Стратегии счастливых пар

Что ж, у этой семьи в руках оказались все нити творческого и человеческого счастья. Старательно лепя в коллективном воображении фигуры Счастья, Света и Красоты, Рерихи сумели одарить себя главными плодами любви – прекрасными детьми. Сами представлявшие яркую и даровитую русскую интеллигенцию – ту, у которой манеры и ощущения как бы подтверждены генетически, – Рерихи и детей смогли увлечь этой незримой и обволакивающей силой высших знаний, умиротворения и стремления к гармонии во всем. Действительно, Николай и Елена могли бы гордиться потомством, взращенным в походах и вечных скитаниях по миру, воспитанным в духе почитания высших духовных ценностей и, тем не менее, не лишенным самостоятельности. Последнее оказалось предвестником сыновней ответственности за каждый предпринятый шаг и сознательных ставок на деятельное творчество. Оба сына Рерихов получили блестящее образование, продемонстрировав стремление к обширным знаниям. Конечно, они с молоком матери впитали страсть к самовыражению, а их уверенность в себе во многом была обусловлена атмосферой взросления в такой исключительной семье, когда дети до окончания формирования основных черт характера не сталкиваются с разрушающими духовный фундамент раздражителями. Защитная оболочка, созданная Еленой Рерих для семьи, полностью распространялась и на детей. Она часто находилась с мальчиками за пределами суетного мира, а бесконечные поездки за границу сделали из детей настоящих граждан мира. Вот лишь один из наглядных примеров, приводимых исследовательницей творчества Рерихов Еленой Поляковой: «В 1906 году Николай Константинович ездит по Италии, Елена Ивановна с мальчиками в Швейцарии; старшему сыну четыре года, младшему – около трех. Юрик бойко говорит по-французски, жаль, что нет француженки… Светка [Святослав] тоже выказывает большую способность к французскому языку…» В четырехлетием возрасте младший сын уже пишет отцу: «Я не писал тебе потому, что я учусь полчаса по-немецки и час по-русски». Образование для русской аристократии было органичным продолжением воспитания, потому дети воспринимали учебу как неотъемлемую часть жизни, как умывание или обед. А проникновенная Елена с жаром приняла роль доброй и блистательной феи, сглаживающей трудности детей и деликатно стимулирующей мужа к новым исканиям.

Дети стали еще одним убедительным доказательством силы любви и правильности избранного пути. И дело тут вовсе не в безупречном образовании, которое родители обеспечили сыновьям. Получив исключительные знания языков все в той же гимназии Карла Мая, Юрий закончил индо-иранское отделение Школы восточных языков Лондонского университета (степень магистра индийской филологии он получил в знаменитой французской Сорбонне), а Святослав после архитектурных курсов Гарварда и Колумбийского университета продолжил путь отца в живописи. Их, как сосуды, доверху насытили идеями величиной с восьмитысячники Крыши мира, доверив целые направления и возможность продолжать дело родителей. Как часто бывает в таких случаях, они выросли только до старательных копий родителей, но гордо пронесли знамя семьи, не опустив головы и не уменьшив авторитет пленительного звучания этого повсеместно известного и в наши дни имени.

Можно по-разному относиться к мифологизации этой семьи; кто-то воспримет причисление себя к пророкам и посредникам в общении с гималайскими учителями как фарс и позерство, кто-то станет молиться их священным мощам, кто-то понимающе кивнет: все средства хороши, когда речь идет о блеске семейной марки. Ради такого стоит постараться! Не пытаясь выявить уровень искренности неординарной семьи Рерихов и тем более не стремясь уличить их в лукавстве, заметим лишь, что они мастерски и предприимчиво обустроили свои взаимоотношения с миром, заставив его работать на благо собственной семьи. Какая разница, как там все было на самом деле, если эти мужчина и женщина, эти отец и мать, эти творец и муза были счастливы?! И не смеялись ли они над всем остальным миром с его войнами, революциями, экономическими и политическими кризисами, НКВД и сумасбродством непримиримых борцов за единоличную силу-власть?! Нет! Определенно, не смеялись. Глядя сверху, с предгорья Крыши мира, на суету развращенного, ослепленного и дезориентированного, погрязшего в пороках человечества, эти отважные люди могли лишь умиротворенно и иронично улыбаться, осознавая в душе тщетность стремления помочь всем, но все-таки посылая сигналы жаждущим измениться. К окончанию же своего жизненного путешествия эти испытавшие счастье мужчина и женщина все чаще бросали взоры не на людей, копошащихся на бескрайних просторах планеты, а ввысь, на застывшие заснеженные вершины, неприступные и нетленные в своей необузданной красоте – непокоренные символы могущества всеобъемлющей тишины, силы, влияния и совершенства Природы.

