Страсти в сентябре

«Так вот, москвичи, никто вас сюда не звал, не просил вмешиваться, приперлись — пеняйте на себя!»

Карякин быстро набрал номер мобильника Резо.

— Ты как?

— Нормально, остановился у Влада. К Барсукову приехала подмога, джип и «десятка» с двумя бугаями московскими.

— Давай домой, Резо, — сказал Карякин. — Опять-таки домой, понял, да?

— Все понял, — мрачно сказал Резо.

Карякин положил трубку на аппарат. «Давай домой» — означало устранение московской сучки. «Опять-таки домой» — устранение москвича со всеми его родственниками. Шум, конечно, поднимется нешуточный, а он тут ни при чем. Он даже знать не желает ничего о них!

Резо справится, у него в подчинении пять опытных бойцов, а у них есть даже гранатомет «Муха». А потом тихо смоются из Левобережной, растворятся в Плавнинске и других окрестных станицах, на сей момент все продумано. И если спросит Резо такой вот Петрунин: «Где был?» Скажет: «С девушкой был». И девушка скажет: «Он со мной сидел в ресторане». И официант скажет: «Да, сидел с девушкой, даже поругался с ней». И свидетели скажут: «Видели, ругался с девушкой».

Все продумано. Не он объявил войну, ему объявили. А он обязан ответить. Ну и ответит! «Тебе что-то мерещится в Левобережной, московская сучка? Ну так это последнее, что было приятное в твоей жизни!»

Барсуков приветливо улыбнулся секретарше, представился, она тут же вскочила со стула, вежливым жестом показывая, что начальник ждет, хотела дверь открыть, но Барсуков стремительно вошел в кабинет начальника районного УВД. Седой коренастый полковник встал из-за стола, протянул руку.

— Борис Евгеньевич? Очень приятно, так сказать, что известные люди бывают в наших краях. Левенко Вадим Леонидович.

— Взаимно, Вадим Леонидович. Насчет моей известности вы преувеличиваете. Я не артист, не певец, скромный бизнесмен.

Полковник хитро усмехнулся: мол, знаем мы, какой ты скромный!

— Присаживайтесь, Борис Евгеньевич, говорить «садитесь» в этом кабинете не принято.

— Тут и «присаживайтесь» не очень-то весело звучит, — в тон ему ответил Барсуков.

Сел в кресло у стены, закинул ногу на ногу, полковник сел в кресло рядом с ним, выжидающе глядя на гостя. Московский бизнесмен! Казино у него там, рестораны, девочки… Бандюга самый настоящий, но сумел, сумел примазаться к власти. А что ж тут странного? Все жить хотят, московские чины тоже на одну зарплату не живут. Как и тут. Мелких бандюг прищучиваешь, а самый крупняк не достать. Они ж теперь все легальные бизнесмены, спонсоры, меценаты. То организуют, сё, хорошие, в общем, мать их за ногу!

— Наверное, догадываетесь, зачем я приехал к вам? — спросил Барсуков, доставая пачку «Кэмела» и протягивая ее хозяину кабинета.

— Спасибо, не курю. Догадываюсь, но вы скажите все, как есть. В нашем деле главное ясность.

Барсуков и сам не стал курить, сунул пачку в карман пиджака.

— По обвинению в убийстве задержан директор левобережной школы Романов. Моя жена адвокат и хотела бы представлять его интересы… надеюсь, до суда дело не дойдет. Она была одноклассницей Романова и считает это своим долгом. Более того, буду с вами предельно откровенен. Моя телохранительница, кстати, профессионал высокого класса…

— Слыхал. Уж если она Гену на гравий уложила, значит, та еще баба. — Заметив недоуменный взгляд гостя, Левенко пояснил: — Гена — водитель покойного Паши Лугового, здоровенный мужик. Паша ревновал жену к директору школы и однажды поскандалил с ним на улице. А Романов был с этой вашей… телохранительницей. Саманта, верно? И когда Гена поспешил на помощь начальнику, Саманта вырубила его, как пацана.

— Теперь ясно, — с облегчением вздохнул Барсуков. — Так вот, Саманта влюбилась в этого мужика. Честно скажу — не понимаю, как она, коренная москвичка, может на что-то надеяться в станице, но… Если дама для себя все решила, переубедить ее очень сложно.

— В этом я с вами согласен, Борис Евгеньевич. Бабы — они упрямые жутко. Особенно наши казачки. Казаки, они, конечно, особстатья, но со своими бабами не воюют, без толку.

— Так вот в связи с этим я прошу вас, Вадим Леонидович, разрешить свидание с задержанным.

Напряженное молчание воцарилось в кабинете. Оба понимали, что это пустая формальность, разрешит полковник, никуда не денется. Но Барсуков не хотел сильно давить на начальника, тот потом отыграется на задержанном, да и вообще проблема деликатная, решать ее нужно тоже деликатно. А Левенко не спешил прогибаться.

— Интересы следствия, Борис Евгеньевич, пока что не позволяют этого. У вас, в Москве, и не таких людей задерживают, а адвокатов к ним сразу не пускают.

— Для вашего района Романов то же самое, что в Москве Ходорковский, если вы его имели в виду. Не знаю, что там намудрили в Москве, но задержанный имеет право на свидание с адвокатом. Ничего противоестественного я не прошу. Кстати, сам я не стремлюсь увидеться с Романовым, я с ним не знаком. Но если позволите и Саманте… это будет просто актом гуманности. За это…

Барсуков достал из кармана пачку американской валюты, отсчитал десять стодолларовых купюр, положил на подлокотник кресла полковника.

Полковник мельком взглянул на деньги и углубился в свои мысли. А были они просты — взять бы да арестовать этого уверенного в себе москвича. Пригласить секретаршу в качестве понятой и — посадить! Не то чтобы Левенко не брал взяток (кто ж их не берет в России?), просто не любил москвичей. Приятная мысль, да несбыточная. Будь тот и простым посетителем — деньги-то не мечены, а секретарша — не понятая, она его подчиненная. Ничего бы не получилось. А он, Барсуков этот, такой, что если бы вздумал полковник Левенко осуществить свои приятные мечты — завтра бы стал никем тут.

Но и сдаваться так просто не хотелось.

— Борис Евгеньевич! — укоризненно сказал полковник.

Барсуков отсчитал еще тысячу долларов, добавил к стопке на подлокотнике кресла.

— Это за Саманту, Вадим Леонидович. Я понимаю, что ее присутствие там необязательно. Но… вы ведь тоже когда-то любили, понимаете, что это значит.

Полковник понимал. Хочет выдать замуж свою телохранительницу… Правда, зачем ей нужно ехать из Москвы в станицу, неясно. Наверное, любовница, а жена встала на дыбы… Тогда почему они вместе приехали, вместе хотят поговорить с Романовым?

Да этих москвичей разве поймешь? У них же там черт-те что творится!

— Ладно, Борис Евгеньевич, — со вздохом сказал он, пряча деньги в карман форменных брюк. — Так уж и быть, Саманте не положено, но ради вас…

Барсуков довольно улыбнулся, протянул ему свою визитную карточку:

— Будете в Москве, Вадим Леонидович, милости просим в мое казино. Выигрыш не гарантирую, там все по-честному, как повезет. Но в ресторане — вы мой дорогой гость.

Левенко улыбнулся, взял карточку. Да не такой уж он и наглый, этот москвич. О своей телохранительнице печется, про любовь говорит… Не давит в наглую, как танк, хотя мог бы…