Стратегия обмана. Политические хроники

— Так что, Гольдхаген, по-вашему, жертва антисемитских преследований?

— Конечно, я смогла, вернее, мой муж смог исправить мою родословную, а о Саше я совсем не подумала. Кто знал, что через пять лет все евреи окажутся на грани уничтожения в лагерях смерти. А ведь я могла просто попросить Гвидо исправить родословную и для Саши. — Лили в волнении прикрыла дрожащей рукой губы, силясь не расплакаться. — Из-за этого мы и поссорились, она сказала, что я отреклась от нашей матери и деда, и более не сестра ей. Я обиделась, как последняя дура. А она прошла через такой ад. Из-за меня.

Полковник смотрел на Лили и не смог не возразить:

— Не знаю, что вы там себе придумали, но ваша сестра ни в каком нацистском лагере смерти не была.

— Но как же? Ведь господин Сарваш сказал, что он был там с ней.

— Господин Сарваш и сам оказался в Берген-Белзене далеко не из-за одного только еврейского происхождения. А ваша сестра была там не арестанткой, а поваром в карантинном блоке. И лагерь этот предназначался не для массового уничтожения людей. Просто после вспышки эпидемии и закрытого режима там начался натуральный мор, от которого некуда было бежать. Я сам был там в последние дни и видел всё своими глазами. Жизнь вашей сестры в Берген-Белзене, конечно, была не сахар, но с сочувствием вы слишком переусердствовали. Она сидела в концлагере, но другом и после войны. Не в нацистском, а в освобожденном от них в Чехии. Вот за это вы действительно могли бы посочувствовать сестре. Там бы никакая родословная не спасла.

— Что это значит?

— Это значит, что она оказалась узницей концлагеря за то, что была немкой. С вашей немецкой родословной, думаю, всё было в порядке?

В глазах Лили недвусмысленно читался страх и растерянность.

— Что, не знали про такие лагеря? — спросил полковник. — Никогда не задавались вопросом, куда из многочисленных европейских стран сразу после войны делись немецкие общины с многовековой историей? В Югославии их нет, в Польше нет, в Чехословакии тоже. А вы о евреях волнуетесь. Оставьте это. Не потому ваша сестра очерствела душой и сердцем. Вы тут точно ни при чём.

— Она… Что с ней было?

— Ну, — протянул полковник, пытаясь подобрать слова поудачнее, — у неё и так было тяжелое ранение головы. Не свинцовое, а осиновое. А быть проигравшим после войны всегда больно, и я не про душевные муки. Я и сам не первый месяц гадаю, как было можно с горя утопиться в Эльбе, чтобы выплыть в Средиземном море на тунисском берегу.

Видя как Лили меняется в лице, полковник поспешил добавить:

— Лучше не лезьте ей в душу. Подругу в вас она явно не видит. Восстанавливайте семейные связи как-то иначе.

День освобождения двух гипогеянцев настал. Когда Людек и Мемнон поступили на реабилитацию, Гольдхаген перевели из палаты в одну из жилых комнат корпуса, а полковник распорядился, чтоб Лили и близко не подпускали к Фортвудсу. А сэр Майлз, будучи на подъеме сил и идей, уже и не вспоминал, как когда-то дал добро на освобождение Гольдхаген под поручительство Сарваша и уже жадно прикидывал, сколько драгоценных камней сможет выручить за неё у гипогеянцев.

— Маски уже сняли? — с нехорошим блеском в глазах спросил он?

— Да, — подтвердил доктор Вильерс.

— Уши заросли?

— Пока, думаю, рано надеяться на мало-мальски приемлемый слух, но завтра они смогут немного слышать.

Сэр Майлз тут же обратился к Ричарду Темплу.

— Тогда завтра идите и спросите, сколько они готовы предложить за двух лишних близнецов. И не продешевите, Темпл. Нам ещё нужно построить посадочную площадку и закупить вертолет. А лучше два, для международного и оперативного отдела.

Полковник, не мигая смотрел на главу Фортвудса багровыми зрачками, и произнес:

— Я бы обошёлся и без этих изысков.

— Не хотите и не надо. Значит, два вертолета достанутся международному отделу.

Полковник понял, что со времён, когда сэр Майлз всерьёз планировал воевать с гипогеянцами, для него самого мало что изменилось. Тогда из-за несогласия с политикой руководства, он готов был уйти в отставку. Сейчас же, когда сэр Майлз переключился на торговлю с Гипогеей и потакание международному отделу, он по прежнему хотел её получить. Если сделка состоится, полковник не видел для себя ни малейшей возможности смотреть в глаза людям, которые принимают такие решения. Не сможет и сам оставаться при должности, в которой не способен никак помешать убийственной торговле живыми людьми.

Делая вид, что прогуливается по этажу, полковник зашёл в медлабораторию как раз в тот момент, когда Темпл и агенты международного отдела обступили двух гипогеянцев, что лежали на кушетках под тусклыми ультрафиолетовыми лампами. Появлению полковника международники явно были не рады, но и протестовать вслух никто не решился.

Глаза Мемнона закрывала повязка, только Людек внимательно смотрел на присутствующих своими водянистыми глазами — наказание маской ему отчасти смягчили, потому как в отличие от Мемнона, человеческой крови при нападении на пятилетнего Мика он не испил.

— А, Старый Секей почтил нас своим присутствием, — довольно просипел он. Видимо слух не до конца восстановился, и Людеку было тяжело контролировать громкость собственного голоса.

Темпл недовольно обернулся к полковнику и произнёс:

— Мы уже закончили с обсуждением сути дела.

— Да? — произнес полковник. — И как успехи?

— К взаимной выгоде, — обтекаемо ответил глава международников.

— И всё равно мы получим то, что требовали, — подал голос Людек, улыбаясь, — как ты не противился, Старый Секей, а сестры уйдут с нами.

Мемнон тоже подал согласный смешок. Полковнику очень захотелось омрачить это взаимное ликование международников и гипогеянцев:

— А стоило оно семи лет взаперти? Какие-то две женщины стоили семи лет боли?

— Что есть семь лет, когда впереди вечность? — таков был ответ Людека. — Скоро мы уйдем, чтобы вернуться с достойной платой. Ваша казна не оскудеет долго, если отдадите нам обещанное.

— Конечно, все договоренности в силе, — лишний раз подтвердил Ричард Темпл.

Полковник понял, что не может больше слушать эту двухголосую гармонию и развернулся, чтобы уйти:

— Будете выводить их через второй подъём, — через плечо бросил он.

— Почему? — оживился кто-то из международников, — всегда и всех выводили через первый.

Полковник обернулся, чтобы твёрдо пояснить:

— Потому что к первому приходится идти через жилой коридор.

— Так ведь выводить будем ночью.

— Меня это не интересует. Если эти двое пройдут мимо дверей мисс Аннет Перри и её детей, оперативный отдел воспримет это как попытку рецидива и поставит вопрос о повторном аресте. Всего доброго, господа.