Связан ли уход из жизни Николая Рериха с тем, что им отказали во въездной визе в СССР, как полагают некоторые интерпретаторы его биографии? Это вопрос важный, но вторичный с точки зрения оценки наследия пионера извилистых троп Истины. В преклонном возрасте Николай Рерих мог заблуждаться относительно изменений на далекой Родине, но скорее всего желание возвратиться, кроме ностальгии по родному краю, связано было еще и с твердо вызревшим намерением оставить свои творения на родной земле, где шансы стать понятым и расшифрованным возрастали в десятки раз. Не вызывает сомнения, что до последней минуты художник думал о преломлении своего творчества сквозь призму будущих лет, его заботило распространение ростков своей философии, передача духовных ценностей тому обществу, из которого он вышел, с которым имел единые корни и говорил на одном языке. Он уже не был чужаком в Гималаях, но большая и разобщенная Индия с открывшейся кровавой индо-пакистанской раной была для него все-таки чуждой землей, оставить которой самое сокровенное престарелый философ не желал. Свой возвышенный, воспламененный идеей дух он хотел перенести на Родину, ибо осознавал, что там, в среде близкой славянской духовности, он будет по достоинству оценен как мыслитель и носитель обновленной веры. Сталина с его НКВД и ГУЛАГом он относил ко временным явлениям. Еще более вероятно, ослепленный собственной целью и сосредоточенный на маяках вечности, он просто не воспринимал чудовищного режима, заигрывал с ним в надежде на содействие развитию рериховского пространства после своего ухода в иной мир. И в конце концов, Рерих не ошибся. Это следует хотя бы из того, что и само учение, и напутствия этой неординарной семьи овеяны ветрами славы на славянской земле, признаваемы здесь более, чем где-либо еще на планете. Души Рерихов могли бы с удовлетворенным снисхождением принять отвержение и даже смерть от темных сил, властвующих на Родине, ведь они успели высказаться, ни разу не изменив своему жизненному кредо. Их жизненная стратегия оказалась настолько четко и однозначно выраженной, что могла бы показаться прямой линией, начертанной под линейку. И если это так, то даже имей место сотрудничество с СССР, его можно было бы оценить как службу близорукого режима Рерихам, а не наоборот.

Некоторые строгие исследователи критиковали Рерихов за утверждение банальных истин, за их патетическое, «нелитературное» изложение, за посредственную художественность полотен живописца, за его не слишком живую, стоящую в тени коммунистического режима философию фантастических истин. Но даже если принять во внимание эти выпады, если не называть предвзятостью нападки на мировоззренческие концепции мыслителя, если считать часть жизни Рерихов рискованной игрой с советским режимом, то и в этом случае мы имеем дело с выдающейся семейной командой, виртуозной обработкой окружающего мира и особенно безликих представителей силы-власти. Жизнь Рерихов и при такой трактовке кажется безупречно сыгранной мелодией, спокойной и гармоничной песнью людей, сконцентрированных на своей миссии нового преподнесения Красоты, пары, иронично взирающей на хаотичное перемещение молекул-людей, не осознающих бредовой бессмысленности своего пребывания на Земле. Восторженные и отрешенные, до безумия влюбленные в красоту искусства, ускользнувшие от преходящих страстей продажного мира, хаоса войн и побоищ, они, несмотря на то что их обостренная восприимчивость порой кажется непростительной инфантильностью, сумели создать новый символ – божественный, бесподобный и вечный знак величия семьи. В любом случае мы имеем дело с уникальным и, наверное, первым феноменом, когда чудесное полотно ткут не две, а четыре руки. Может быть, именно это и есть новая философия жизни и прославление Вечной Любви?!

Альберт Швейцер и Елена Бреслау

Высшее вдохновение этого момента не в том, что двое поклялись в своем сердце жить друг для друга, а в том, что они приняли решение в сердце своем жить вместе для служения какому-то делу…

Альберт Швейцер. Выступление во время церемонии венчания подруги своей жены

Она обручилась не только с человеком, Альбертом Швейцером, она обручилась также с работой, к которой побуждало его призвание.

