Страстотерпцы

Ликовал, читая послание царя, Афанасий Лаврентьевич: Киев поляки, пусть на два года, но уступили. Город у царя будет, а вот титлом, пожалуй, придётся поступиться...

В тот же день, 6 января, великого посла посетил комиссар Иероним Комар. Дело у него было деликатное. Ударил великому государю челом, прося сверх обещанных десяти тысяч тайного жалованья ещё и явного соболями, чтоб комиссарам можно было показаться людям, погордиться московскими дорогими мехами. Для себя Комар просил дать деньги не ефимками, а золотом. Червонцы легче спрятать от посторонних глаз. О тайных деньгах даже домашние не должны знать. И обронил, прощаясь:

— Как только мы получим государево жалованье, тотчас и напишем статьи.

У посольских гонцов одна нога здесь, другая там. Ночью 12 января комиссары получили тайное жалованье. 13 января обе стороны явились на тридцать первый посольский съезд.

Афанасий Лаврентьевич ради великого события приехал в царской, в позлащённой карете.

В палате вновь постелили золотой ковёр, поставили перед столами пять медных шандалов, а шестой шандал, серебряный, сиял перед божницей.

Сверили грамоты. Королю отходили города Полоцк, Витебск, Динабург, Лютин, Резица, Мариенбург, вся Ливония, вся Правобережная Украина. Вывод царских войск из Киева назначили на 5 апреля 1669 года. Пока же Киев с мильною полосой .кругом города оставался за Россией.

В статье о запорожских казаках записали: должны быть послушными обоим государям. Выходить в Чёрное море, нападать на турок запорожцам строго воспрещалось.

На восточной стороне Днепра, отошедшей к Москве, и в Смоленском воеводстве шляхта, мещане, татары и жиды получили право продать свои имения и уйти к королю.

Россия обязывалась не выводить людей из Правобережной Украины в глубь России, новых крепостей не строить. Оба государя соглашались писаться короткими титулами. Король Речи Посполитой — польским, шведским, литовским, русским, белорусским и иных. Самодержец российский — великим государем-царём и великим князем и прочих. Выходило, что Алексей Михайлович лишался титулов литовского, киевского, Волынского, подольского.

Подписали послы и комиссары статьи о передаче прежним владельцам захваченных бумаг, пушек, церковных вещей, стало быть, возврату подлежали части Животворящего Древа, захваченные русскими войсками в Люблине, и мощи святого Калистрата — в Смоленске.

Перемирие заключалось на тринадцать с половиной лет, до июня 1680 года.

Афанасий Лаврентьевич смотрел на подписи, на печати, на грамоту, и не было в его сердце радости, душа не волновалась. Одеревенел. Окаменел.

Столько сил ушло на этот столбец с письменами и росчерками.

Тихонечко ныли виски.

Уезжая из Андрусова, Афанасий Лаврентьевич подарил девочке Ирине перстень. На счастье.

5

Послы и комиссары, строя гнездо мирной жизни, выстлали всего-то донце, а разорители гнезд уже шарили по земле в поисках палок и камней.

В Бахчисарай от гетмана Петра Дорошенко приехали полковник брацлавский Михайло Зеленский да родовитый казак Данила Лесницкий. Задача у посланников была удивительная: убедить хана Адиль-Гирея искать дружбы с московским царём. Не ради крепкой работящей жизни, но ради войны.

Дорошенко возмечтал изничтожить Речь Посполитую русской, казацкой да татарской силой.

Хан Адиль-Гирей был в ту зиму знаменит и славен в Крыму. Огромная добыча, огромный полон обогатили татарские семейства. Полегчала жизнь и у грустного пленника Чуфут-Кале, у боярина Василия Борисовича Шереметева. Избавили, наконец, от колоды на ногах, от цепей. Еду давали не тюремную, как собаке, — человеческую. Смачные караимские чебуреки стали обычной ежедневной пищей, кормили пловом, хлеба давали вволю, бузы вволю, катык приносили, сыр, масло.

Однажды тюремный смотритель вместе с чебуреками подал письмо от полковника Зеленского.

«Рады бы были... вашу милость навестить и поклон нижайший отдать, — писал хитроумный посол хитроумного Дорошенко, — но нам запрещено, для чего письменно вашу милость посещаем. Потом желаем, чтобы... на Руси могли вашу милость видеть, даст Бог вскоре. Когда уж с ляхами вновь в неприязни пребываем, тогда Господь в соединение христиан сведёт...»

Василий Борисович недолго размышлял, сказал ожидающему ответа тюремщику:

— У меня ни чернил, ни бумаги. Передай: я хотел бы говорить о войне и о мире с его величеством ханом, да Бог не даёт рога бодучей козе. Не в палатах ныне живу, в каменной теснине.

Шереметев понимал: казаки не прочь сыграть картой, на которой нарисован не король, а он, несчастный пленник. Возможно, в козырях сию карту держат. Но Юрко Хмельницкий с Цецорой научили воеводу уму-разуму: «запорожский казак» и «предатель» были для него одним и тем же словом.

Тюремный служка принёс кувшин воды и небольшую корзину с красными ягодами.

— Кизил? — спросил Шереметев.

— Кизил, кизил! — закивал головой тюремщик. — Ешь — болеть не будешь.

Шереметев взял горсть. Ягоды были тёмные от спелости, слегка подсушенные. Года два назад, когда воевода расхворался, его отпаивали отварами из кизила.

— Я раньше в степи жил, в Гезлёве, — сказал тюремщик, — там и кизила не нужно. Там ветер все болезни из человека выдувает. Мой дед рассказывал: в старые времена в Гезлёве люди хворей не ведали. Да в один из дней, когда копали ров для крепости, нашли в земле бронзовый кувшин. Из того кувшина пролилось три воды: жёлтая, красная и зелёная с чернотой. От жёлтой воды люди начали болеть лихорадкой, от красной — чумой, а из зелёной народились чёрные с зелёными головами мухи. Их теперь на базарах видимо-невидимо.

— Я слышал, ваш брат мусульманин Кораном лечится, — сказал Шереметев.

Тюремщик по-русски хорошо умел говорить: три года жил в Белгороде, в плену. Русские люди его не обижали.

— Верно, — ответил тюремщик. — Коран защищает правоверного от всех болезней, от всех напастей, кроме смерти. Если благородную Фатиху написать мускусом на тарелке, смыть дождевой водой, а в эту воду добавить сурьмы, желчи чёрной курицы и желчи белого петуха, подвести смесью глаза, то увидишь одухотворённых людей.

— Кого? — не понял Шереметев.

— Ангелов. А если смыть надпись розовой водой, получишь лекарство для исцеления ушных болезней... Прочитай суру «Сад» тридцать восемь раз, и ни одно вредоносное животное не посмеет напасть на тебя. Много, много чудесного проистекает от Корана. Произнёсший суру «Подаяние» сорок один раз может увидеть во сне пророка Мухаммеда. Суру «Пески» надо читать сорок шесть раз — спасёшься от джиннов... — Тюремщик призадумался, вспоминая. — Чтобы прекратить раздоры в семье, нужно четыре раза прочитать суру «Женщины», а чтобы сбылось любое из твоих желаний, «Бисмиллу» читают семь дней по семьсот восемьдесят шесть раз.