Стратегия обмана. Политические хроники

По вечерам Джейсон всегда навещал её. Он был так мил и безотказен, что даже не стал задавать много вопросов, когда Алекс сказала, что ей жизненно необходимо выпить его крови, чтоб не увянуть и не впасть в прострацию от потери сил. Он исполнял эту её прихоть — не удивился и не испугался, просто позволил сделать себе небольшой надрез на запястье и прикасаться губами к выступившей крови. А после они сидели на пустых оружейных ящиках и за непринужденной беседой разглядывали облачка, что пробегали мимо Олимпа.

— Сегодня метали гранаты на полигоне, — от легкой усталости Алекс опустила голову Джейсону на плечо. — У меня третий результат.

— Ты молодец, — губами он коснулся её макушки. — Постарайся ещё немного и будешь первой.

— Мне больше нравятся лекции о средствах связи. На них интересно, — призналась она, вспомнив службу связистки во вспомогательных частях при Вермахте. С тех пор прошло двадцать шесть лет, технологии и принципы кардинально изменились, вот это и было любопытно и интересно.

— Тебе нужно знать всё, что нравится и не нравится, — мягко поучал её Джейсон.

И Алекс соглашалась. Собирать и разбирать пистолеты с автоматами различных моделей она, благодаря работе контрабандистки, умела и раньше. Осталось только научиться меткости в стрельбе. И каждый день она упорно училась. Труднее давались силовые упражнения. С удивлением для себя Алекс осознала, что в свои шестьдесят девять неувядающих лет она не только не может постареть, но и накачать пресс. Хоть тренер и заверял, что её физические данные довольно хороши для женщины, но в честном контактном бою ей не удавалось победить даже самого низкорослого курсанта, отчего она была всегда бита. Утешало только то, что синяки вмиг рассасывались и боль быстро притуплялась и сходила на нет. Но вожделенного вкуса победы Алекс не удалось испробовать ни разу.

Но самым муторным в обучении стали лекции по политинформации.

— Цель вашего обучения, это сделать из вас не просто эффективных солдат, но разведчиков и диверсантов, — вещал лектор. — Никто не знает, когда вы можете понадобиться демократической Европе. Может завтра, может через год, а может и через десять лет. Когда в Европу вторгнется Красная Армия, это будет борьба до последней капли крови, и наша цель заключается в ликвидации коммунистической угрозы любыми средствами.

По вечерам Алекс снова встречалась с Джейсоном и жаловалась, пока он обнимал её за плечи.

— Надоело слушать эту ахинею.

— Какую ещё ахинею?

— Про вторжение коммунистов.

Джейсон мягко улыбнулся:

— А ты исключаешь такую возможность? СССР ведь располагает немалым ядерным арсеналом, его армия прекрасно обучена, а экономика может обеспечивать вторжение на протяжении многих лет.

Алекс только усмехнулась его представлениям о «красной угрозе», ибо прекрасно знала историю и менталитет русских. Отчасти этот менталитет был присущ и ей самой.

— А по-твоему, — съязвила она, — Советам больше нечем заняться, кроме как завоёвывать весь мир? Посмотри, что сейчас творится в Чехословакии. Они даже в своем блоке не контролируют ситуацию, зачем им ещё головная боль в виде всей Западной Европы?

— А если генсек однажды проснётся и подумает, а почему бы не напасть на ФРГ или, скажем Финляндию, потому что это отвечает стратегическим интересам компартии?

Алекс только разочарованно покачала головой:

— Последний коммунист, который мог и хотел это сделать, был Троцкий. А он уже почти сорок лет как в могиле. А сейчас никому в СССР твоя Европа и даром не нужна. У них уже есть Организация Варшавского Договора, для собственной военной безопасности этого более чем достаточно.

— Всегда может захотеться больше.