Альберт Швейцер. Речь на похоронах своей жены Елены Бреслау после сорока пяти лет совместной жизни

Мне всегда нравился обычай древних германских племен, согласно которому женщины стояли за линией боя и вручали своим мужьям оружие. Если перевести это на язык нашего времени, то женщина отдает мужчине то, что ему нужно, – хлеб, вино, свои мысли и свою любовь.

Елена Бреслау-Швейцер. Высказывание после вручения Альберту Швейцеру Нобелевской премии мира

Мир Альберта Швейцера и Елены Бреслау глубоко духовен, нравственен и пронизан идеями гуманизма и любви к ближнему; он подкупает, прежде всего, альтернативностью миропонимания и, соответственно, взгляда на союз

мужчины и женщины. Эта семья принадлежит к числу очень немногих пар, в которых двое одновременно уловили дуновение духовной катастрофы, крушение общечеловеческих ценностей и сумели осознанно противопоставить расширяющемуся пространству всеобщего варварства индивидуальную этику.

Не ведающая границ сосредоточенность Альберта Швейцера на активной полезной деятельности в мировой истории сравнима разве что с масштабностью личности Леонардо да Винчи, а фундаментальные труды в области теологии, этики, музыки и медицины обширны и колоритны настолько, что могут считаться узкоспециальными для каждого из этих направлений. Его непрерывная практическая забота о человеке и обо всем живом, искренне и стойко поддерживаемая Еленой Бреслау, призывала изменить внутренний мир человека, его покрывшееся коррозией миропонимание и угасающие устремления. Если такие знатоки внутренних побуждений человека, как Артур Шопенгауэр и Фридрих Ницше, беспощадно клеймили его двойственную природу, то такие стоики, как Альберт Швейцер, пытались своим примером обратить взор человека к лучшим возможностям, облагородить и усовершенствовать беспокойную и противоречивую его суть. Почти совершенный жизненный союз мыслителя и его единственной спутницы, как и тяжелейшая работа в больнице в африканском Ламбарене в течение полувека, явился надежным подтверждением жизнеспособности стратегии одиноко борющегося человека, или, как он сам выразился, свободной индивидуальной деятельности. Благоговейное отношение к семье являлось неотъемлемой частью миропонимания Швейцера и его жены. Сам по себе их брак не являлся культом, но оказался формой отрешенного служения совсем другому символу. Как это ни удивительно, именно в служении миссии и отречении от всего мирского семья Швейцеров приобрела оттенок святости, ореол исключительных отношений, которые могут возникнуть между мужчиной и женщиной.

Альберт Швейцер рано пришел к выводу, а увлекаемая им Елена безоговорочно приняла, что ни христианство, ни какая-либо другая общественная или религиозная система, проповедующая всеобщую любовь, не способна противостоять пробуждающемуся демоническому инстинкту в массовом сознании начала XX века. Слишком многочисленная и могущественная орда отступников от идеи любви вынудила мыслителя искать парадоксальную формулу влияния на окружающий мир, выступить с весомыми доказательствами обратного, убедить, что человек внутренне стремится не только к ненависти и разрушениям, но и к любви и созиданию. В итоге через десятилетия самозабвенного труда произведенная на свет концепция жизни и любви этой пары, противопоставленная беспредельной разрушительной силе деструктивного в человеке, достигла высоты величественных снежных пиков Крыши мира как раз благодаря последовательности и терпению. Сам по себе брак Альберта Швейцера и Елены Бреслау был как бы включенным в систему доказательств, поэтому может и должен рассматриваться без отрыва от их общей жизненной стратегии. Эта пара приобрела невероятный авторитет по одной причине: каждый день они посвящали тому, чтобы отвоевать у самоуничтожающейся цивилизации хотя бы одну жизнь, создать пусть крохотный и в чем-то утопический, но стойкий островок веры в любовь. Вся огнеупорная философия Швейцера может уместиться в его единственной фразе, произнесенной после того, как он узнал об атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки: «Когда одной-единственной бомбой убивают сто тысяч человек – моя обязанность доказать миру, насколько ценна одна-единственная человеческая жизнь!»

