Страстная неделя
Шрифт:
Александр Лонпре открыл карты. Игроки заохали. Смотрите-ка, все загрёб! Везёт по обыкновению!
— Сколько ты проиграл? — крикнула с места госпожа Орейль мужу.
Открылась дверь, вошёл новый гость — Филипп-Франсуа Тушар — и первым долгом весьма галантно раскланялся с дамами. В свои пятьдесят пять лет управляющий Почт был ещё, что называется, видный мужчина, и с 1814 года, с тех пор как батюшка Виржини бросил свою куаферскую деятельность, их связывали многие интересы. Злые языки утверждали, что сын Тушара, который весьма похож на отца и при этом не отягощён грузом пятидесяти пяти лет, приглянулся Виржини. Рассказывали даже, что его высочество… Надо сказать, что у герцога имелись кое-какие интрижки в придворном кругу. В
Однако же, когда ему доставили из полиции рапорт, он прочёл (дело в том, что агент, которому дали поручение выяснить, верна ли герцогу его любовница, стал следить за мадемуазель Виржини: ошибка вполне естественная, ибо эта связь была более чем явной)… прочёл в рапорте, что мадемуазель Орейль благоволит к некоему мальчику, её ровеснику, как две капли воды похожему на управляющего Почт, ибо Франсуа был действительно похож на своего батюшку. Воображаете, что из этого вышло, поскольку в таких случаях герцог рвал и метал! Но Виржини сумела все повернуть себе на пользу: несчастного шпика из полиции господина Андре прогнали в три шеи. В конце концов ясно, что все это наболтали оперные фигурантки и старые сплетницы. Люди злы. и к тому же в Королевской академии музыки засели явные бонапартисты! Слухи же в основном пошли оттого, что господин Орейль вложил все свои сбережения в почтовых лошадей и кареты. О, вовсе не с целью наживы! За весьма сходную цену он одалживал и то и другое своим добрым знакомым. Вообразите, у кого-нибудь вдруг начинается роман, а где сразу возьмёшь тильбюри, чтобы отвезти даму куда-нибудь на бережок, или же вдруг вам понадобилась берлина, чтобы потихоньку прокатиться в Нормандию… Экипажи Орейля стояли в конюшнях Почтового ведомства.
— Уступаю вам место, — обратился выигравший к новому гостю, — я хочу немножко поболтать с дамами.
Ох, уж этот Александр! Ну пусть ему повезло, нельзя же корчить из себя Карла Великого!{47} Филипп-Франсуа сел на освободившееся место и поклонился иезуиту. Друг мадемуазель Госселен с тоской взглянул на него: господи, когда же наконец кончится эта партия? Танцовщица полагала, что хороший тон требует от гостей сидеть до тех пор, пока хозяин дома не поднимется из-за карточного стола. После этого можно объявить, что ей хочется спать.
— Скверные новости, — начал господин Тушар. — говорят, что сегодня вечером королевская фамилия…
Тут он понизил голос до полушёпота, обращаясь только к мужчинам, чтобы не потревожить прекрасный пол. Тугой на ухо иезуит попросил повторить, и тут же запротестовал: как же так!
Он провёл во дворце целый день… в шесть часов он накладывал повязку его величеству, и в восемь ещё ничего не было решено!
Как же это так могли без него уехать! Смешно даже слушать!
— Хотите доказательств? Пожалуйста, — добавил он. — Какраз сегодня я одолжил свою карету, вернее, дормез, вполне комфортабельный, одному духовному лицу… дело в том, что архиепископ не пожелал воспользоваться обычным дилижансом…
И заехав ненадолго в Париж, отправился в один из наших монастырей в Испании. Неужели вы думаете, что я мог бы проявить такую крайнюю неосмотрительность и собственными руками отдать свой экипаж, будь на горизонте хоть тень опасности?
Но госпожа Орейль поднялась с места: на больших стенных часах только что пробило полночь, пора кормить, сейчас Виржини принесут ребёнка.
— О, непременно покажите нам младенчика!
Мадемуазель Госсслен и мадемуазель Подевен умоляюще сложили руки таким очаровательным ребяческим жестом. Прямо сцена из «Каравана», да и только! Отец Элизе, шепча про себя молитвы, перебирал чётки, но вид у него был крайне озадаченный. Все же слова этого болвана Тушара немало его встревожили.