— Это американцам может захотеться, — отрезала Алекс. — Их Штаты лежат по ту сторону Атлантики, а НАТО для своего спокойствия они сколотили именно в Европе. Начнись настоящая война между Штатами и Советами, первые, кому достанется новая Хиросима, будут те европейские страны, которые разрешили поставить у себя базы НАТО. — Постепенно этот разговор начал её не на шутку расстраивать, и Алекс вопросила, — И вообще, зачем в ядерной войне диверсанты? Кому мы будем подстраивать гадости на выжженной земле посреди ядерной зимы? — и почти плаксиво добавила, — Слушай, Джейсон, забери меня отсюда, я не хочу воевать с русскими, ты меня об этом не предупреждал.

— Ну, ладно-ладно, — ласково подбодри её мужчина, гладя по плечу, — если не хочешь, тебя никто не заставит. Ты права, мне надо было спросить тебя раньше. Это мой промах. Прости.

И Алекс простила. На следующий день они отплыли в Португалию. Там Джейсон привёл её в новый лагерь для продолжения обучения. О советской военной угрозе там никто не заикался, зато курсанты и инструкторы были явно зациклены на возможности прихода коммунистов к власти в западных странах законным путём через выборы в парламент. В этом учебном лагере, полным профессиональных португальских военных и рафинированных итальянских интеллектуалов, Алекс не могла взять в толк, что плохого, если большинство избирателей желает коммунистического правления в своей стране. Но тут ей быстро объяснили, что демократия есть не меньшее зло, чем коммунизм. Одним словом, лекции по политинформации ей по-прежнему не нравились. Зато Алекс пришлись по душе занятия по взрывному делу. Тут она узнала о куда более удачных способах употребления взрывчатки, нежели стряхивание на неё пепла от сигареты. Попутно Алекс обучилась и самостоятельному изготовлению взрывчатых веществ и не без удовольствия, ибо было в этом много от химии, а химия сама по себе увлекательна, если знаешь в ней толк.

— Тебя действительно не волнуют коммунисты? — спрашивал её Джейсон.

— Ни капельки, — обняв его за шею после маленького кровопийства, призналась Алекс. — Я их не боюсь, и, стало быть, мне плевать на них.

— А кого ты боишься? — спросил он, ласково глядя ей в глаза и обнимая за талию.

— Не знаю.

— А если подумать?

Алекс вздохнула. Она начала вспоминать годы войны. А ведь и тогда она не боялась русских коммунистов, как ей ни пытались внушить трепет и отвращение батальонные пропагандисты из НСДАП. Она видела их воочию по ту сторону линии фронта, видела из окопа, видела в десяти метрах от себя, бегущих в наступление, бегущих её убивать. Может, ей и было тогда страшно, но это не сравнится с ужасом и безысходностью во время английских авианалетов на мирный Хамельн — сожженные дома, горящие библиотеки, и трупы, трупы, трупы… С фронта можно дезертировать — из охваченного пламенем города не убежать. Сражение на поле боя двух армий — это и есть война. Бомбежка женщин, стариков и детей из безопасной кабины самолета — циничное убийство. Русские так не поступали, хотя и могли. Нет, это было кредо англичан.

— Это ведь самая жестокая нация на земле, — распаляясь, объясняла она. — Вся английская история только и говорит об этом. Сначала они извели своих крестьян, потом принялись грабить ирландцев и морить их голодом. Они подсадили китайцев на опий, ограбили Индию и перерезали там миллионы людей. Они убили всех до единого аборигенов Тасмании. Одни убийства, голод, смерти. — Алекс не на шутку разволновалась, и голос её дрогнул. — И всё ради денег, денег и только денег. Как так можно? Разве оно стоит того?

Джейсон поспешил её успокоить:

— После войны у Британии нет прежнего влияния.

— Лев затаился перед прыжком, — парировала она.

— Ты действительно так ненавидишь англичан?

— С чего мне их ненавидеть? — удивилась Алекс такому переиначиванию своей мысли. — Люди есть люди, они в любой стране одинаковые и кровь у всех красная. Вся разница только в правительстве и нравах. Английские правители все как один — сборище кровавых маньяков. Что Кромвель, что Пальмерстон, что маршал Харрис — все убийцы. Мир стал бы лучше, если бы правительственный район Лондона провалился под землю вместе со всеми его обитателями.