Ключ от сокровищницы внутренних миров

В детстве Альберта Швейцера, второго ребенка добропорядочного гюнсбахского пастора и дочери священника, есть несколько принципиальных нюансов, отложивших отпечаток на его мировоззрение и легших в основу его будущей необычной концепции служения человечеству. Начать стоит с того, что атмосфера упорядоченного немецкого быта отличалась даже от окружающего социума совершенно удивительным симбиозом полной свободы и всепоглощающей христианской любви. Но в религиозном служении пастора и его жены не было беспредельного фанатизма служителя культа; он органично заменялся доброжелательностью и чистоплотностью в отношении всего окружающего мира, незаурядной и неискоренимой любовью к живому, эмоциональной близостью к природе. Можно даже говорить о дефиците привычного для маленького проповедника смирения (вспомним метафорическое замечание одного из биографов Швейцера, что в богословии пастора «было больше солнца, чем громов и молний»). Жизнь и взросление Альберта в окружении величественной природы Эльзаса на фоне нравственности, религиозности, постоянно звучащей музыки и родительских принципов создали у мальчика особое, утонченное восприятие живого и дышащего. В какой-то степени его детство может быть сравнимо с прорастанием загадочного растения в условиях солнечной теплицы; получая в мире взросления положительные импульсы, он был если не защищен полностью от контакта с деструктивными раздражителями, то этот контакт был трагичен. Именно тут, под покровом доверительно раскрывшейся Природы и ранних понятий о предназначении Человека, зародилось прорвавшееся в сорокалетием возрасте пророческое озарение, выражавшееся в благоговении пред Жизнью. Отсюда также берет начало приверженность семейным традициям, которая у Альберта Швейцера прослеживается практически во всем: в изначальном мировоззренческом гуманизме, беззаветной любви к органной музыке, первом выборе профессии (как и отец, он стал пастором в достаточно скромном приходе), в отношении к семье. Так же как и отец, Альберт с благоговением относился к браку. Но со временем Швейцер, благодаря непостижимой сосредоточенности, сумел развить доставшиеся в наследство традиции, которые стали отправной точкой в формировании жизненной стратегии. Его восприятие, рожденное в атмосфере любви и родительской порядочности, не только оказалось стойким к раздражителям, но и совершенно не воспринимало даже запаха вульгарного, загрязненного, пораженного пороком. Оно действовало как желудок, совершенно не принимающий отравленной пищи и мгновенно выбрасывающий ее, не пуская продуктов расщепления в кровь. Начав с более проникновенного, чем у сверстников, по-детски умиленного и духовного отношения к животным, он пришел к формуле, выросшей до знаменитого и величественного философского выражения Ehffurcht vor dem Leben —«преклонение перед жизнью». Этот лозунг, создав основу его индивидуальной этики, навеки освятил и брачные отношения, наполнил понятие семейного блага и счастья сакраментальным таинством. Желание жить и помогать ближнему приобрело новую интерпретацию – обязательно находиться в пространстве счастья и создавать для ближнего такое пространство. Разумеется, жена, дочь, родители – самые близкие, самые родные существа для Швейцера – попали в область притяжения его всеобъемлющей любви, источаемой во благо окружающего мира. В силу раннего стремления к познанию мира и мягкого отклонения признанных авторитетов его любовь никогда не была экзальтированной восторженностью; ее мерилом никогда не становились страстные объятия. Его пространство любви создавалось достижением исключительной душевной гармонии, абсолютного доверия, искренности и полного познания друг друга. Такая любовь позволяет проникнуть в малодоступную зону умиротворенности, в которой все любят и все любимы, но любовь, не являясь самоцелью, позволяет лучше сфокусировать внимание на высоких духовных целях. И кажется, что именно эта развитая способность к любви позволяла Альберту Швейцеру и Елене Бреслау ускользать от всепроникающих атомов суеты, игнорировать мирское неверие в святость человеческих отношений и чистоту любви.

Представляется важным, что с первых лет жизни Швейцера животные были такими же равноправными обитателями его мира, как и люди. Ощущение страданий животного с раннего детства было в нем особенно обострено. Взрослым он со щемящей тоской вспоминал одну и ту же жуткую картину: крестьянина, который гонит на живодерню хромую, спотыкающуюся лошадь, безусловно знающую о приближающемся насильственном конце. Эти ощущения с годами переплелись в нем с осознанием демонических устремлений человечества, ощущением приближающегося духовного Армагеддона, выражающегося в отказе от личностной этики, позитивного мышления и вообще стремления к совершенствованию личности. Это сформировало одну из мотиваций решения организовать для себя иную форму деятельности, выскользнув из лап хаоса и абсурдно меняющегося, слепнущего мира, движущегося навстречу духовному вырождению.