем он сам, прибегли к личным нападкам, обвиняя Зигмунда в создании «рабской» психологии в отличие от «свободной» психологии Адлера, называя его тираном, не терпящим возражений и не позволяющим никому возвыситься над собой.

Отто Ранк, записавший протоколы более ста пятидесяти заседаний за шесть лет, пришел с интересными данными:

– Посмотрите, профессор Фрейд, о чем свидетельствуют протоколы. Адлер представил столько же докладов, сколько и вы, а что касается длинных выступлений, то он занял в дискуссиях больше времени, чем вы. Я не нашел ничего, что можно было бы назвать разносом Адлера. Прошу вашего разрешения распространить этот материал.

Зигмунд вздохнул:

– Нет, Отто. Это не поможет. Слухи живут как бабочки–однодневки.

8

Признаки надвигающейся бури появляются заранее; их могут не заметить люди, поглощенные своими проблемами или игнорирующие такие сигналы, полагая, что гроза «пройдет мимо».

Зигмунд Фрейд посчитал симптомы по пальцам: два года назад Карл Юнг прислал ему первую половину рукописи «Изменения и символы либидо». Зигмунд обнаружил в ней многочисленные отправные точки, заимствованные из его, Фрейда, посылок. Тем не менее он написал Юнгу несколько страниц с предложениями, как усилить главное направление. Когда он посещал летом Карла и Эмму, Юнг хотел обсудить рукопись, но Зигмунд поменял тему разговора. Эмма наблюдала за сценой и позже сказала Зигмунду:

– У вас, видимо, есть сомнения в отношении новой книги Карла?

– Эмма, я уже высказал Карлу замечания, какие считал подходящими. Нет смысла поучать его. Карл отклонит сказанное мною; в любом случае он должен действовать по собственному разумению.

Эмма положила свою руку на руку Зигмунда, сидевшего за кофейным столиком.

– Понятно, профессор. Вы наиболее сведущий человек из всех, с кем был связан Карл, и мне не хотелось бы, чтобы между вами были расхождения.

В мае следующего года Карл Юнг сообщил ему, что работа продвигается, но он намерен развить концепцию Зигмунда относительно либидо. Он рассматривает либидо как расширение зоны общей напряженности, не обязательно и не исключительно относящейся к сексуальности.

Зигмунд счел за самое мудрое не отвечать на письмо. Однако в ноябре получил личную записку от Эммы Юнг, любезную, но с сигналом тревоги.

«Боюсь, дорогой профессор, что Вы не одобряете или Вам не нравится то, что излагает мой муж во второй половине «Символов либидо». Смысл моей записки – предупредить Вас и просить вспомнить наш краткий разговор в Кюснахе: Карл должен идти собственным путем, но сохраняя дружбу с Вами».

Зигмунд показал письмо Эммы Марте.

– Хорошо, что Эмма написала мне, но я уже представляю направление, куда идет Карл. Следующим, на чем он станет настаивать, будет утверждение, будто эдипов комплекс и тяга к кровосмешению не активная часть подсознания, а символы, представляющие какие–то высшие идеи.

– Под «высшими» он подразумевает религиозные?

– Не в обычном смысле слова. Мистические идеи берут начало в других источниках.

Марта всматривалась в его лицо. Между бровями пролегли морщинки, свидетельствовавшие об озабоченности.

– Зиги, можете ли вы быть вместе при таких расхождениях?

– Да, хотя и нелегко. В течение многих лет он публично защищал меня, когда это было опасно и рискованно для него. Никто иной не заслужил в такой мере моей любви и благодарности.

Этот небольшой шторм не сбил их с курса. Карл Юнг, когда был полон желания, проявлял себя хорошим администратором, но он начал пренебрегать своими обязанностями президента общества: не желал тратить время на организационную работу, берег его для собственных исследований и монографий.