Нет,
это немыслимо, вдруг такая измена со стороны его величества! Да и почему, в сущности, его величество станет отделываться от своего целителя? Людовик XVIII просто обожает непристойные истории, а по этой части святой отец не знает соперников.Мари-Луиза принесла маленького. Среди груды пелёнок и кружев ничего нельзя было разглядеть. Послышались восторженные возгласы, смех. Особенно старались обе танцовщицы и госпожа Персюи.
— До чего крошечное существо!
— Нет. вы просто не поверите, какой он большой для своего возраста!
— А сколько ему?
— Сегодня, подумать только, сегодня ему исполнилось ровно две недели.
Госпожа Персюи вся так и зашлась от восхищения:
— Вылитый отец, вылитый!
А иезуит, втиснув свою чёрную сутану в круг светлых дамских платьев, вздохнул:
— Чадо Людовика Святого, возрадуйся!{48}
Восьмое чудо света унесли в спальню, расположенную на втором этаже. Дамы устремились вслед за ним. Там дремала Виржини, утопая в подушках…
Госпожа Персюи осталась с бабушкой Бургиньон.
— Приятно все-таки думать, что сын вашей внучки, в конце концов, прямой наследник престола. Единственный отпрыск мужского пола во всей королевской фамилии…
Мадам Бургиньон, сложив руку трубочкой, подставила ухо.
Она ничего не слышала. Хозяин дома приблизился к жене капельмейстера и доверительно произнёс:
— Да. вы правы — он первый сын Франции… нельзя же рассчитывать на герцога Ангулемского, верно ведь? Между нами говоря, мой зять… — В интимных беседах куафер любил, говоря о герцоге Беррийском, именовать его просто зятем. — …так вот, для моего зятя небезразлично, что родился мальчик! Вы же знаете, это ни для кого не тайна — в Англии у герцога были дочери!.. Но я человек широких взглядов. И потом, принц — это принц. Так вот, мои зять, если говорить откровенно, уже с конца октября начал беспокоиться. Он часто об этом заговаривал.
Говорит мне: «Тестюшка…» Он, видите ли, иногда зовёт меня просто тестюшка. «Тестюшка, говорит, все-таки чертовски обидно, что у моей кузины есть маленький Немур…» Видите ли, Орлеанские — да, да. Орлеанские, наши соседи, — имеют отпрыска мужского пола, младенец появился на свет двадцать пятого октября, и это обстоятельство сильно досаждало Шарлю, я хочу сказать, его королевскому высочеству, сильно досаждало… все-таки, знаете, угроза для старшей ветви…
— Что это вам сообщил господин Тушар? — осведомилась госпожа Персюи. — Он так тихо говорил…
— Да так, разные глупости, как и положено по его почтовому чину! Ему уже мерещится Буонапарте в Париже!
— Буонапарте? Какой ужас! Что же с нами будет?
— Надеюсь, вы не сомневаетесь, что меня предупредили бы одним из первых. И отца Элизе тоже. Просто чепуха! А говорит он так потому, что ему запретили давать лошадей частным лицам, желающим покинуть Париж… Давно пора положить конец всей этой идиотской панике, которой мы обязаны нашим сплетникам.
Вошёл лакей Пикар и приблизился к хозяину. Кто-то спрашивает господина Орейля. Тот вышел из салона. В прихожей его ждал высокий человек в коричневом макферлане и серых ботинках, промокший с головы до пят. В ставни все ещё барабанил дождь. Человек прибыл от госпожи Шатобриан: ей нужны лошади. Карета у неё есть, нужны только лошади.
— Послушайте, дружок, — высокомерно сказал господин Орейль и, заметив своё изображение в маленьком зеркальце, висевшем в прихожей, поправил сбившийся набок парик и приосанился. — За кого это вы меня принимаете, а? Я не барышник, да было бы вам известно. Правда, лошади у меня есть. и я их при случае одалживаю. Из любезности. И притом только друзьям. Я, конечно, слышал имя госпожи Шатобриан, — он поклонился, — однако в такое время…
— Но госпоже Шатобриан немедленно требуются лошади.